Хочется вернуться к теме "Городского монашества", от которой мы плавно отошли. Нынешние монастыри, конечно, выполняют роль связующего звена времен. Старые стены, потемневшие от копоти свечей сводчатые потолки, монашеские одеяния... Так было и триста и пятьсот лет назад. Сюда приходили наши деды, прадеды, сюда сегодня приходим мы.
Дух старины (или дух напоминания о старине) сам по себе не плох и не хорош. Он позволяет человеку ненадолго укрыться от обступающего его со всех сторон современного мира, где царствуют страх, тревога, неуверенность.
Этот дух на какое-то время может оказаться очень сильным подспорьем. Но сам по себе он не имеет отношения к христианству. Ведь и язычники говорили: этим богам поклонялись наши отцы, деды, прадеды, и мы не отступим. И иноверцы говорят: так молились наши отцы-деды...
Дух старины коварен: он создает иллюзию сопричастности, а сопричастности может на самом деле и не быть. Есть лишь внутренняя пустота. Страх, рождаемый этой пустотой. И желание укрыться от этой зияющей пустоты под "древними сводами".
И выход не в том, чтобы отбрасывать, презирать старину (или стилизацию под старину). А в том, чтобы не пытаться в ней спрятаться. Ощущать себя человеком, живущим в нынешнем времени, перед которым нынешнее время ставит свои вопросы.
Мы часто повторяем слова: не сообразуйтесь с веком сим, но получается, что мы пытаемся "сообразовываться" с каким-то другим, минувшим веком. "Хранение" и "блюдение" подменяет живую жизнь. Любая попытка осмыслить то, что же все-таки мы "храним" и "блюдем", воспринимается как "покушение на устои".
Но штука состоит именно в том, чтобы не сообразовываться ни с веком сим, ни с веком минувшим.
