Не бывает, на мой взгляд, таких богословских искажений, которые не приводили бы повреждению аскетики. Или, может быть, правильнее сказать наоборот. Богословские искажения (ереси, неправомыслия) подобного рода -- всегда следствие неправильной аскетики.
В данном случае, если очень кратко (так как тема обширная) за подобными взглядами, как у Булгакова (и многих-многих других) выше, стоит, во-первых, -- в философском смысле -- отношение к иконе и у имени как к знаку. В онтологии это номинализм (в отличие от т. н. "умеренного реализма" патристики). Икона и имя (в смысле присутствия в них Бога) просто обозначают нечто (в данном случае Бога без Его какого-то особенного присутствия), не более того. У отцов такое "иконопочитание" уже во времена св. Феодора Студита называлось (в отличие от иконоборчества явного, то есть отрицания икон вообще) ) т. н. "умеренным иконоборчеством", так как было характерно для периода позднего (второго) иконоборчества перед самым временем его окончательного осуждения (и установления в честь этого празднования "Торжества православия"). Если признавалось за именем или иконой присутствие энергии Божией, то при этом (как выше, у Булгакова) энергия не признавалась Самим Богом, то есть в Божество (вместо имеющегося в Нем различия энергии и сущности) вносилось разделение. То есть Бог разделялся ими на "сущность" и "энергии", проявления Божия в мире, которые не признавались ими Самим Богом. А вместе с тем, Бог прост, все его проявления в мире Сам Бог (об этом пишет выше и св. Иоанн Кронштадтский), проявления эти различаются (без разделения) только относительно творения. Итак, отделяя "откровения Божии" от Самого Бога иконоборцы и имяборцы вносят в Бога разделение.
Как это сказывается на аскетике? Или говоря точнее, какая (в общих чертах) аскетика стоит за этими лжеучениями (имяборчеством и умеренным иконоборчеством)? На примере отношения к ИМ и умного делания? Отношение имяславцев к присутствию в ИМ Самого Бога должно выражаться и выражается в том, что собственные усилия делателя молитвы должны заключаться лишь в произнесении Имени Христова с благоговением и верой в его спасительную силу и в присутствие Божие в нем (это и называется у отцов "заключать ум в слова молитвы). Все остальное, в свое время и в известных Ему мерах, делает Сам Бог, присутствующий в произносимой молитве. Очищает грехи, попаляет страсти, открывает сердце, раздает духовные дары, обоживает духовно и телесно, вводит во всецелое общение с Собой.
Каково же должно быть и каким является отношение имяборцев к ИМ (в общих чертах)? Если имя только знак, если оно , в лучшем случае, "откровение", то есть умственное знание о Боге без Самого Его присутствия в нем, значит, и произносить ИМ надо только в знак своего желания общения с Богом. Но кто же тогда будет очищать грехи, попалять страсти, раздавать духовные дары? Самого Бога в молитве, как считают имяборцы, нет, и Он, действительно, в такой молитве не присутствует (то есть присутствует в меру веры самого молящегося). Значит, надо либо смириться с тем, что Бог в твоей молитве отсутствует, либо искать какие-то другие, внемолитвенные способы достижения Бога, например, воображение. И, действительно, вся история иконоборчества и имяборчества (и той среды, откуда эти лжеучения произрастают) -- это история упадка веры, история внешнего молитвенного делания и история различных форм прелести, связанных с воображением. Имяборцы и иконоборцы, внеся разделение в Бога, воздвигли и онтологическую пропасть между Ним и собой. Пропасть, которая, в лучшем случае, ничем не заполняется, а в худшем -- эаполняется различными формами лжеаскетики, основанной на собственных усилиях, а не на действии Самого Бога