На русском языке впервые вышел перевод главного труда религиозного мыслителя и мистика Герхарда Терстегена (1697–1769) "Путь истины".
Он последний великий пиетист и «традиционный» мистик Западной Церкви. Во многих смыслах это итоговая фигура. Терстеген, вобрав в себя традиции древней, средневековой и современной ему церковной мистики, дал в своих произведениях некий «итоговый образец» западной христианской духовности. (иг. Петр Мещеринов)
Возлюбленный о Господе друг и собрат!
1. В Вашем последнем письме Вы поставили передо мною столь многие и важные вопросы, что мне остаётся лишь пожелать, чтобы они были обращены к тем, кто имеет не только больше времени, но и больше способности ответить на них полнее, нежели я. Однако же, дабы явить, что я рад и готов послужить Вам, и вдобавок видя в себе, как кажется, некоторое понимание предмета, я попытаюсь, хотя, может быть, и в недостаточной мере, ответить Вам.
2. Вы изволите знать, что я думаю о познании человеком самого себя и о познании Бога (или, по Вашему выражению, «боговедении»), и посредством чего и каким путём мы с нашей стороны можем придти к сему познанию. В особенности же Вас интересуют мои мысли о рассудке – не является ли наш ум до некоторой степени подходящим инструментом для познания истины, и в чём должно ему следовать, – или же нужно противиться ему? И что и как в таком случае могут уразуметь душа, дух и т.д., если они будут действовать вопреки уму? Итак, с Божией помощью я постараюсь изложить Вам здесь свои соображения по этому поводу.
I
[Свойства рассудочного познания]
3. Если, как я понял, под «познанием самого себя» Вы имеете в виду не моральное или нравственное самопознание (которое совершенно необходимо), но исчерпывающее понимание, как устроены наши душевные силы, каковы их точные наименования, их порядок, различие между ними и особенности их действования, а под «боговедением» (или, как обыкновенно говорят, «богословием») ясное и полное уразумение Божией природы, Божиих свойств, действий, откровений и т.д., – то я скажу, что Бог не требует от человека такого познания и не заповедует его. Не требует потому, что мы можем освятиться и спастись и без него. Не заповедует потому, что таким познанием (особенно познанием Бога) невозможно овладеть посредством обучения, как какой-нибудь наукой или искусством. Человек своими силами и своим действованием стяжать такое познание никак не может: один Бог даёт его, когда и кому Он хочет.
4. Хотя все мы должны иметь истинное познание Бога, сердечно желать его и подобающим образом уготовлять себя к приятию его, ибо в нём заключается всё наше спасение, – но достигается это познание единственно и только, когда Сам Бог действенно откроет нам Себя и приобщит нас к Себе. А благоволит Он открывать Себя не мудрым и разумным, но младенцам (Мф. 11, 25), тем, кто любит Его и соблюдает слово Его (Ин. 14, 23).
5. Богословие же (в обычном употреблении этого слова) есть нечто совсем иное. Под ним понимают основательные, но одновременно основывающиеся на членении и различении понятия не только о том, каков Бог в отношении к нам, но и каков Он по Своей сущности, в Своих свойствах и действиях. И такое познание Бога не необходимо для спасения.
6. К тому же надо сказать, что как познание Бога, необходимое для спасения, так и такое богословие, если оно действительно претендует на основательность и истинность, должно проистекать из некоего, по большей части экстраординарного внутреннего просвещения, откровения и созерцания Бога. Таким созерцанием никто не может обладать по собственному усмотрению; никто не может достичь его посредством своих духовных усилий или размышлений, но даёт его только Сам Бог, кому Он хочет, по Своему особому попечению о душах человеческих. И число таких богословов на земле чрезвычайно мало.
7. Что касается определённого наименования душевных сил, их различения и т.п., то и здесь нет необходимости иметь о том совершенные и точнейшие понятия. Величайшие святые часто такими понятиями не обладали, а величайшие философы, с какой бы скрупулёзностью они ни вдавались в исследования этого предмета, понимали суть дела ещё меньше. Спросите, к примеру, какого-нибудь философа мира сего, что такое внутренний человек, чистое разумение, основание души, глубина сердца и т.п. Да он только посмеётся над этим и скажет, что Вы произносите бессмысленные термины, которыми оперировали всякие безграмотные мистики, – а между тем всё названное является высшими и благороднейшими силами нашей души. Те, которые говорят об этом, хорошо знают, что́ всё это означает; но без просвещения от Бога и без опыта узнать этого невозможно.
8. Есть, конечно, книги, написанные обо всём этом из состояния божественного просвещения с достаточным пониманием предмета. Но всё равно для нас лучше, чтобы мы приуготовились и дали Святому Духу приуготовить себя к тому, чтобы самим быть причастниками этого божественного просвещения и чрез него научаться познавать свою падшесть, Божию благодать во Христе, чудное действование сей благодати в нас и внутреннее приобщение к ней, нежели рассеивать себя всевозможными образами и смутными представлениями, преждевременно вычитанными из таких книг.
9. Разумение всего этого приходит с годами; я полагаю, что достаточно для нас, чтобы мы, как новорождённые младенцы, жаждуще приникали к чистому молоку – полноте благодати во Иисусе Христе, и возрастали в Нём (1 Петр. 2, 2); тогда всё остальное последует само собой. Такие младенцы Христовы, и не учась этому когда-либо, разумеют всё наилучшим образом. Я знаю многих благочестивых людей, которые вряд ли могли бы описать Вам, как действует их ум, но в которых я, несмотря на это, вижу, что они прекрасно понимают, как им следует, а как не следует поступать в том или ином случае.
10. Когда чадо благодати слышит или читает обращённую к нему заповедь: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею (Мк. 12, 30), то он не ломает долго голову над тем, чтобы дать точное описание и составить исчерпывающее понятие о каждом в отдельности термине «сердце», «душа», «разумение», «крепость»; но уразумевает прежде всего то, что всё это вместе и всецело должно принадлежать Богу. Поэтому ему нет необходимости идти длинным и кружным путём выяснения, что да как; а нужно ему только отстранить свою любовь от всего, что не есть Бог и Божие, и, как бы собрав все силы души воедино, безоговорочно предать их Богу. И я бы сказал, что при таком образе действий чадо благодати поступает стократ более разумно, чем тот, кто проводит целые часы за исследованием, что́ каждое из этих слов означает в отдельности, прежде чем он приступит к самому делу предания себя Богу и возлюбления Его, – если только он вообще приступит к нему, а не отступит в процессе уяснения, что же такое сердце, от своего собственного сердца так далеко, что, вероятно, уже и не сможет найти его в себе, дабы предать его Богу. Я говорю это отнюдь не из намерения совсем отвергнуть всякое объяснение терминов Писания, но ради предостережения от того, чтобы давать голове слишком много, а сердцу слишком мало, и не ходить чересчур уж большими обходными путями, ибо жизнь наша кратка, и время её дорого.
Так и в Библии гораздо большее внимание уделяется изображению человека по его поведению – каков этот человек, и что доброго и злого в нём есть, нежели описанию его по его природе – сколько в нём действует сил души, какие наименования и свойства эти силы имеют, и т.д., так как первое несравненно важнее, чем второе.
11. Как в моральном отношении люди делятся на две части – на добрых и злых, так и человек, рассматриваемый в отношении его природы и сущности, имеет две части. Высшая, благороднейшая часть человека именуется в Писании духом, сердцем, душой, разумением, совестью, внутренним человеком, духовным человеком, сокровенным сердца человеком; и эти слова означают в общем одно и то же. Если же, например, с той или иной целью нужно различить дух и душу, то само собой понятно, что тогда «духом» будет именоваться наивысшая, благороднейшая, а «душой» – менее (сравнительно с духом) благородная часть человека[1]. Можно было бы всё это подробно расписать, если б это было необходимо; но поскольку этим занимались уже многие просвещённые люди, и никому из них так и не удалось составить строгие понятия о том, как именно различаются дух и душа, прежде чем разделит их действие живого слова Божия (Евр. 4, 12), – то и я прерываю это рассуждение.
Вторая часть человека именуется внешним человеком, природным человеком, телом с членами его, плотью, плотью и кровью, мудрованием и помыслами (то есть плотским умом и рассудком), и т.д.; всё это связано одно с другим, и понимается под всем этим, как правило, одно и то же.
12. Рассудок, без сомнения, очень обидится на меня, что я поставил его на столь низкое место, в то время как он привык председательствовать во всех делах людских. Но потерпите, друг мой, сейчас я изъясню его подлинное положение согласно самому делу и руководствуясь тем, что говорит о нём Писание.
Вы спросите меня: где же в Писании говорится о рассудке? Действительно, слово «рассудок» встречается в Библии едва ли не единственный раз, и то в качестве обиходного выражения[2]. И само это молчание Духа Божия в Писании даёт нам весомое предположение, что в духовных вещах рассудок не должен высоко почитаться, и от него нельзя требовать той службы, какая обыкновенно от него ожидается. Он в лучшем случае должен быть поставлен в чин гаваонитов, занятых лишь тем, чтобы рубить дрова и черпать воду, речам которых никак нельзя неосторожно верить прежде, нежели вопросишь Господа (Иис. Нав. 9, 3-21).
13. Но хотя Библия не говорит о рассудке как таковом, само его дело достаточно показано в ней – и именно таким образом, что вряд ли можно проникнуться к нему почтением. Человеческому уму лишь только кажется правильным то или иное, и мы не должны ничего делать, следуя этой кажимости (Втор. 12,
; на него нельзя полагаться (Притч. 3, 5). Он изображается как некая твердыня замыслов (то есть умствований, рассудочных рассуждений), которые до́лжно разрушить и ниспровергнуть; как превозношение, восстающее против познания Божия (и уже отсюда видно, что рассудок не может дать нам правое познание Бога); как всякое помышление,которое надлежит пленить в послушание Христу (2 Кор. 10, 4-5). Человеческий ум есть плоть и кровь, с которыми не следует держать совет (Гал. 1, 16); желание плоти и помыслов, по которым живут чада гнева (Еф. 2, 3); помышления в делах лукавых[3], отчуждающие нас от Бога и делающие нас врагами Ему (Кол. 1, 21). Кратко сказать, человеческое умствование есть мудрость мира сего, которую Бог обращает в безумие (1 Кор. 20-21), мудрость земная (Иак. 3, 15), природный человек, который не принимает и не может разуметь того, что от Духа Божия, ибо он почитает это безумием (1 Кор. 2, 14).
14. Видите, любезный мой друг, как Писание изображает тот ум, который ныне свойственен всем потомкам Адама, после того, как размышление наших прародителей склонилось к согласию с наветами змия (Быт. 3, 1-7). И поскольку этот наш ум чрез сие открыл к себе доступ сатане и вступил в общение как с ним, так и с духом мира сего и с плотью и кровью, – то поэтому всякий христианин имеет причину никогда не доверять слишком много своему рассудку и во всём повиноваться ему, из необходимой предосторожности, что, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и его ум не повредился бы, уклонившись от простоты во Христе (2 Кор. 11, 3).
15. Даже если мы будем рассматривать рассудок, как он есть сам по себе, как одну из душевных сил человека, отстраняясь от его падшего состояния, то и тогда мы увидим, что он всё равно не способен доставить нам истинное и основательное познание Бога и Его истин. Чтобы пояснить это, скажу кратко, что всякий человек получил от Бога троякую возможность нечто познать:
1) Внешние чувства. Ими мы познаём видимые и природные вещи, как они есть, непосредственно убеждаясь в их действительном наличии.
2) Чистое или приимательное разумение[4], которое воспринимает Бога и невидимые сверхприродные вещи также как они есть, объемля, чувствуя и разумея Бога как непосредственно соприсутствующего душе.
И, наконец, 3) рассудок, или активный ум, действующий силой воображения и рассуждения и представляющий и живописующий себе как природные, так и сверхприродные предметы и явления, которые на самом деле не наличествуют и не соприсутствуют нам, – с целью сделать их через это как бы наличествующими и соприсутствующими и созерцать их в некоем образном виде, как в зеркале или на картине.
16. То, что мы познаём природные видимые предметы и явления, как они есть, через внешние чувства, а не через рассудок, достаточно очевидно. Кто греется на солнце или ест вкусную пищу, тот познаёт это живо и с полным удостоверением. Рассудок со всей его работой не может прибавить нам никакой большей убедительности в познании этих явлений. Напротив, если некий философ, никогда не видя солнца, сидит при свече или в полной темноте и составляет себе понятие о солнце, употребляя самые тонкие и изысканные определения (или же кто-нибудь много рассуждает о восхитительном вкусе блюда, которое он никогда не ел), – то это будет мёртвое познание и воображательное описание отсутствующего предмета, от которого нельзя ни согреться, ни насытиться.
17. То же, что в нас есть некое чистое приимательное разумение, которое Апостол Павел именует очами сердца (Еф. 1, 18) (и если сии очи отверсты и просвещены Божиим светом, то такое приимательное разумение называется также верой), которыми мы можем воспринимать Бога и божественные вещи живо, как они есть и соприсутствуют нам; и что к этому неспособны ни внешние чувства, ни рассудок (или наш действующий ум), – мне представляется неопровержимым. Внешние чувства слишком грубы для этого. Рассудок же есть активная сила в человеке, сама себе создающая свои предметы; и как возможно, чтобы человек мог произвести Бога, божественный свет и божественную истину из своего собственного действия? Посему необходимо, чтобы в нас была некая приимательная, неактивная возможность созерцать Бога и божественные вещи, как они есть и соприсутствуют нам. И это есть чистое разумение, которое вложено при сотворении во всякого человека и которое пребывает незадействованным, пока Бог не даст нам свет и разум для внутреннего и сущностного познания истины, дабы мы пребыли в истинном Сыне Его Иисусе Христе (1 Ин. 5, 20).
18. Среди этих трёх видов познания нет в нас познания более недостаточного, ненадёжного и мёртвого, чем то, которое достигается рассудком. Какие только порой не составляются диковинные представления о вещах, которые человек никогда не видел и не испытывал! И хотя бы о том говорилось точно теми же словами, какими иной говорит от опыта, всё равно истинного разумения предмета тут не будет; не будет даже и приблизительного понятия. Например, все мы можем произнести слова, что Бог вездесущ. Но я уверяю Вас, любезный мой друг: если Бог Сам не просветит нас и не откроет нам Себя Самого, то при всём рассудочном знании, полученном совне, мы ещё нисколько не будем разуметь, что такое Божие вездеприсутствие на самом деле. Когда же Богу угодно будет дать нам сию благодать, то мы всем сердцем исповедуем с праотцем Иаковом: истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал! (Быт. 28, 16). Прежде чем мы достигнем просвещения от Бога, или опытного познания истины, всё наше знание есть лишь предположение и мнение; поэтому-то люди всегда недоумевают и спорят об этих вещах. Кто же познал истину, тот не имеет нужды ни с кем спорить; что он увидел, то знает, и для него уже нет никакого предмета для спора. Я пишу здесь об этом вскользь, мимоходом, дабы показать только, что не всё то является истиной, что считается таковой людьми. Самые прекрасные концепции, взятые из головы, не заслуживают названия истины. Истина есть или Бог Сам, или познание Бога и божественных вещей, как они есть; ни Тот, ни другое не являются делом и предметом рассудка.
19. Вышесказанному не противоречит, что если человек истинно познал и опытно вкусил Бога и духовные предметы, то он может по мере своего опыта и просвещения составить истинный образ и верное описание по́знанного. Он может размышлять о нём и делать выводы и заключения, которые будут иметь гораздо больше основания и истинности, чем измышления прочих людей. И если его просвещение от Бога достаточно глубоко, ясно и постоянно, то для него возможно как бы в одно мгновение, не предпринимая никаких утомительных действий, найти истину изображённой в его уме, подобно тому, как человек видит себя в зеркале.
20. Если на то есть Божия воля, то такой просвещённый человек может употребить свой рассудок, или активно действующий ум, с большой пользой – как для самого себя, созерцая по временам истину, изображённую, как на картине; так и преимущественно для других, имея возможность указать им на истину и точно представить её, будь то устно или письменно. Всего этого не может быть без определённой деятельности активного ума. Но такой просвещённый человек непременно должен следить за тем, чтобы не пользоваться действием ума сверх меры, слишком долго, слишком много. Ум надлежит ему применять только как вспомогательное средство, время от времени вновь углубляясь и собираясь в своё сердце, дабы, как дитя, не имеющее своей воли, своего разумения, своих представлений и образов, дать место Господу и, по заповеди, соблюсти свою субботу. В противном случае образы и представления об истине в его голове и вся его благая деятельность постепенно истощатся и оскудеют, станут бесплодными и мёртвыми и даже обольстительными и вредными для него самого и для других людей.
Поэтому истинно просвещённый от Бога и веду́щий внутреннюю жизнь человек никогда не станет по собственному почину стремиться совершать духовное служение ближним (как это бывает с новоначальными и просвещёнными только отчасти). Сам Господь должен подвигнуть нас работать в Своём винограднике. Подлинно просвещённые люди знают, что при всяком действовании есть опасность; они не любят долго пребывать в голове; пребывание с Богом в сердце для них несравненно лучше занятий с образами в уме. Для таких людей большим самоотвержением является, когда ради других им приходится много времени и внимания уделять рассудочной деятельности. О, сколь великая благодать и терпение необходимы им для этого на благо всем!
21. Также я совсем не хочу сказать, что те, кто ещё не пришёл к достаточному просвещению от Бога и опытному познанию, не должны пользоваться своим деятельным умом. Вовсе нет! Наоборот, я считаю, что доброе размышление и созерцание ума в своё время может быть очень полезным. Пусть человек читает, слушает, думает, занимается всем этим, чтобы умовая деятельность, Божиим содействием, могла побудить и подвести его к цели – сущностному познанию Бога и возлюблению Его. Но для того, чтобы эти размышления были хороши и приносили нам пользу, а не препятствовали нашему пути к Богу, мы должны постоянно иметь в виду только что указанную конечную цель, дабы нам не рассеиваться и не расточаться чрез свои размышления и созерцания по таким вещам, которые не служат нашему освящению и не приближают нас к Богу. Зачем нам предпринимать слишком большой кружной путь? Созерцание или размышление о Боге и божественных предметах должно быть сердечным, без напряжения и излишних предпринимаемых усилий; нужно только всегда следить, чтобы на эти размышления сочувственно отзывалась душа, и с тем пребывать внутри. Но вообще не следует слишком надолго оставаться в голове, но, насколько это возможно, стараться погружаться в сердце и стремиться достигать той цели, которой должно служить всё остальное – умерщвления ветхого Адама и возлюбления Бога. Такое умерщвление однажды приведёт нас к тому, что мы умрём и для активной деятельности своего рассудка, дабы предоставить в себе место действию Божию и Его чистой истины.
22. Делать те или иные умозаключения и выводы – также вещь добрая, если человек остаётся при этом в определённых рамках. Наши умозаключения должны быть просты и основаны не на каких иных основаниях, кроме как только на тех, которые способствуют нашему познанию самих себя и обращают нас к Богу, дабы мы учились взирать на Него, на Его совершенства и на Его благодеяния. Пример таких умозаключений явил нам Авраам, когда он сделал основательнейший вывод о Божием всемогуществе и заградил тем самым уста рассудку, согласившись на совершенно противоречащее всякому уму дело принесения Исаака в жертву, ибо он думал, что Бог силен и из мёртвых воскресить (Евр. 11, 19). Подобно этому надлежит делать выводы и нам, например: почему Бог попускает нечестивым благоденствовать? Потому что Он долготерпелив и не хочет, чтобы кто погиб (2 Петр. 3, 9). Почему Бог попускает войны? Потому что все мы согрешили (Рим. 3, 23), а Бог справедлив. Почему Бог посещает меня болезнями? Почему всё идёт не так, как я хочу? По той же самой причине, и чтобы исправить и очистить меня (1 Петр. 4, 1). Почему Бог скрывает Свою премудрость от мудрых и разумных и открывает её младенцам? Потому что таково Его благоволение и изволение (Мф. 11, 25-26). Кто мыслит, делает выводы и умозаключения таким образом, тот уразумевает истинные основания всего без многих усилий ума, и сердце его не отдаляется от Бога, но, наоборот, это помогает его душе познавать Бога во всём.
23. Но здесь-то рассудок начинает противиться и упираться; он не хочет быть как дитя (Мф. 18, 3), он не хочет, чтобы его ограничивали и пленяли в послушание Христу(2 Кор. 10, 5). И в той мере, в какой он не остаётся в вышеуказанных границах, его деятельность становится сплошным злоупотреблением и враждой против Бога (Рим. 8, 7) и против истинного познания Его. Это несоблюдение умом своего чина столь велико и всеобще, что нельзя не ужаснуться сему; и тем оно опаснее, чем менее осознаётся. Об этом я хочу сказать отдельно несколько слов.