1
Аскетическая практика / Re: почему сегодня люди идут в монастырь?
« : 23 Апрель 2008, 23:51:57 »
— я не имею ничего против вашего чувства, — отвечает он.
— так вы были физиком?отец гермоген накрывает на стол и молчит.
— когда монах постригается, он становится совсем другим человеком, — наконец заговаривает он. — если бы вы у меня спросили, какова была жизнь того брата, каким отец гермоген был до пострига, я бы подумал, отвечать ли на этот вопрос.
— какова была жизнь того брата, каким был отец гермоген до пострига?
— а вот это уже его личная жизнь…
после обеда отец гермоген моет посуду. предлагаю ему свою помощь, но он отказывается, ссылаясь на то, что мое участие в мытье посуды будет способствовать разорению уже имеющегося у него опыта. наместник благословил нас на общение с вами, поэтому я должен воспринимать это как послушание, а не как удовлетворение желания пообщаться с вами. для монаха это неполезно. отец гермоген моет посуду сам, не желая отвлекать послушников от их послушаний
— отец гермоген, а почему вы моете посуду? разве монах не должен только молиться?
— вопрос ваш правомерен. монах должен молиться всегда. я мою посуду, разговариваю с вами и молюсь. мое сознание больше в молитве, чем во всем остальном. но я не столь дерзок, чтобы сказать, будто достиг в молитве каких-то высот.
если бы я полагал, что мне неспасительно с вами разговаривать, я бы с вами не разговаривал, — отец гермоген вытирает со стола такими ровными, одинаковыми движениями, что можно подумать, будто он запрограммирован на вытирание стола. — я общаюсь с вами, но не обращаю на вас внимания — мою посуду и разговариваю сам с собой.
— а мои вопросы?
— это помыслы, которые сами ко мне приходят. хочу на них отвечать — отвечаю, а не хочу — не обращаю внимания.
— у вас на руках от моющего средства раздражение.
— я это вижу и понимаю, что моим рукам нужны мази, я ведь не сумасшедший. в отсутствие наместника я выполняю его функции, и мне легче самому вымыть посуду, чем отрывать братьев от их послушаний.
— отец гермоген, кем был тот брат, которого вы оставили в мирской жизни?
отец гермоген опять моет посуду — после утренней трапезы. пока он собирает ее со стола и носит в кухню, я хожу за ним по пятам и мы беседуем. он разводит в тазике с водой моющее средство и опускает туда чашки. берет первую и тщательно трет ее изнутри, затем снаружи и опускает ее в тазик с чистой водой. ни одного лишнего движения, ни малейшего нарушения последовательности — сначала чашка моется изнутри, потом снаружи.
снова спрашиваю «про того брата».
— для монаха это неполезно.
— я же не говорю, что вы лучше других.
— то есть вы рассматриваете меня как материал для своего репортажа. хорошо. я готов это обдумать. но прежде чем говорить о брате, поговорим об отце гермогене.
— почему отец гермоген выбрал этот монастырь?
— я приехал посмотреть, что это за место, хотя меня отговаривали: положение тут было тяжелым, братия такая-сякая. но когда человек идет в монастырь, то должен идти не к игумену и не к братии, а в обитель, в которой почувствует себя комфортно независимо от людей.
— а какие искушения вас больше всего одолевали?
— самое главное — я не мог понять, по какой причине те, кто пришел до меня, воспринимают вновь приходящих как людей, которых господь прислал им в помощь, а не самих по себе. а ведь, может, и не в помощь, а для того, чтобы сделать то, чего они не сделали.
— и как вы с этим боролись?
— ответ заключается в следующем: все, что вокруг меня, спасительно. тяжелые условия, житейские проблемы, большое перенапряжение сил. но я не вижу в этом оснований бежать отсюда. для моего спасения нет зла вне меня.
— а отсюда бегут?
— некоторые братья-послушники здесь временно находятся. они приходят и уходят. им не нравятся наши строгие распорядки. такой человек для обители — бедствие. он ушел, но слабых успел искусить.
— каким бы вы хотели видеть этот монастырь?
— мне неуместно об этом говорить, но раз уж вопрос задан, попробую на него ответить. монастырь связан с именем царя ивана грозного, поэтому необходимо выработать ясную и понятную концепцию: царь иоанн был первым помазанником божиим, но он был человеком, который совершал неправильные поступки. мы не поклонники грозного и его репрессий. никто не отрицает, что при его правлении были совершены те дела, которые были совершены. нужно отделять царя от помазанника божьего. а вы почувствовали, насколько это место благодатное? обратили внимание на крест алексеевского храма? там царская корона — храм строился на средства царской семьи.
— о чем вы молитесь?
— если утрированно, спасение монаха связано с тем, что он молится за отечество. а если за отечество никто не молится, как оно может процветать? я не о газе и золоте, а о духовном процветании говорю. а некоторые священники даже во время службы пропускают молитву за власти: мол, а разве у нас власть хорошая? но это же безумие. если власть плохая, надо молиться о том, чтобы она стала лучше, ведь молитва — это не вознаграждение за деяния. наша обитель исторически связана с тем, что в ней молятся за власть.
— поразмыслив, я принял решение рассказать вам несколько историй из жизни брата, — говорит отец гермоген, вытирая после вечерней трапезы со стола. — брату волей судеб довелось воспитываться в детском саду от совета министров ссср. брат вел себя плохо, и воспитатели заставили его поклясться «честным ленинским», что он исправится. но брат клятву нарушил. когда воспитательница его ругала, он спросил: «а кто у нас сейчас у власти?» «хрущев», — ответила она. «тогда честное хрущевское, больше так не буду», — сказал брат.
— странно, что брат это помнит.
— брат не забывает ничего. отец гермоген вымыл чашки и взялся за вилки.
— а вот еще одна история. в том учебном заведении, где учился брат, изучали марксизм-ленинизм. у преподавателя по этому предмету была своя система: он сначала выслушивал студента, затем говорил, что все неправильно, и рассказывал все сам, а оценку ставил в зависимости от того, как студент реагировал на его рассказ. такая же участь постигла и брата, когда он рассказывал о поездке брежнева по сибири. я выслушал преподавателя…
— брат выслушал, — поправляю я.
— простите, что?
— не вы выслушали, а брат.
— ах, да. брат выслушал преподавателя и показал ему газету, в которой все было написано так, как говорил он. преподаватель поставил брату двойку, и они пошли в деканат выяснять, права ли газета. но по пути преподаватель одумался и пообещал поставить брату хорошую отметку.
— а можно перейти к историям из взрослой жизни брата?
— думаю, можно. работа была разноплановая… однажды у него на работе принимали в партию одного парня, который считал, что член партии первым делом должен угождать секретарю партийной организации. брат решил, что должны быть в партии и нормальные люди, и сам вступил в партию. ему казалось, что если в партию пойдут не только сумасшедшие… но это было безумием. он очень быстро разочаровался.
— и все же брату удалось сделать карьеру?
— она сама делалась.
— думаю, брат был политиком…
— тогда еще историю!
— вот эта поможет вам понять, что он был за фрукт. притом, что он был совсем никаким, ему удалось остаться холостым. когда люди видели его паспорт, они спрашивали, как это
он ухитрился сделать его чистым.
— как брат пришел к вере?
— когда люди не знали, кто он, то были с ним откровенны — признавали, что лживы и лицемерны, а без этого ничего достичь не могут. мы знаем: если человек достигает каких-то высот, его убивают. как сталина, которого свои же члены партии отправили в мир иной. как ленина, хотя у него немного другая история. только горбачеву удалось как-то договориться. жизнь в политике беспощадна. это к вопросу о вере — брат не хотел заниматься манипулированием людьми.
— у брата была возможность ими манипулировать?
— брат чего-то достиг?
— достиг несомненно.
— он боялся, что его может постигнуть такая же участь?
— он был уверен в том, что его постигнет такая же участь. здесь не было страха, просто неумно так поступать. ради чего? он в партию вступал не ради карьеры. а становиться лучшим среди худших было безумием.
— это повлияло на его приход в монастырь?
— в прямом смысле нет.
— а что повлияло?
— в миру брат мог реализовать себя только как человек, манипулирующий общественным мнением. но это же нехорошо. а в этой обители мне комфортно — я чувствую внутренний рост, духовное преуспеяние.перед отъездом из монастыря отец гермоген напутствует меня: «вам нужно написать хороший репортаж, поэтому я уделил вам время. пишите обо всем, что видите. только моя персона не должна быть ярко выраженной. и не бойтесь меня обидеть. монахи не должны обижаться. все равно господь устроит так, что и это мне будет на пользу. спаси господи!». «в миру мирские тяготы доводят человека до уныния: зарплата маленькая, в транспорте тесно, на дороге опять яму раскопали. а монах всегда всем доволен».
— так вы были физиком?отец гермоген накрывает на стол и молчит.
— когда монах постригается, он становится совсем другим человеком, — наконец заговаривает он. — если бы вы у меня спросили, какова была жизнь того брата, каким отец гермоген был до пострига, я бы подумал, отвечать ли на этот вопрос.
— какова была жизнь того брата, каким был отец гермоген до пострига?
— а вот это уже его личная жизнь…
после обеда отец гермоген моет посуду. предлагаю ему свою помощь, но он отказывается, ссылаясь на то, что мое участие в мытье посуды будет способствовать разорению уже имеющегося у него опыта. наместник благословил нас на общение с вами, поэтому я должен воспринимать это как послушание, а не как удовлетворение желания пообщаться с вами. для монаха это неполезно. отец гермоген моет посуду сам, не желая отвлекать послушников от их послушаний
— отец гермоген, а почему вы моете посуду? разве монах не должен только молиться?
— вопрос ваш правомерен. монах должен молиться всегда. я мою посуду, разговариваю с вами и молюсь. мое сознание больше в молитве, чем во всем остальном. но я не столь дерзок, чтобы сказать, будто достиг в молитве каких-то высот.
если бы я полагал, что мне неспасительно с вами разговаривать, я бы с вами не разговаривал, — отец гермоген вытирает со стола такими ровными, одинаковыми движениями, что можно подумать, будто он запрограммирован на вытирание стола. — я общаюсь с вами, но не обращаю на вас внимания — мою посуду и разговариваю сам с собой.
— а мои вопросы?
— это помыслы, которые сами ко мне приходят. хочу на них отвечать — отвечаю, а не хочу — не обращаю внимания.
— у вас на руках от моющего средства раздражение.
— я это вижу и понимаю, что моим рукам нужны мази, я ведь не сумасшедший. в отсутствие наместника я выполняю его функции, и мне легче самому вымыть посуду, чем отрывать братьев от их послушаний.
— отец гермоген, кем был тот брат, которого вы оставили в мирской жизни?
отец гермоген опять моет посуду — после утренней трапезы. пока он собирает ее со стола и носит в кухню, я хожу за ним по пятам и мы беседуем. он разводит в тазике с водой моющее средство и опускает туда чашки. берет первую и тщательно трет ее изнутри, затем снаружи и опускает ее в тазик с чистой водой. ни одного лишнего движения, ни малейшего нарушения последовательности — сначала чашка моется изнутри, потом снаружи.
снова спрашиваю «про того брата».
— для монаха это неполезно.
— я же не говорю, что вы лучше других.
— то есть вы рассматриваете меня как материал для своего репортажа. хорошо. я готов это обдумать. но прежде чем говорить о брате, поговорим об отце гермогене.
— почему отец гермоген выбрал этот монастырь?
— я приехал посмотреть, что это за место, хотя меня отговаривали: положение тут было тяжелым, братия такая-сякая. но когда человек идет в монастырь, то должен идти не к игумену и не к братии, а в обитель, в которой почувствует себя комфортно независимо от людей.
— а какие искушения вас больше всего одолевали?
— самое главное — я не мог понять, по какой причине те, кто пришел до меня, воспринимают вновь приходящих как людей, которых господь прислал им в помощь, а не самих по себе. а ведь, может, и не в помощь, а для того, чтобы сделать то, чего они не сделали.
— и как вы с этим боролись?
— ответ заключается в следующем: все, что вокруг меня, спасительно. тяжелые условия, житейские проблемы, большое перенапряжение сил. но я не вижу в этом оснований бежать отсюда. для моего спасения нет зла вне меня.
— а отсюда бегут?
— некоторые братья-послушники здесь временно находятся. они приходят и уходят. им не нравятся наши строгие распорядки. такой человек для обители — бедствие. он ушел, но слабых успел искусить.
— каким бы вы хотели видеть этот монастырь?
— мне неуместно об этом говорить, но раз уж вопрос задан, попробую на него ответить. монастырь связан с именем царя ивана грозного, поэтому необходимо выработать ясную и понятную концепцию: царь иоанн был первым помазанником божиим, но он был человеком, который совершал неправильные поступки. мы не поклонники грозного и его репрессий. никто не отрицает, что при его правлении были совершены те дела, которые были совершены. нужно отделять царя от помазанника божьего. а вы почувствовали, насколько это место благодатное? обратили внимание на крест алексеевского храма? там царская корона — храм строился на средства царской семьи.
— о чем вы молитесь?
— если утрированно, спасение монаха связано с тем, что он молится за отечество. а если за отечество никто не молится, как оно может процветать? я не о газе и золоте, а о духовном процветании говорю. а некоторые священники даже во время службы пропускают молитву за власти: мол, а разве у нас власть хорошая? но это же безумие. если власть плохая, надо молиться о том, чтобы она стала лучше, ведь молитва — это не вознаграждение за деяния. наша обитель исторически связана с тем, что в ней молятся за власть.
— поразмыслив, я принял решение рассказать вам несколько историй из жизни брата, — говорит отец гермоген, вытирая после вечерней трапезы со стола. — брату волей судеб довелось воспитываться в детском саду от совета министров ссср. брат вел себя плохо, и воспитатели заставили его поклясться «честным ленинским», что он исправится. но брат клятву нарушил. когда воспитательница его ругала, он спросил: «а кто у нас сейчас у власти?» «хрущев», — ответила она. «тогда честное хрущевское, больше так не буду», — сказал брат.
— странно, что брат это помнит.
— брат не забывает ничего. отец гермоген вымыл чашки и взялся за вилки.
— а вот еще одна история. в том учебном заведении, где учился брат, изучали марксизм-ленинизм. у преподавателя по этому предмету была своя система: он сначала выслушивал студента, затем говорил, что все неправильно, и рассказывал все сам, а оценку ставил в зависимости от того, как студент реагировал на его рассказ. такая же участь постигла и брата, когда он рассказывал о поездке брежнева по сибири. я выслушал преподавателя…
— брат выслушал, — поправляю я.
— простите, что?
— не вы выслушали, а брат.
— ах, да. брат выслушал преподавателя и показал ему газету, в которой все было написано так, как говорил он. преподаватель поставил брату двойку, и они пошли в деканат выяснять, права ли газета. но по пути преподаватель одумался и пообещал поставить брату хорошую отметку.
— а можно перейти к историям из взрослой жизни брата?
— думаю, можно. работа была разноплановая… однажды у него на работе принимали в партию одного парня, который считал, что член партии первым делом должен угождать секретарю партийной организации. брат решил, что должны быть в партии и нормальные люди, и сам вступил в партию. ему казалось, что если в партию пойдут не только сумасшедшие… но это было безумием. он очень быстро разочаровался.
— и все же брату удалось сделать карьеру?
— она сама делалась.
— думаю, брат был политиком…
— тогда еще историю!
— вот эта поможет вам понять, что он был за фрукт. притом, что он был совсем никаким, ему удалось остаться холостым. когда люди видели его паспорт, они спрашивали, как это
он ухитрился сделать его чистым.
— как брат пришел к вере?
— когда люди не знали, кто он, то были с ним откровенны — признавали, что лживы и лицемерны, а без этого ничего достичь не могут. мы знаем: если человек достигает каких-то высот, его убивают. как сталина, которого свои же члены партии отправили в мир иной. как ленина, хотя у него немного другая история. только горбачеву удалось как-то договориться. жизнь в политике беспощадна. это к вопросу о вере — брат не хотел заниматься манипулированием людьми.
— у брата была возможность ими манипулировать?
— брат чего-то достиг?
— достиг несомненно.
— он боялся, что его может постигнуть такая же участь?
— он был уверен в том, что его постигнет такая же участь. здесь не было страха, просто неумно так поступать. ради чего? он в партию вступал не ради карьеры. а становиться лучшим среди худших было безумием.
— это повлияло на его приход в монастырь?
— в прямом смысле нет.
— а что повлияло?
— в миру брат мог реализовать себя только как человек, манипулирующий общественным мнением. но это же нехорошо. а в этой обители мне комфортно — я чувствую внутренний рост, духовное преуспеяние.перед отъездом из монастыря отец гермоген напутствует меня: «вам нужно написать хороший репортаж, поэтому я уделил вам время. пишите обо всем, что видите. только моя персона не должна быть ярко выраженной. и не бойтесь меня обидеть. монахи не должны обижаться. все равно господь устроит так, что и это мне будет на пользу. спаси господи!». «в миру мирские тяготы доводят человека до уныния: зарплата маленькая, в транспорте тесно, на дороге опять яму раскопали. а монах всегда всем доволен».