http://azbyka.ru/fiction/iz-vidennogo-i-perezhitogo-zapiski-russkogo-missionera/Цитаты"Живя дома, я опять по-прежнему рвался из села в поле. Особенно, когда хлеб начинал цвести. Боже мой, как в это время я чувствовал себя хорошо! Мне казалось, что в то время каждая травка, каждый цветочек, каждый колос ржи нашептывали мне о какой-то таинственной Божественной сущности, которая так близка, близка к человеку, всякому животному, всем травам, цветам, деревьям, земле, солнцу, звездам и всей вселенной.
В таком опьяняющем чувстве я уходил в глубь полевых хлебов и там предавался какой-то странной молитве: то плачу, то радости, то дикому крику, обращенному к небу, то ложился на спину и с затаенным дыханием ожидал последнего момента жизни. Когда мне приходилось пахать или боронить, то я и здесь временами, особенно утром при восходе солнца и пении жаворонков, приходил в какое-то опьяняющее состояние духа."
"...я слышал также, что грешники будут вечно мучиться в огне. Но это, как ни тяжело страдать в таковых муках, еще не есть последнее наказание. Самое большое наказание, это то, что Бог навсегда отвернется от грешников! — Семен заплакал. — Для меня муки не так страшны, страшно лишь то, что Бог лишит грешников Своей милости. Я как об этом подумаю, то мне становится очень страшно. Я готов просить Бога не только о всех христианах, но и о тех, которые не крещеные. Мне их всех становится очень жалко. Жалко мне евреев, татар, удавленников, самоубийц, жалко мне некрещеных младенцев, умерших всех мне жаль, даже и дьявола жаль. Вот, раб Божий, что я испытываю в сердце своем. Хорошо ли это или не хорошо, но у меня такое сердце.
Слова Семена переворачивали все мое существо. Мне становилось как-то легко и светло на душе, я минутами плакал. Сердце мое наполнялось какою-то дивною невыразимою радостью."
"Были дни и ночи, когда я окончательно умирал от любви к Богу. Все частички души и тела моего были охвачены пламенем любви ко Христу моему. Одно слово «Христос», «Бог» моментально делало меня новым существом. В это время у меня было русское Евангелие. Я ежедневно среди полевых хлебов садился где-нибудь на песок или какой-нибудь холмик, покрытый зеленью, и принимался горячо читать эту Божественную Книгу.
Читая эту книгу, я приходил в такое торжественное настроение души, что откладывал Евангелие и предавался молитве. О, как тогда близок был ко мне Христос! Я Его ощущал в себе, ощущал во всех формах природы. Все как будто бы мне говорило: Христос во мне. Так говорили поля, леса, травы, цветы, камни, реки, горы, долы и вообще вся тварь! Все становилось Его храмом, Его обителью. Не было такого предмета малого и великого, чистого и нечистого, где я не ощущал бы своего Господа. Мне тогда казалось, что в одном грехе нет Христа, а все творение и весь мир был храмом, носителем Христа. Были дни, когда у меня от сильной любви к Богу прекращался аппетит, и я ничего не хотел ни пить, ни есть. Однажды как-то я шел лесом, и вот я увидел дикую козу с маленьким козленком, я уже дальше идти не мог, у меня подкосились ноги, и я еле свернул с дороги, пал на колени и опять полилась моя молитва к Богу, и я тут несколько часов простоял на одном месте."
"Всю ночь сердце мое горело каким-то дивным огнем любви к Богу и людям. Сна не было. Мне казалось, что я был в другом мире, совершенно не похожем на настоящий. Несколько раз я принимался плакать. С этого именно мгновения мне стало всех и все жалко: жалко умерших, жалко живых, жалко всех людей без различия их национальности, веры, пола, возраста. Жалко всех животных, птиц, насекомых, жалко растений, земли, солнца, воздуха."
"Это был старообрядец. Прежде он смеялся надо мною и подтрунивал над другими арестантами в том, что они любили меня и шли на мои проповеди, которые мною были введены, кроме праздничных дней, еще и два раза в неделю. Он им часто говорил: «Вот ваш спаситель идет, идите слушайте его». Один раз как-то я его встретил и, кажется, спросил его о чем-то; он плюнул, повернулся от меня и произнес по моему адресу такое милое словечко, что мне было страшно стыдно. Но я заинтересовался и подумал, посмотрим, что сильнее, зло или добро, ненависть или любовь. Недели через две он, бедный, заболел. Я стал его посещать. Он удивился, что я посещаю раскольника-арестанта.
— Что ты, батюшка, меня посещаешь, или хочешь меня в Никоновскую веру обратить?
— Нет, мой друг, я этого дела не преследую. Для меня важно то, что ты сын Божий и образ и подобие Божие.
— Правду ли ты, батюшка, это говоришь?
— Да, мой друг, чистую правду говорю.
— О, Боже мой, я арестант, погибающий человек, от злобы иногда даже ругал и Бога, и вот ты говоришь, батюшка, что я сын Божий.
При этих словах арестант уткнул свою голову в подушку и, как ребенок, заплакал. Я схватил его голову, начал его целовать и вместе с ним также плакал, как и он....— Милый батюшка, — послышались слова арестанта, — прости меня Христа ради. Я ведь вас так все время ругал, что вы представить себе не можете. Как, батюшка, я выздоровлю, то буду ходить на ваши проповеди и другим буду говорить о вас. О, Боже мой, я сын Божий! Да оно, быть может, и буду, когда покаюсь, а теперь я ужасный грешник. Вы знаете, батюшка, я восемь душ убил, с матерью жил, с животными совокуплялся, две церкви спалил, с сестрою жил, из одной церкви вашей Святые Дары выбросил собакам, крал коней, насиловал женщин, детей — вот какой я грешник! Я это как-то невольно открыл вам себя. На меня очень подействовали вы тем, что во мне, в таком великом грешнике и последнем арестанте, вы нашли человека, и какого человека — сына Божия! Вот что меня очень тронуло, и тронуло до глубины души! Все нас презирают, все на нас смотрят, как на какие-нибудь отбросы, да и мы сами иногда ненавидим себя, и вот вы находите нас совершенно другими. ...я ведь с детства почти ни от кого доброго слова не слыхал, отец у меня был пьяница из пьяниц, мать предавалась развратной жизни, и вот я, из жалости к ней, после смерти моего отца, сам стал заменять его по отношению своей матери, опустился так, что стал грешить даже и с животными. Один раз мне бьшо так тяжело, что я веревку взял в руки и хотел удавиться, но товарищ меня спас от этой ужасной смерти. Встретился я раз как-то с одним благочестивым своим начетчиком, разговорился с ним, между прочим я заговорил о грехах, о покаянии, он мне и говорит: если бы у нас было священство, то покаяние как таинство могло бы иметь силу.
Тут-то у меня и явилась мысль: пойду, мол, в один из ближайших к нашей местности монастырей православных, покаюсь, и, быть может, Бог меня простит.
Через неделю я отправился в монастырь, Сергиевскую пустынь. Начал уже каяться священнику, да и скажи ему на духу, что, мол, я, батюшка, раскольник. Как услышал этот-то священник, что я раскольник, а он давай меня тут же в церкви срамить, ругать, называть меня врагом Христовым, беспутным человеком и т.д. Я как стиснул зубы, да и закатил его по макушке! Ох, как я тогда озлобился. С этого дня я решился, как говорят, на все, и вот с того времени прошло пятнадцать лет, и я все эти годы не выхожу из человеческой крови. Что же, посижу я здесь и, быть может, как-нибудь и освобожусь, и опять придется взяться за то же самое прежнее ремесло.
Арестант замолчал. Молчал и я. После большой паузы арестант вскинул на меня свой взор и спросил: Батюшка, вы можете меня исповедать и причастить Святых Тайн, только бы так, без всякого присоединения.
— Когда желаешь, сын мой, — ответил я, — я всегда готов для тебя это дело сделать.
Арестант бросился лицом в подушку и весь затрясся от рыдания. Через несколько дней я его исповедал и причастил Святых Тайн. Можете себе представить, какое ликующее состояние духа было у этого бедного арестанта! Через недели две он вторично пожелал исповедаться и причаститься Святых Тайн. Как мне было радостно видеть его всегда молящимся в церкви и молящимся со слезами!"
"Во время моих духовно-нравственных бесед я всегда старался доказывать арестантам, что для нас нет различия среди людей, что люди все дети Единого Отца Бога, что Он так же любит и милует самого закоренелого грешника-преступника как и великого святого, даже любовь Божия часто из жалости к грешнику ближе является ему, чем великому святому. Бог через своего Единородного Сына излил на нас бесконечную любовь, благость, что нам стоит только сердце свое открыть для этой любви и мы сейчас же от избытка хлынувшей в нас любви Господней в торжественном восторге воскликнем: «Господи, да Ты ли это посетил грязную, окровавленную кровью ближних моих хижину души моей!» Так я часто среди преступного мира искал в них образ Божий, чтобы он откликнулся на зов голоса Божия. О, дивное дело Христово! Как и с какой любовью из них некоторые ловили и как бы глотали слова любви Христовой к себе."
"— Батюшка, наш мулла говорит, что только одни магометане спасутся и после смерти к Богу пойдут, а другие, как христиане, евреи, китайцы, пойдут шайтану.
— Милый Али, ты — женатый?
— Да, женатый. У меня три жены есть.
— Скажи мне, Али, если у тебя от всех трех жен были бы дети и из них два, три были бы слепы, как ты думаешь, всех бы ты считал их своими детьми или нет?
— Конечно, все мои дети, и я, как отец, любил бы всех, а слепых еще более.
— Так, Али. И Бог всех нас, без исключения народностей и вероисповедания, любит такою бесконечною любовью, что наша самая сильнейшая любовь, сравнительно с любовью Божиею, то же, что осколок льда с солнцем!"
"— Батюшка, ради Христа, растолкуйте мне.... Что это значит: «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему, должны поклоняться в духе и истине».. Что это такое: «Поклоняться духом и истиною»?
— Сын мой милый, — ответил я, — это значит, что вся жизнь верующего христианина должна быть духовной, подобной жизни Христа Бога, и настолько эта жизнь христианина должна быть цельной и богоподобной, чтобы в нее никакая фальшь, никакая ложь, никакой обман и соблазн не могли проникнуть, и она, как жизнь христианина, должна быть жизнью сына Божия, по образу Единородного Сына Божия Христа, который и есть одна в полном смысле слова Истина. Когда мы эту Божественную Христову жизнь будем воплощать в своей жизни, тогда мы и будем поклоняться истиной, т.е. совершенствоваться в усыновлении себя Богу. Истина наша есть беспрестанное усыновление себя Богу.
Говоря это, я взглянул на сектанта, а у него слеза за слезой крупными каплями падают на страницу Евангелия.
— Дорогой батюшка, — сквозь слезы промолвил сектант, — почему это нам так не говорят священники? Если бы они нас учили правильно понимать Святое Евангелие, то жизнь наша изменилась бы. Я не раз Вас слышал и не раз видел Ваше отношение к арестантам, и меня это страшно всегда поражало. У Вас, ведь, батюшка, нет различия между людьми, арестант ли он, или начальник тюрьмы — у Вас одни и те же отношения. Мы до слез рады, когда Вас слушают и с Вами беседуют и беседуют свободно, русский арестант, бурят, китаец, магометанин, раскольник, православный, лютеранин, еврей, католик — для Вас все одинаковы и ко всем Вы, как родной, наш общий брат, относитесь. Вот это-то нас и радует."
"— Я, ведь, батюшка, — начал говорить сектант-арестант, — с самого юного возраста ищу Бога. И вот смотрю, смотрю и нигде Его не нахожу.
Я говорю ему:
— Друг мой милый, если Его в самом тебе нет, то и нигде Его не найдешь. Его прежде всего нужно в самом себе искать. Если Его там нет, то нужно эту старую жизнь разрушить в себе и начать такую, в которой был бы Бог. Бог вне нас есть, только дает нам о Себе знать изнутри нас самих. Другого познания Бога нет.
— Как это хорошо. Действительно, познать и знать Бога только тогда можно, когда будешь жить жизнью Христа.
— Верно."
"Я удивляюсь, что христиане имеют такую веру и так живут скверно. Наша магометанская хуже вера, а живут крепче Вас, Если бы все персы стали христианами! Тогда бы так не жили бы, как Вы живете. У вас, у русских, есть такой великий Бог Христос, и вы живете так, как будто у вас никакого Бога нет. У вас пьянство, воровство, людей бьют, женщины бегают, мужья другой жена бегают, детей маленьких бросают на улицу, дети родителей не слушают, родители детей клянут. У вас люди мало молятся, попы с мужиками ссорятся, и что это такое? Это не христиане! Зачем это? Я, батюшка, слышал, что скоро все не христиане будут христианами, а христиан Христос от Себя прогонит. Это правда?
— Не знаю, мой друг, — ответил я.
Простившись с ним, я отправился на свою квартиру. Действительно, как-то делается грустно на душе. Язычники, и те нас обличают в нехристианской жизни. Куда же после этого дальше идти? Дальше этого идти нельзя. Подумаешь, подумаешь, да и тяжело чувствуется как-то на душе. На самом деле, во что теперь превратилась наша жизнь? Вся земля наша русская усеяна церквами, монастырями, разными, часовнями, а как посмотришь на саму-то жизнь нашу, то, как ни оправдывайся, а приходится сознаться, что мы не только не христиане, но мы никогда не были ими и не знаем; что такое в действительности христианство! Но отчаиваться пока не следует, будет время, и пшеница Христова покажется на ниве русской жизни."
