плоти может сказать НЕТ и эго и от этого ещё больше укрепится. Аскетов-эгоистов сколько угодно. Аскетизм сам по себе имхо - уловка эго.
Мать Мария (Скобцова) о ложном аскетизме:
(для него): <a href="
http://www.heretics.com/library/apology/maria/m0.htm"
target="_blank">"Любовь есть такое же благочестивое упражнение, такая же поделка, как и всякое другое внешнее делание. Единственно, что есть главное, это мое послушливое стояние перед Богом, мое Богообщение, моя обращенность к созерцанию его вечной благости. Мир может жить в грехе, раздираться своими недугами, все это несравненно ничтожные величины по сравнению с неподвижным светом Божественного совершенства, и все это опытное поле, некий оселок, на котором я оттачиваю мою добродетель. Какая может быть речь о том, что я могу что-то давать миру? Я, ничтожный, пораженный первородным грехом, изъязвляемый личными пороками и грехами? Мой взор обращен внутрь себя, и видит только собственную мерзость, собственные струпья и язвы, о них надо
подумать, надо каяться и плакать, надо уничтожить все препятствия ко
спасению. Где уж там заботиться о чужих бедах, разве только в порядке
упражнения в добродетели!
Такова установка.
Практически вы не сразу догадаетесь, что человек именно так воспринимает христианское учение о любви, он творит милостыню, он навещает больных, он внимателен к человеческому горю, он дарит людям даже любовь. И только очень пристально присмотревшись, вы увидите, что делает это он не по самоотрекающейся и жертвенной любви, полагающей душу за други своя, а по аскетическому заданию так воспитывать, так спасать свою собственную душу. Он знает, что, по слову Апостола, любовь первее всего, т.е. для спасения души помимо иных добродетелей должна быть и добродетель любви, и он себя воспитывает среди других добродетелей и в этой, он себя приучает, принуждает любить, поскольку это не опустошительно и не опасно.
Странная и страшная святость, или подобие святости, открывается на
этом пути. Вы видите подлинную и отчетливую линию настоящего восхождения, утончения, усовершенствования, и вы чувствуете холод, вы чувствуете безграничную духовную скупость, почти скряжничество наряду с этим.
Человек, человеческая душа, чужая конечно, оказывается не целью, а
средством для какой-то единственной, моей собственной души. Это
понимание христианства является зачастую уделом сильных и мужественных душ, оно может стать соблазном для наиболее ценных, наиболее жертвенных, наиболее близких к Царствию Небесному. И соблазнительность его в его безграничной чистоте, огромном напряжении, во всем этом обманчивом и влекущем виде святости. В самом деле, что тут скажешь? Как противопоставишь свою теплохладность, свое отсутствие подвига этому огромному и напряженному духу, шагающему уже по вершинам? Как не соблазнишься?
Тут только одна мера, одна защита от соблазна. Это слова: "Если я говорю
языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам все имение мое, и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы".
