Для Бога нет ничего невозможного. Думаю тут смешиваются два разных явления: теофания, явление мира духовного и чудеса по молитве, которые могут быть в любое время в любом месте и с любым предметом.
А массовость эти "чудес по молитве", их ежедневность и обыденность не делает их аспектом иконопочитания? Это одно явление и стоило бы воспринять его в целостности. Серафим Саровский молился у иконы итальянского письма, называл ее "радость всех радостей" означает ли это только достоинство Серафима, или в самой иконе (которая конечно по мерке старой школы иконой не является) тоже
что-то есть?
Думаю вот о чем. Существует 2 подхода к символу, частным случаем которого является символ иконический - любое изображение, в нашем случае - икона. Первый подход - неконвенциональный, не предусматривающий никаких вариаций раз устоявшегося канона, принятого раз как священный. Самый яркий пример - старообрядчество, если помнишь, протопоп Аввакум обрушивался в том числе и на богомазов, которые перенимали итальянскую манеру письма. Для такого подхода никогда не бывают существенными т.н. "доводы разума", ему безразличен например примат первоисточника над вариацией, если вариация маркирована как святыня (было где-то замечательное рассуждение что-де греческое Евангелие хуже славянского, так как написано на языческом наречии, а церковно-славянский святые (греки) Кирилл и Мефодий придумали). В широком смысле это - православный охранительный подход.
Другой подход - конвенциональный. Знак (в том числе и образ) здесь - то, о чем в принципе можно договориться, все дело в достаточной авторитетности договаривающихся. В широком смысле это - западный поход, который дозированно принимается и у нас.
И здесь начинается интересное: неконвенциональный подход подразумевает цельное восприятие символа в его безмолвии. Взгляд на икону в такой парадигме не есть смотрение, он не вызывает мыслей, он не вызывает чувств. Думаю, что деланием здесь является прежде всего написание иконы, поскольку требуемый здесь уровень иконопочитания уже не предполагает какого-то отдельного внимания к тварному плану выражения святыни. Икона пишется как-бы для реализованного святого, но на самом деле она есть ступень восхождения иконописца к святости. Она будет написана и будет где-то висеть, но самое главное чудо с ней уже произошло - в душе художника. В пределе эта икона может быть потом помещена в полную темноту и забыта - это ничего не изменит по-существу. Кстати, у меня вопрос - а какова судьба той последней иконы Чаркэ Маас? Она закончена? Нашла заказчика?
Конвенциональный же предполагает воспитание чувств и мыслей через рассматривание образа, а в самом образе - интуитивно-понятный символизм, как на иконах "Спорительница хлебов" (Флоренский усматривал в ней единение с образом греческой Деметры) или Серафимова "Радость всех радостей" или, например, жуткий символизм Равенсбрюкской иконы... Да собственно и во Владимирской иконе есть очень сильный душевный план, понятная простому взгляду теплота, не имеющая отношения к высокому богословию.
Вот об этом воспитании чувств ты и забываешь, считая его с позиции художника несущественным. А оно - самая распространенная сейчас практика иконопочитания. Человек меняется, меняются базовые способы работы мозга. Думаю, что через некоторое время уже не будет ничего зазорного и в том, чтобы молиться и тАинственно собеседоваться с образом на экране айфона... Хотя пока еще с этим проблемы, конечно
