почему сегодня люди идут в монастырь?

[georgij]

хочу знать ваше мнение.
почему сегодня люди идут в монастырь — вопрос того же плана, что о жизни после смерти: про другой мир, непонятный снаружи. «вы никогда не найдете ответа на этот вопрос. не имея собственного опыта “божьей благодати”, — говорит сестра софрония, — вы этого не поймете. а имея такой опыт, уже не сможете оставаться журналистом — уйдете в монастырь». но корреспондент «рр» все же рискнула пройти по краю — между двумя мирами, побывав в двух монастырях. первый — ново-тихвинский женский монастырь, что в екатеринбурге, который активно участвует в жизни города. второй — спасо-преображенский геннадьевский мужской монастырь в ярославской области, где по традиции молятся за спасение отечества

послушание для каждой монахини выбирает мать-настоятельница

 — опять голову забыла, — тихо, но строго обращается сестра софрония к молодой монахине без клобука.
— ой, простите, сестра, — девушка с челкой, выбившейся из-под апостольника, низко склоняет голову.
— и эта голову забыла, — так же ровно замечает сестра софрония при виде еще одной монахини в апостольнике.
— ой, простите, сестра…
сестра софрония отвечает в ново-тихвинском монастыре в екатеринбурге за связи с внешним миром. с виду ей лет двадцать семь. карие глаза строго смотрят на меня из-под клобука. мимо нас по длинному коридору тихо шелестят монахини в развивающихся черных одеждах: они идут степенно, сосредоточенно, глаза опущены в пол, пальцы перебирают четки.
ново-тихвинский монастырь такой, каким и должен быть в представлении светского человека настоящий женский монастырь. все здесь налажено и четко организовано. штат сотрудников — 500 человек, монахинь — 150. поэтому самим сестрам не приходится мыть полы и готовить на кухне. все свое время они посвящают молитве и послушаниям: поют в церковном хоре, работают в швейной и иконописной мастерских, переводят на русский язык древнегреческие тексты. сестра софрония щедро включила в программу моего пребывания в монастыре знакомство со всеми послушаниями. напоминаю ей: моя задача — разобраться, почему люди уходят в монастырь.
— вам этого никто не скажет, — спокойно отвечает она.
почему невозможен рай на земле
в вышивальной мастерской маленькая голубоглазая сестра хариесса лет двадцати пяти показывает мне вышитую икону иисуса христа и говорит, что аналогов ей нет.
— вы давно в монастыре? — интересуюсь я.
— шесть лет.
— а можно спросить, почему вы ушли в монастырь?
сестра хариесса переводит вопросительный взгляд на сестру софронию, и та отвечает за нее: «мы вам выделили трех других сестер. эта тема трудная. не хочется вспоминать».
— вам не хочется вспоминать? — снова обращаюсь я к сестре хариессе.
— это личное, — монахиня опускает глаза.
— приход в монастырь — это нечто очень сокровенное, — снова вступает сестра софрония. — в монастыре человек находится в самососредоточенности, ему сложно говорить о том таинстве, которое внутри происходит. это ваша теория, что причин много, а на самом деле она одна.
— вы поймите, — извиняется сестра хариесса, — о себе рассказать можно, но история эта появится у вас в журнале в двух словах, а ты, как цветок, раскрылся… я вышивальщица и не умею красиво говорить. об этом хорошо схиигуменья магдалина сказала: «в монастырь идут не те, кто не может жить среди людей, а те, кто не может жить без бога». это не от безысходности или личных трагедий, монастырь — свободный выбор. я пришла сюда не вышивать, а молиться.
мы выходим из вышивальной и идем в трапезную. по дороге шепотом — в монастыре все говорят шепотом — напускаюсь на сестру софронию: я не хочу говорить только с теми, кого благословила мать-настоятельница, и мне не нужна экскурсия по мастерским. сестра софрония останавливается, и какое-то время мы молча смотрим друг на друга. мы почти ровесницы.
— да, вы попали на другую планету. здесь люди ходят на голове, здесь все по-другому. вы видите только вещественное, но не то, что происходит в духовной жизни. для нас важно не навредить. сестры ищут здесь исцеления.
— исцеления от чего?
— все души больны грехом. здесь собраны не святые люди, а борцы за святость.
монахини из вышивальной мастерской работают с компьютерной мышкой чаще, чем с нитками
— значит, все эти разговоры о замаливании грехов в какой-то степени верны?
— зря вы так думаете. свою греховность нужно еще осознать. здесь очень разные люди и очень разные судьбы. но мы идем сюда не от несчастья, а от света к свету. что вы испытываете, когда узнаете, что кто-то ушел в монастырь?

[georgij]

— чувство жалости.
— а мы — чувство радости. давайте завтра поговорим. вы мне расскажете о стереотипах, которые живут в миру. это будет такое столкновение миров… надеюсь, не война.
в просторной иконописной мастерской макеты храмов, едва начатые и почти законченные иконы. у входа — композиция из лоскутов разных оттенков голубого и синего, в центре — гипсовая голова. сестра екатерина, высокая монахиня в очках, рассказывает о работе мастерской. она говорит так быстро, что едва успевает переводить дыхание. на одном из столов — листы бумаги с наклеенными в ряд фотографиями членов царской семьи в разных ракурсах. по ним сестры изучают пластику лиц царственных мучеников, а затем изображают их на иконах, но уже в древнегреческом стиле.
— видите, у татьяны носик короче, чем у ольги, и глаза шире расставлены, — монахиня объясняет мне внешние различия двух царевен.
мы долго говорим об иконописи. к разговору о причинах ухода в монастырь подхожу издалека.
— уходя в монастырь, вы знали, что будете писать тут иконы?
сестра софрония, усыпленная было нашим разговором, бросает в мою сторону встревоженный взгляд.
— я училась на художника, чтобы заниматься этим в миру, — отвечает сестра екатерина. — а придя в монастырь, не выбирала себе послушание. мы приходим за спасением души, а не для того чтобы быть иконописцами или певчими. 
— когда пишете иконы, о чем вы думаете?
— читаем молитву. главное дело монах молиться, это и отличает нас ото всех остальных людей, даже православных. привычку эту выработать тяжело.
миряне часто обращаются к сестрам за советом. некоторых из них монахини спасли от самоубийства
— а почему вы ушли в монастырь?
прежде чем сестра софрония успевает среагировать, сестра екатерина разражается быстрым потоком слов: ой, какой пессимизм!.. я не ушла в монастырь, а пришла… внешние обстоятельства могут быть разные, но причина всегда одна
 — божья благодать… нет людей, не способных к спасению, только не все его пути замечают… в миру даже на добро и зло смотрят глазами безверия…
— как это?
— а вот вспомните 14 тысяч младенцев, избитых в вифлееме. кажется, что зло произошло, а на самом деле добро, ведь они стали первыми мучениками за Христа и вошли в царство небесное. Их участи можно только позавидовать.
— вы можете позавидовать их участи?
— мы учимся этому, — улыбается сестра екатерина.
— монах — это живой мученик. в нас страсти так же сильны, как и в мирянах. но мы постоянно с ними боремся путем отсечения собственной воли.
— вот вы говорите, что «монах — это мученик», но вид у вас вполне довольный
 — замечаю я. сестра софрония подскакивает на стуле.
— и правильно, монахи и должны быть всем довольны, — быстро отвечает сестра екатерина. — в миру мирские тяготы доводят человека до уныния: зарплата маленькая, в транспорте тесно, на дороге опять яму раскопали. а монах всегда всем доволен: открыла сестра форточку
— тебе сквозит, а ты доволен. в монастырской столовой работают миряне, а вот в просвирной — исключительно монахини
— неужели искренне доволен?
— сначала неискренне. я хочу, чтобы она закрыта была, и ропщу про себя, но потом понимаю: нехорошо это. а есть сестры очень преуспевшие.
— а вы в этом преуспели?
— про себя, к сожалению, сказать не могу, я очень мало преуспеваю. за себя мне стыдно и больно. а вот в сестрах вижу прогресс… сколько они ради меня терпят, сколько смиряются…
я уже знаю, что монахиня никогда себя не похвалит. скромность — одна из главных христианских добродетелей.
— а если бы в вашей мирской жизни случилось нечто неожиданное — скажем, зарплату повысили, в транспорте стало просторно, яму бы зарыли, — ушли бы вы тогда в монастырь?
— фантазия эта неполезна. рай на земле невозможен. человек всегда найдет, чему печалиться. будет не яма, так веточка под ногами. а в монастырь все равно пришла бы. пример одной нашей сестры меня очень умиляет. уже в старших классах школы она мечтала стать архитектором. усиленно занималась, все ее мысли были только о поступлении в архитектурную академию. по совету бабушки она начала ходить на могилку схиигуменьи магдалины, прося помощи в поступлении. и поступила… а на следующий день забрала свои документы из академии и пришла в монастырь.
— к нам на монастырскую электронную почту часто приходят письма: «хочу в монастырь. заберите меня!» — рассказывает сестра софрония. — но дальше порыва в состоянии аффекта дело не идет — ни одна из этих женщин даже не переступила порог монастыря. человек думает: вот сейчас он закроется ото всех, и тогда все поймут, кого они потеряли. но стать монахом по-настоящему такой человек не сможет. монастырь курирует работу православного приюта для девочек, оставшихся без попечения родителей
— хорошо, а как же воины? почему они часто уходят в монахи?
— а сколько было на земле воинов? но лишь один из тысяч пришел в монастырь. вот и делайте вывод. это не из-за того, что война в чечне, а потому, что Господь касается сердца человека. к нему приходят разными путями: у кого-то война, у кого-то смерть ребенка или разлад в семье.
— вот видите! это — причины!
— но не для мо-нас-ты-ря! — сестра софрония растягивает последнее слово. — монастырь это путь для избранных. А сколько зэков стало монахами? хотя они привыкли жить по понятиям, а не по смирению. значит, их божья благодать переродила. мы отвыкли говорить с вами на вашем языке. не знаю, как объяснить это вашим читателям. в сестрах внутренняя работа совершилась, а в них она только в зачатке, и если бы они погрузились в себя, то поняли бы, какую колоссальную работу им предстоит проделать. для чего мы живем? да, у меня квартира, машина… ну а дальше-то что? новая точка отсчета появляется в жизни человека, когда он начинает задумываться о том, что его ждет после смерти.
— а в миру об этом задумываться нельзя?
— все миряне к этому призваны. но они не благословлены на то, чтобы делать это глубоко. а для монаха память о смерти — ежедневный труд, с этим он ложится и с этим встает.
после вечерней трапезы мы идем по монастырскому коридору, а навстречу нам — священник. внешне отец петр никак не вписывается в привычный стереотип: он не дородный, у него нет густой русой бороды. он невысокий худой брюнет.
— отец петр, спасите меня от журналистки, — просит сестра софрония. — поговорите с ней.
устав ходить вокруг да около, я сразу спрашиваю отца петра, почему он решил стать монахом. в его истории тоже нет ни драм, ни трагедий, а начинается она с того, что когда-то призвали отца петра в армию. была одна часть, в которую он очень боялся попасть при распределении: в ней была дедовщина. в нее-то он и попал. так получилось, что это была единственная часть, расположенная рядом с храмом. ходил будущий отец петр мимо церкви, ходил, и захотелось ему пообщаться со священником. так захотелось, что зашел он в церковь, подошел к батюшке — и в слезы. хочет остановиться, а не может. священник тоже разволновался: пришел солдат и плачет, а почему — неизвестно. да только и самому солдату это тоже было неизвестно.
после армии он поехал работать на нефтяные месторождения. однажды друг принес ему газету со статьей о верхотурском монастыре и сказал: «ты все равно живешь как монах, вот и иди к своим…» он аккуратно вырезал статью из газеты и полгода носил с собой в кармане, а потом и вправду отправился в монастырь. поначалу спорил с монахами — доказывал, что все религии надо объединить. а потом и сам решил стать монахом. сейчас отца петра знают во всем екатеринбурге, говорят, за годы своего монашества он привел к православию 40% населения города.
сестра фессалоникия, хоть ее и благословили на разговор со мной, рассказывать о себе не хочет. как и все остальные монахини.вы давно себя в зеркале не видели? вы лицо свое помните?сестра фессалоникия улыбается, и я, понимая бестактность вопроса, извиняюсь: тут зеркал нет, я сама уже несколько дней себя не видела…
— так в стеклянную дверь посмотритесь.
— что заставляет вас идти наперекор материнскому инстинкту?
— монашество — это сверхъестественный образ жизни. мы добровольно обрекаем себя на девственную жизнь. не все вмещают — только те, кому дано.
— когда видите маленьких детей, ни о чем не жалеете?
— любовь к детям остается. бывают моменты — что-то вспомнишь, образы перед глазами встают… но это ведь тоже одна из форм борьбы.
— отец петр вам уже говорил! — вмешивается сестра софрония.
— но отец петр мужчина!
— он говорил, что у монаха нет пола!
среди сестер ново-тихвинского монастыря много бывших студенток и кандидатов наук
— сестра софрония, скажите честно, я вас очень раздражаю?
— вы меня совсем не раздражаете, — она смотрит на меня с осуждением, и я понимаю, что сильнее обидеть монахиню, призванную бороться со страстями, я не могла.
— иногда вспомнишь что-то… как в море купалась, — задумчиво говорит сестра фессалоникия. — но в то же время понимаешь: это помысел, который тянет тебя назад. а я на лошади любила кататься. вот от этого отказаться было, может быть, труднее всего… на определенном этапе это — жертва. трудно, но ты понимаешь, ради чего. мы с сестрой софронией сидим в пустом храме — ждем появления схимонахини августы, которую тоже благословили на разговор со мной. сестра софрония первая нарушает молчание.мы не знаем, почему другой человек пришел в монастырь, у нас не принято на такие темы разговаривать. мы больше погружаемся в себя…  и то раздражение, которое вы почувствовали… и почему мне приходится оправдываться, защищаться? а почему вам кажется, что вы приватизировали бога? в миру его тоже любят, и, может быть, не меньше вашего…
— вы говорите, что вам нас жалко. а если я вам скажу, что мне вас жалко?
— я не обижусь.
— не обидитесь… но это все равно ранит.
— я не исключаю, что со своей позиции вы можете меня пожалеть. мы действительно люди из разных миров, и мне не на что обижаться. 
— я часто говорю отцу петру: «батюшка, они снова спрашивают, почему я в монастыре!» а он говорит: «а ты спроси, а вы-то почему еще не там?» а стереотипы… я их уже и не помню. почему вам нас жаль?
— мне жаль, что вам не создать семью, мне жаль, что вы, красивые и молодые, закрываетесь
от мира.для настоящего преуспевшего монаха его монастырь — это рай на земле. он и помыслить не может его оставить, и вне его стен он задыхается, как рыба без воды…
я уезжаю в москву, а оттуда — в ярославскую область, в спасо-преображенский геннадьевский мужской монастырь. меня провожает сестра софрония. она дарит мне книгу.
— это моя любимая, — говорит она. — почитайте. мне интересно ваше мнение… когда мы встречаемся или прощаемся с сестрами, то трижды целуем друг друга в плечо и говорим: «христос среди нас» — «есть и будет». а с мирскими так нельзя.
зачем молиться за властьв спасо-преображенском геннадьевском монастыре всего три монаха и несколько послушников. здание монастыря — полуразрушенный каркас из красного кирпича: так неудачно его взрывали во времена советской власти. но у входа — новенькая рака из черного мрамора. под ней — мощи преподобного геннадия костромского. хотя ходят слухи, будто несколько десятков лет назад его мощи вместе с ракой увезли в ярославль, монахи утверждают, что в той раке были лишь частички мощей преподобного, а сами они — здесь, под спудом.монахи вместе с парой-тройкой деревенских рабочих восстанавливают обитель и ведут собственное хозяйство. еще год назад здесь еле сводили концы с концами: из 7 тыс. рублей, выделяемых монастырю в месяц, нужно было заплатить за газ, электричество, дрова, да еще и с голоду не умереть. сейчас, говорят монахи, жить стало легче. а за неделю до нашего приезда в обитель пожаловали гости с афона. цель их визита так и осталась неясна, но монастырем они очень интересовались: место-то благодатное…
у монастыря есть подворье — церковь введения во храм пресвятой богородицы. там живет сын бывшего монастырского наместника отца ефимия — монах сергий. приехав служить в введенский храм в начале 90?х, отец ефимий узнал о полуразрушенном монастыре и обратился в епархию с просьбой о его открытии. в 1995 году синод дал благословение.
сергий держит корову, делает из молока творог, продает его, а деньги тратит на восстановление храма — полы в нем провалились, крест сгнил. церковь несколько раз грабили. рассказывают, что какие-то приезжие и с александровского храма хотели крест снять, да деревенские мужики его отстояли. позже они признались, что сами неверующие, но «со своего двора и полена унести не дадут».с дороги мы направляемся в двухэтажное кирпичное здание, где находится монастырская трапезная — просторная комната с обшарпанными стенами. в ней стоит длинный стол, в углу печка. у стены напротив окна — пыльное черное пианино.
из кухни появляется маленький седенький монах в рясе. он молча накрывает для нас на стол: грибной суп с картошкой на первое, макароны с маслом на второе, к чаю — густое яблочное повидло.
— вы поели? — спрашивает монах через двадцать минут. — а теперь я попрошу вас освободить помещение: рабочий развел цемент, вы его задерживаете.
мы выходим из трапезной на заснеженную деревенскую улицу.
— это наш отец гермоген. не обижайтесь на него, он всегда такой, — извиняется инокиня марфа, которая, живя здесь же в деревне, готовит для братии обед. — знаете, что он однажды у меня спросил? — по выражению ее лица я понимаю, что спросил он что-то очень обидное. — сколько минут поливать огурцы!
царь-колокол был снят с колокольни и утоплен в соседнем озере. говорят, что в крещение из озера слышится его звон.марфа провожает нас к деревянному домику монаха геннадия — он должен позвонить наместнику в ярославль и получить для меня благословение на разговор с братьями. наконец благословение получено. «только вряд ли отцу гермогену понравится, если вы с ним заговорите», — предупреждает отец геннадий.
на улице мороз. колеблюсь, идти ли в трапезную. с одной стороны, там неприветливый отец гермоген, а с другой — жарко натоплена печка. второе все же перевешивает. у входа в трапезную встречаю послушника сергия.
— вообще-то отец гермоген добрый, — успокаивает меня он. — только не подходите к нему, когда он моет посуду.
мы заходим в теплую трапезную, садимся за стол, пьем чай, и сергий рассказывает, как вот уже четырнадцать лет ходит по монастырям. появляется отец гермоген. мы умолкаем.
— вы позволите задать вам вопрос? — обращаюсь я к нему.
— я не знаю, понравится ли мне то, что вы напишете… — отвечает отец гермоген.
— а я не знаю, что вам нравится, поэтому утверждать, что моя работа вам понравится, не могу.
— это правильный ответ.  спрашивайте.
— почему вы ушли в монастырь?
— иноческая жизнь наиболее подходит для моего мировосприятия. если говорить по-мирскому, то это был чисто прагматический ход.
— чисто прагматический ход… у меня такое чувство, что вы были физиком, — брякаю я, чтобы узнать, кем на самом деле был отец гермоген.

[georgij]

— я не имею ничего против вашего чувства, — отвечает он.
— так вы были физиком?отец гермоген накрывает на стол и молчит.
— когда монах постригается, он становится совсем другим человеком, — наконец заговаривает он. — если бы вы у меня спросили, какова была жизнь того брата, каким отец гермоген был до пострига, я бы подумал, отвечать ли на этот вопрос.
— какова была жизнь того брата, каким был отец гермоген до пострига?
— а вот это уже его личная жизнь…
после обеда отец гермоген моет посуду. предлагаю ему свою помощь, но он отказывается, ссылаясь на то, что мое участие в мытье посуды будет способствовать разорению уже имеющегося у него опыта. наместник благословил нас на общение с вами, поэтому я должен воспринимать это как послушание, а не как удовлетворение желания пообщаться с вами. для монаха это неполезно. отец гермоген моет посуду сам, не желая отвлекать послушников от их послушаний
— отец гермоген, а почему вы моете посуду? разве монах не должен только молиться?
— вопрос ваш правомерен. монах должен молиться всегда. я мою посуду, разговариваю с вами и молюсь. мое сознание больше в молитве, чем во всем остальном. но я не столь дерзок, чтобы сказать, будто достиг в молитве каких-то высот.
если бы я полагал, что мне неспасительно с вами разговаривать, я бы с вами не разговаривал, — отец гермоген вытирает со стола такими ровными, одинаковыми движениями, что можно подумать, будто он запрограммирован на вытирание стола. — я общаюсь с вами, но не обращаю на вас внимания — мою посуду и разговариваю сам с собой.
— а мои вопросы?
— это помыслы, которые сами ко мне приходят. хочу на них отвечать — отвечаю, а не хочу — не обращаю внимания.
— у вас на руках от моющего средства раздражение.
— я это вижу и понимаю, что моим рукам нужны мази, я ведь не сумасшедший. в отсутствие наместника я выполняю его функции, и мне легче самому вымыть посуду, чем отрывать братьев от их послушаний.
— отец гермоген, кем был тот брат, которого вы оставили в мирской жизни?
отец гермоген опять моет посуду — после утренней трапезы. пока он собирает ее со стола и носит в кухню, я хожу за ним по пятам и мы беседуем. он разводит в тазике с водой моющее средство и опускает туда чашки. берет первую и тщательно трет ее изнутри, затем снаружи и опускает ее в тазик с чистой водой. ни одного лишнего движения, ни малейшего нарушения последовательности — сначала чашка моется изнутри, потом снаружи.
снова спрашиваю «про того брата».
— для монаха это неполезно.
— я же не говорю, что вы лучше других.
— то есть вы рассматриваете меня как материал для своего репортажа. хорошо. я готов это обдумать. но прежде чем говорить о брате, поговорим об отце гермогене.
— почему отец гермоген выбрал этот монастырь?
— я приехал посмотреть, что это за место, хотя меня отговаривали: положение тут было тяжелым, братия такая-сякая. но когда человек идет в монастырь, то должен идти не к игумену и не к братии, а в обитель, в которой почувствует себя комфортно независимо от людей.
— а какие искушения вас больше всего одолевали?
— самое главное — я не мог понять, по какой причине те, кто пришел до меня, воспринимают вновь приходящих как людей, которых господь прислал им в помощь, а не самих по себе. а ведь, может, и не в помощь, а для того, чтобы сделать то, чего они не сделали.
— и как вы с этим боролись?
— ответ заключается в следующем: все, что вокруг меня, спасительно. тяжелые условия, житейские проблемы, большое перенапряжение сил. но я не вижу в этом оснований бежать отсюда. для моего спасения нет зла вне меня.
— а отсюда бегут?
— некоторые братья-послушники здесь временно находятся. они приходят и уходят. им не нравятся наши строгие распорядки. такой человек для обители — бедствие. он ушел, но слабых успел искусить.
— каким бы вы хотели видеть этот монастырь?
— мне неуместно об этом говорить, но раз уж вопрос задан, попробую на него ответить. монастырь связан с именем царя ивана грозного, поэтому необходимо выработать ясную и понятную концепцию: царь иоанн был первым помазанником божиим, но он был человеком, который совершал неправильные поступки. мы не поклонники грозного и его репрессий. никто не отрицает, что при его правлении были совершены те дела, которые были совершены. нужно отделять царя от помазанника божьего. а вы почувствовали, насколько это место благодатное? обратили внимание на крест алексеевского храма? там царская корона — храм строился на средства царской семьи.
— о чем вы молитесь?
— если утрированно, спасение монаха связано с тем, что он молится за отечество. а если за отечество никто не молится, как оно может процветать? я не о газе и золоте, а о духовном процветании говорю. а некоторые священники даже во время службы пропускают молитву за власти: мол, а разве у нас власть хорошая? но это же безумие. если власть плохая, надо молиться о том, чтобы она стала лучше, ведь молитва — это не вознаграждение за деяния. наша обитель исторически связана с тем, что в ней молятся за власть.
— поразмыслив, я принял решение рассказать вам несколько историй из жизни брата, — говорит отец гермоген, вытирая после вечерней трапезы со стола. — брату волей судеб довелось воспитываться в детском саду от совета министров ссср. брат вел себя плохо, и воспитатели заставили его поклясться «честным ленинским», что он исправится. но брат клятву нарушил. когда воспитательница его ругала, он спросил: «а кто у нас сейчас у власти?» «хрущев», — ответила она. «тогда честное хрущевское, больше так не буду», — сказал брат.
— странно, что брат это помнит.
— брат не забывает ничего. отец гермоген вымыл чашки и взялся за вилки.
— а вот еще одна история. в том учебном заведении, где учился брат, изучали марксизм-ленинизм. у преподавателя по этому предмету была своя система: он сначала выслушивал студента, затем говорил, что все неправильно, и рассказывал все сам, а оценку ставил в зависимости от того, как студент реагировал на его рассказ. такая же участь постигла и брата, когда он рассказывал о поездке брежнева по сибири. я выслушал преподавателя…
— брат выслушал, — поправляю я.
— простите, что?
— не вы выслушали, а брат.
— ах, да. брат выслушал преподавателя и показал ему газету, в которой все было написано так, как говорил он. преподаватель поставил брату двойку, и они пошли в деканат выяснять, права ли газета. но по пути преподаватель одумался и пообещал поставить брату хорошую отметку.
— а можно перейти к историям из взрослой жизни брата?
— думаю, можно. работа была разноплановая… однажды у него на работе принимали в партию одного парня, который считал, что член партии первым делом должен угождать секретарю партийной организации. брат решил, что должны быть в партии и нормальные люди, и сам вступил в партию. ему казалось, что если в партию пойдут не только сумасшедшие… но это было безумием. он очень быстро разочаровался.
— и все же брату удалось сделать карьеру?
— она сама делалась.
— думаю, брат был политиком…
— тогда еще историю!
— вот эта поможет вам понять, что он был за фрукт. притом, что он был совсем никаким, ему удалось остаться холостым. когда люди видели его паспорт, они спрашивали, как это
он ухитрился сделать его чистым.
— как брат пришел к вере?
— когда люди не знали, кто он, то были с ним откровенны — признавали, что лживы и лицемерны, а без этого ничего достичь не могут. мы знаем: если человек достигает каких-то высот, его убивают. как сталина, которого свои же члены партии отправили в мир иной. как ленина, хотя у него немного другая история. только горбачеву удалось как-то договориться. жизнь в политике беспощадна. это к вопросу о вере — брат не хотел заниматься манипулированием людьми.
— у брата была возможность ими манипулировать?
— брат чего-то достиг?
— достиг несомненно.
— он боялся, что его может постигнуть такая же участь?
— он был уверен в том, что его постигнет такая же участь. здесь не было страха, просто неумно так поступать. ради чего? он в партию вступал не ради карьеры. а становиться лучшим среди худших было безумием.
— это повлияло на его приход в монастырь?
— в прямом смысле нет.
— а что повлияло?
— в миру брат мог реализовать себя только как человек, манипулирующий общественным мнением. но это же нехорошо. а в этой обители мне комфортно — я чувствую внутренний рост, духовное преуспеяние.перед отъездом из монастыря отец гермоген напутствует меня: «вам нужно написать хороший репортаж, поэтому я уделил вам время. пишите обо всем, что видите. только моя персона не должна быть ярко выраженной. и не бойтесь меня обидеть. монахи не должны обижаться. все равно господь устроит так, что и это мне будет на пользу. спаси господи!». «в миру мирские тяготы доводят человека до уныния: зарплата маленькая, в транспорте тесно, на дороге опять яму раскопали. а монах всегда всем доволен».

[Симеон]

знаю одного человека, был колдуном как бы, и встал на такую дорогу - как он рассказывал - с самого начала этого пути стал эксперементировать, что сильнее - молитвы или заклинания (и всякая бесовщина), пришел к выводу что молитвы сильнее... вот так вот соприкоснулся с духовным миром с обоих сторон. (у меня лично есть что-то наверно отдаленно похожее - попытки как бы проверить есть ли сила у духов или нет). вот но потом он колдовать правда не перестал и бесы его до того довели что он доколдовался и чуть не сошел с ума, вот так он пришел в монастырь (Санаксарский вроде) - ему сказали у тебя есть одна дорога чтобы не съехать - идти в монастырь. попрошу помолимся зовут его Евгений и жена у него лежит в псих больнице... как зовут не знаю тоже прошу помолимся вкупе, думаю ему тяжело сейчас он уехал из монастыря (Оранки)...
 я поэтому неверующим стараюсь предложить помолиться поэксперементировать потому что люди в таких случая сами на себе удостоверяются - чаще всего бесы тему заминают или на людей нападет злоба... как Илия пророк прямо предложил бесовским служителям призвать огонь с неба

[Keleynick]

Вы не могли бы имя жены дать? Она больше, мне кажется, нуждается в молитве.

[Симеон]

имя жены к сожалению не знаю, узнать не могу. Женек сначала был в Санксарском, потом ушел оттуда в Оранки (может сначала в Радонеж, а потом в Оранки)