Возрождение практики умного делания.
Третий этап. Конец 18 в. - начало 20 в.
Возрождение практики умного делания связывают с именами прп.Никодима Святогорца (в Греции) и прп.Паисия Величковского (в России). Эти подвижники - сквозь века - обращаются к утраченному православному наследству (прп.Никодим не боится обратиться и к наследию католическому). Никодим Святогорец издает "Добротолюбие" - собрание аскетических учений, а Паисий Величковский переводит его (и другие тексты) на славянский язык.
Особенность третьего этапа в том, что церковь к началу 19 в. находится в глубоком духовном упадке. И возрождение сердцевины монашеского делания (и самой христианской жизни) происходит через непонимание и сопротивление внутри церкви. В этом смысле показателен путь прп.Паисия Величковского. Он так и не находит наставника и по сути оказывается обречен на духовное одиночество. Поддержку же обретает в святоотеческом наследии, но само наследие - книги - с огромным трудом разыскивает на Афоне. Афонские монахи пребывают в таком невежестве, что просто не знают ни книг, ни имен авторов подвижнических писаний. И только в скиту Василия Великого он отыскивает необходимое.
"Я искал во многих местах и неоднократно, и не находил. Я ходил в великий лаврский скит святой Анны, и в Капсокаливу, и в Ватопедский скит святого Димитрия, и другие лавры и монастыри, повсюду расспрашивая знающих людей, опытных и престарелых духовников и благочестивых иноков, и нигде мне не удалось найти ни одной подобной книг, и от всех я получал один и тот же ответ, что они не только не знают этих книг, но даже имен их составителей не слыхивали. Слушая эти ответы, я впал в совершенное недоумение и изумлялся, как же это в таком святом месте, где жили многие и великие святые, я не только не могу найти желаемых мне отеческих книг, но даже имен их писателей ни от кого не слышу."
Если не ошибаюсь (читал давно), на Афоне он встретил монахов, использующих в своей молитве сосредоточение на пупке. Этот прием уже оторван от подвижнического наследия, и прп.Паисий воспринимает его как ошибочный.
Умное делание нужно было возрождать и защищать. Недаром свой труд "Об умной или внутренней молитве" прп.Паисий начинает со слов (Предисловие и 1 Глава), направленных против хулителей умной молитвы...
Духовный подъем был сопряжен и с возрождением старчества. Обычно о старчестве 19 в. говорят в возвышенных тонах. Но выглядит оно скорее дозволенной струйкой свежего воздуха в душных трюмах тонущего церковного корабля, чтобы народ, набитый в трюмы, не задохнулся. Народ и не задохнулся... он захлебнулся в водах революций, когда корабль потонул.
Старцы церковными властями держались на коротком поводке. Посему нелегким был путь первого оптинского старца (очень несистемного товарища), Леонида. Гоним церковными властями и один из последних старцев Оптиной, Варсонофий. И известнейший Амвросий Оптинский, когда ему рассказывали о неладах в церкви, приговаривал, что все знает, но молчит, чтобы еще хуже не было. Оболган и извращен прп.Серафим Саровский, а дело его разгромлено... Из духовных писателей громко заявлял о грядущей церковной катастрофе один Игнатий Брянчанинов.
Говорю это к тому, что недолгое возрождение практики умного делания и робкое восстановление духовного наставничества - перед надвигающейся катастрофой - никак не могло быть полным и всеохватным.
19 в. "подарил" усеченный (и огрубленный) вариант умной молитвы. Этот вариант был по-своему развит, и он же был "догматизирован", при этом к опасным и прелестным было отнесено как использование эмоциональных приемов, ведущих к разгорячению чувств, так и использование воображения. Мы находим эти приемы в качестве рекомендуемых на начальных ступенях молитвы в поучениях древнехристианских подвижников (см. описание первого и второго этапов развития умного делания). Теперь они отрицаются. Такое отрицание - в настоящее время оно доведено до абсурда - способствовало развитию паралича молитвенного делания у многих современных "подвижников", поскольку начальная ступенька лествицы молитвенного восхождения оказалась изъятой.
Также прелестным было признано опускание ума ниже верхушки сердца из-за опасения пробудить различные страсти. Самой страшной среди этих страстей назван блуд, от которого найден только один вариант спасения - бегство. Бегство может дать временный выигрыш или передышку, но окончательной победы оно не даст никогда. И самое главное: при такой молитве остается закрытой и неочищенной огромная подсознательная область души со всеми низовыми страстями. Посему и стал развиваться характерный (уже для нашего времени) тип подвижника, который, имея подочищенное сердце, является скопищем страхов и родовых грехов монашества. Он боится всего неизвестного, воюет с тремя шестерками и паспортами, трясется перед Константинопольским Патриархом, потому что тот - экуменист, ненавидит католиков и готов съест с потрохами язычников... и при этом может быть весьма добросердечен в близком кругу.
Если обретение благодати в сердце древнехристанскими подвижниками было отнесено к начальному этапу, после которого разворачивалась основная брань, то в последние времена обретение сердечной благодати стало считаться почти недостижимой вершиной умного делания.
И наконец, сами психофизические приемы попали под подозрение. Психофизические приемы относятся к (профессиональным) правилам внутренней жизни и работы над собой. Эти приемы направлены на созидание и разработку внутреннего душевного пространства (при задействовании тела). Внешние же правила (монашеской жизни) соответственно направлены на регулирование жизни внешнего человека. Скатывание монашества на внешние рельсы привело к тому, что внешним правилам и приемам стало придаваться исключительное значение, а внутренняя жизнь - с ее правилами и законами - оказалась скрытой и выглядела уже опасной. Иисусова молитва называется художеством художеств, и вот из этого высочайшего искусства была изъято (признано сомнительным) важнейшее профессионально-техническое наполнение.
Паламизм - его богословие и разработанная практика - был напрочь забыт. Умная молитва - со средоточением на чреве - названа ересью.
Однако творческая сила благодатной молитвы в сердце оказалась столь велика, что в этих, не самых благополучных для духовного делания условиях конца 19 и начала 20 веков была затронута глубочайшая тайна Церкви, выражающая связь человека с Богом через Его Имя. К сожалению, имяславское движение, возникшее в стане простых афонских монахов, совершило немало ошибок. Главной ошибкой было, по моему мнению, стремление к быстрому богословскому отвердению и догматизации еще слабо осознанных и совершенно практических молитвенных открытий. Официальной церкви такая самодеятельность была не нужна, и она, воспользовавшись штыками, поступила вполне в согласии с духом того времени, физически разгромив имяславское движение на Афоне. Спустя несколько лет дух времени поступил подобным образом и с самой церковью. Так был завершен третий этап.
Далее о современном состоянии.
