Дело в действии безмолвие-это одно молитва-это другое ,они разны одно опустошает ум и сердце в безмолвном покое, другое порождает чувства ревности покаяния,стенания, словом возбуждением чувств. Вот и не понятно как это ОБЬЕДЕНИТЬ. Мне представляется как попеременно -безмолвие-молитва-безмолвие-молитва, но это моё мнение а я себе не верю,пока не будет где то это доказано. 
Совершенно правильно, на мой взгляд, заданный вопрос. Это основная проблема для тех (то есть для всех нас), кто от внешней молитвы желает перейти к молитве умной. Самое первое, с чем при этом подвижник сталкивается, это с тем, что безмолвие пусто (то есть подвизающийся не видит в сердце никаких помыслов, а видит только пустоту), а внешняя, понудительная молитва возбуждает чувства, что бывает еще хуже покоя. И ответ, как мне кажется, дан правильный: молитва и безмолвие должны действоввать попеременно, но этого недостаточно.
Когда чувства заключены в безмолвием, тогда увидишь,какие сокровища имеет душа скрытыми в себе....ум молитвенно стоящий в сердце, видит всякий помысел приближающий к сердцу.....ум из сердца противостоит молитвою и ею отражает".......Вот это мне всё и не понятно....или безмолвие совершается в молитве, или безмолствуешь и при виде помысла творишь молитву, или безмолвие в уме молитва в сердце и есть механизм подвига
Я попытаюсь, в меру сил, разобрать этот вопрос на примере одного отрывка из Лествицы св. Иоаннна Синайского, Слово 27.
"21. Те, которых ум научился истинно молиться, глаголют с Господом лицом к лицу, как бы в уши царя. А которые молятся устами, те припадают к Нему, как бы при всем синклите. Пребывающие же в мире, когда молятся, подобны бывают тем, кои среди молвы всего народа умоляют царя. Если ты собственным опытом научился художеству молитвы, то слово мое для тебя понятно"
Нам надо разобрать этот отрывок (в котором можно найти много различных смыслов) именно с точки зрения художества молитвы. Здесь речь идет не о безмолвии, а о молитве, но молитва молитве рознь. Мы все, когда молимся (внутри, принудительной молитвой, но я буду называть ее внешней, так как она внешняя по отношению к глубине сердца), находимся сейчас на той стадии и среди тех, кто "среди молвы всего народа умоляют царя". Но мало того, мы и "всего народа", то есть многоглаголания помыслов в сердце, не замечаем, по причине того, что к нему привыкли. Наша молитва только возбуждает эту толпу, которая начинает сильнее нас теснить, и нам от нее становится только хуже. Но иного результата и нельзя ожидать от внешней молитвы, для того она и нужна. Нам должно становиться хуже, чтобы мы осознали, в какой ситуации находимся, и обратили, наконец, внимание на то, что нас теснит. Вот эти все теснота, тяжесть, разжение в сердце и есть те самые грубые помыслы, которые теснятся в нашем сердце, а помимо них и великое множество не столь грубых. Замечая первые, путем длительного опыта наблюдения за собой мы учимся распознавать и последние.
Такова польза от внешней молитвы, если кто научился ею правильно распоряжаться. С помощью нее ничего нельзя "отразить", так как эта молитва не достигает Царя. С ее помощью можно только открыть себе свое собственное состояние, и кто к этому открытию не готов, лучше это делание и не начинать.
Везде, где у отцов говорится об "отражении" помыслов в сердце с помощью молитвы, говорится не об этой нашей внешней молитве, а о той (средней по Лествичнику, см. выше), которая совершается "устами" сердца и которой "припадают к Царю" из его (сердца) глубины "при всем синклите" помыслов. Но эти помыслы уже не отделяют нас от Царя, как ранее, а стоят вовне. Ум при такой молитве видит помыслы со стороны, а не стоит, сливаясь с их толпой. Эта молитва совершается в глубине сердца, она в значительной степени самодвижущаяся, и ее содержание не во всем зависит от нас, так как и Царь иногда разговаривает с нами, и тогда "мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными" (Рим. 8, 26). И пока мы разговариваем так с Царем и просим его о помиловании, эта молитва не дает приблизиться к нам нашим соперникам и заслонить нас от Него. Только такая молитва сильна отразить приближающегося врага, наветующего на нас, просящего у Царя удовлетворения за совершенные нами грехи.
Те же, кто как пишет Лествичник, "глаголют с Господом лицом к лицу, как бы в уши царя", не имеют нужды в отражении помыслов и даже вообще не замечают их.
Итак, о разных родах молитвы понятно, теперь о безмолвии.
"22. Сидя на высоте, наблюдай, если только знаешь это; и тогда увидишь, как и когда, откуда, сколь многие, и какие тати хотят войти и окрасть твои грозды..
23. Когда страж сей утрудится, то встает и молится; а потом опять садится и мужественно принимается за первое дело"
Как выйти нам из толпы помыслов, обратить на себя внимание Царя, войти во внутренний покой с просьбой защитить нас от соперника, если толпа теснит нас, а внешняя молитва не достигает Царя, а достигает только обратного результата? Нет иного способа, как отделить себя от помыслов, "сесть на высоту" подобно Закхею (см. Лк., 19) и не позволять помыслам к себе приближаться, дожидаясь пока Сам Царь не заметит тебя, отдельно сидящего, и не скажет: " Закхей! сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне быть у тебя в доме".
Это подвиг притрудный, потому что совершается собственными усилиями, и мужественный, потому что приходится в начале бороться с соперниками вслепую. Когда "страж сей" утрудится, не видя соперников, то "встает и молится" внешней молитвой, чтобы они себя обнаружили, как это сделал Вартимей (Мар. 10, 48).
Отделить себя от помыслов нельзя иначе, чем перестать с ними сослагаться. А перестать сослагаться с помыслами нельзя иначе, чем прекратить всякое движение ума в глубине сердца. Так как в глубину сердца ум пока войти не может, то надо "сесть на высоте", в верхней части сердца, и смотреть оттуда на его глубину, наблюдая за движением помыслов, пока Сам Царь не придет и не избавит нас от соперника.
