А потом через год-полгода скачала с сайта ИСИХАЗМ (где-то в 2002 г.) книжку схимонаха Иллариона «На горах Кавказа» и удивилась, найдя слова, в которых он говорил о том, что дух человеческий восседает на сердце слева. Книжку искать лень, чтобы в точности привести слова, да, думаю, что это и не так важно. В общем, это у меня не сердце, получается, освобождалось, а дух мой был показан в такой символической форме. Так что правду люди пишут. Я хоть и не занимаюсь умной молитвой, но и то заметила подобные явления в своей душе, тем более это, наверное, видят те, кто в этом постоянно тренируется. :DМожет объясните мне более откровенно что к чему. Говорите больше от опыта, подтверждая Святыми Отцами.
Св.Иоанн де ла Крус правильно сказал, что если Бог дает, то значит ДАЛ. Это просто молчат, чтобы другие не завидовали, а не потому что боятся потерять...
Молчание от того, что кроме опыта надо уметь еще и правильно его выразить, то есть в таких категориях, словах и выражениях, которые адекватны самому опыту, а это задача весьма не простая. Ведь в том, что касается устройства человеческого тела, тем более, опыта пребывания в Боге, все антиномично. Если все, что нас окружает в повседневной жизни, существует в пространстве-времени и может быть структурировано и развернуто как текст, то по мере углубления подвижником в самого себя его опыт все более перестает существовать в пространстве-времени и быть структурированым в обычном смысле этого слова. Все реальности, которые он встречает в этом опыте, перестают быть внеположными друг другу, как обычные вещи, но существуют в нем одновременно и в разных измерениях.
Взять к примеру опыт умной молитвы. Если в начале своего пути подвижник не видит в себе ничего, кроме темноты и окаменелого бесчувствия, то затем замечает некий огонь и разгорячение сердца ("беги, подвижник, от мира, пока огнь сей не погас и не оставил тебя во тьме"). Как объяснить, где этот огонь локализован? Где-то в левой половине груди, но точнее сказать нельзя, так как он существует в нашем пространстве-времени и одновременно в нем не существует. Умному взору подвижника открылось некое иное измерение, в котором ранее внеположные вещи (область груди и видимый только умом, но тем не менее вполне реальный огонь) существуют друг в друге.
Подвижник сравнивает свое состояние с его описанием в святоотеческой литературе и понимает, что этот тот самый огонь, а не призрачный. Маяк, указывающий на сердечный вход. Но как пересечь то море, которое их разделяет? Ведь этот огонь, расположенный совсем рядом, в нашей груди, от нашего ума отделяет море, в котором (подвижник это чувствует) "гады, им же несть числа". Ничем иным не движется ум в этом пространстве, кроме как вниманием. Внимание к цели своего движения движет ум в этом пространстве, то есть постоянное, ничем не рассеиваемое, притрудное созерцание призывающего подвижника огня.
Постепенно, по мере движения, безжизненное и унылое море структурируется и обретает вид, скорее, сада, в котором подвижник находит и какие-то плоды удовольствия от своего постоянного труда. Вместе с тем и гады, ранее невидимые умному взору подвижника, приближаются, стремятся прервать его движение и становятся видимыми. Подвижник начинает видеть и различать помыслы, "сколь многие, какие они и откуда стремятся приблизиться к нему и окрасть его мысленные грозды". С этого момента подвижник борется уже не вслепую и в темноте со своими страстями, а целенаправленно отражает помыслы, приходящие из различных областей тела/мысленного пространства, напряженным вниманием и молитвой. И по мере того, как он их отражает, он становится более опытным, а по мере приобретения опыта получает радость от своего делания.
И через некоторое время замечает, что море уже пересечено. Он находится на земле, это новое небо и новая земля, что-то вроде сада. Он пока еще притрудно возделывает ниву своего сердца, но получает плоды такой радости, какая будет в будущем веке. Над всем господствует мысленное Солнце, Царь неба и земли, но войти в Его покои нельзя, пока он еще только трудник, а не друг Царю и сослужитель.
Так можно попытаться изложить начало пути умного делания, известного нам по опыту св. отцов, которому мы должны, по возможности и по мере сил, подражать.
