Арх. Софроний (Сахаров)

О НЕТВАРНОМ СВЕТЕ

В основе христианской жизни лежит факт воплощения Бога. В нашей плоти, Им сотворенной, Он явил нам Свое изначальное совершенство. Благодаря сему мы обладаем осязаемым критерием - на сколько мы удалены от Него, или приближаемся к Его надмирному Бытию. Уподобляясь Ему во внутренних движениях нашего сердца, в образе нашего мышления, в реакциях наших на всё, случающееся с нами в плане Земли, мы тем самым становимся подобными Ему и в Его Божестве. Он достаточно ярко описан в Евангелии, и опыт жизни в Нем представлен в посланиях Апостолов. Заповеди Его суть Нетварный Свет, в котором Он особенно открывается нам "как Он есть" (I Ио. 3,2). "Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни" (Ио. 8,12).

Дивны воздействия сего Света на нас: мы стоим в крайнем изумлении пред непостижимым чудом явления нашего в сей мир. Акт творения всего существующего - влекущая нас к Нему тайна. Но прежде озарения Свыше, пребывая во тьме неведения, мы с тягостным недоумением проходим болезненный путь нашего становления в Бытии: почему для создания сынов Божиих из "ничто" понадобился сей сложный процесс: рождение духа нашего в теле, составленном из земных элементов? Как возможно сочетать дух, подобие Абсолюта, и землю? Духу нашему тесно в этих тисках: он бессмертен по своей природе, тело же наше подвержено распаду и умиранию. Отсюда напряженная борьба: дух стремится к Богу; он хочет и тело свое видеть нетленным, способным следовать его, духа, восходу; тело же тянет вниз, к земле, из которой оно взято, и передает духу свою смертность.

Ничего не понимая в самом себе, изнемогая от непрестающих конфликтов и неразрешимых противоречий, я делал попытки поставить себя в положение Творца, и размышлял: как бы я сотворил мир? Заключив себя в темноте и тишине, я сосредоточивал мою мысль на этом задании. Исходя из уже данного мне опыта бытия, держа в уме испытанные мною трудности, я от некоторых деталей быстротекущей повседневности переходил ко всё расширяющимся горизонтам космического бытия. И что же случилось? Вместо того, чтобы внести поправки в "нескладно" сотворенное Богом, я скоро пришел в удивление пред тем Умом, который с таким знанием создал и Небо и Землю. И неприятно, и вместе радостно было обнаружить свою беспомощность. И мой младенческий ум улыбнулся Отцу, как улыбается дитя из колыбели матери своей. И восторг от неисследимой премудрости Бога залил мою душу. Где--то в дали, в бездонности неба сиявший бледно Свет вызвал молитву славословия и породил во мне жажду приобщиться ко всему великому миротворческому Делу Творца. Когда я, бывало, писал пейзажи под открытым небом, некоторые люди тихо подходили сзади и подолгу молча следили за моей работой. Так я желал бы встать недалеко от Вседержителя и наслаждаться созерцанием Его творческого вдохновения.

На такие опыты решаешься в те времена, когда смерть смотрит тебе в лицо или грозит унести других людей, дорогих тебе. Дерзания мои были наивными, но смешанными с недовольством Богом. В Библии я нашел слова, которые выражали близко мои переживания. "Господь отвечал из бури и сказал: кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? ... Кто положил меру ей? ... На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божий восклицали от радости? (По переводу 70-ти: "Когда сотворены были звезды , восхвалили Меня великим гласом все ангелы Мои")... Нисходил ли ты в глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти ...? Где путь к жилищу света, и где место тьмы? ... Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму? ... И продолжал Господь и сказал: будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему ... И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты всё можешь ... Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал ... (Раньше) я слышал о Тебе краем уха; теперь же мои глаза видят Тебя: поэтому я отрекаюсь от безумия моего и раскаиваюсь в прахе и пепле" (Иов. из глав 38-42).

Исследуя самих себя чрез делание-жизнь по заповедям Господним, мы увидим себя до конца растленными и неспособными к добру. В ужасе от самих себя, мы каемся пред Богом и умоляем Его исцелить нас от поразившей нас смерти. Мы становимся готовыми разорвать узкое кольцо нашей индивидуальной воли и во всём предаться на Его волю, святую и совершенную. О, труден сей подвиг, особенно в начале, но в нем дана нам возможность включиться в поток Его вечности. Уповая на Бога в минуты опасности, сосредоточивая наш дух на Нем, и мы сможем воспринять прикосновение к нам Его бессмертного дыхания. Приходит сей великий дар чрез смиренное, но огненное покаяние. Странное чудо: чем больше я вижу Бога, тем пламеннее становится мое покаяние, так как я яснее сознаю свое пред ним не достоинство. И это чудо неизменно повторяется из века в век. Вот пример из Ветхого Завета: "Я видел Господа, сидящего на Престоле высоком ... вокруг Его стояли серафимы ... взывающие друг ко другу: свят, свят, свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его ... И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами.... и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. И тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих, и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен". (Ис. 6:1 и далее).

Из Нового Завета замечателен пример Апостола Павла. Он ощутил свой грех лишь после того, как на пути в Дамаск предстал ему Господь в великом Свете Своего Божества, и удалился в пустыню (ср. Гал. 1,17), чтобы принести покаяние пред Тем, Кого он, Павел, гнал. Жутким было его прошлое. До встречи со Христом Павел мог думать, что, подобно Пророку Илии, и он так же "ревнует о Господе, Боге Саваофе" (ср. 3 Царст:19,10; Ио. 16,2). И вдруг: то, что раньше он переживал, как свет и правду Божий, предстало его духовному взору, как мрак и вражда против Бога (ср. Иак. 4,4; Лк. 11,35). И с великою болью он осознал себя грешником, большим всех других: "Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первый" (I Тим. 1,15); "Христос умер за грехи наши ... был погребен ... в третий день воскрес по Писанию ... явился Кифе, потом двенадцати, потом ... более нежели пятистам ... а после всех явился и мне, как некоему извергу, ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом, потому что гнал церковь Божию" (I Кор. 15:3-9). "Благодарю давшего мне силу, Христа Иисуса, Господа нашего, что Он признал меня верным, определив на служение, меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик, но помилован ..." (I Тим. 1:12-13). И Петр, после своего отречения, " ... вышед вон, плакал горько" (Мф. 26,75). И никто из человеков не был без греха, кроме Пресвятой Девы Марии.

Многим может показаться непонятным, даже парадоксальным то устроение души, которое встречается у людей, познавших явление Божие в силе. Они действительно сознают себя достойными ада, но Господь для них пребывает во веки благословенным. Видение бесконечной святости смиренного Бога, с одной стороны, и чувство живущей в нас тьмы инфернальной, с другой, приводит человека в такое состояние, что всё существо его сжимается в неудержимом, болезненном порыве к Святому Богу. Сильно при этом отвращение к себе; и глубинный плач объемлет душу. Боль сия - духовная, метафизическая, нестерпима. Желание прощения-примирения с Богом подобно смертельной жажде. Это есть нечто трудно изъяснимое непознавшим. Плач сей по природе своей - явление совсем иное, чем плач душевный, связанный с катастрофами в пределах конечной жизни (ср. I Кор. 15:42-46; Иак. 3,15; Иуда-19).

Когда человек плачет всем своим существом от боли, которую он испытывает от сознания своей гадости, то эта боль для него превосходит всякую иную боль вне его, и он мучительно живет себя, как худшего всех. Свет Божьего Царства, узренный на Фаворе ли, или на пути в Дамаск, или в иных обстоятельствах, влечет к себе, но видится недосягаемым, беспредельно превосходящим наше достоинство, вернее сказать - не достоинство. Молитва в этой святой боли может вырвать дух человека в иной мир; и этот, земной - забывается; и самое тело уже не ощущается. Отцы назвали это "адом покаяния", уподобляющим нас Христу, сходящему в Свой ад Любви. Как ни тяжко сие "адамово мучение", как ни велико страдание, ему соприсуща радость зова Божия и свет новой жизни.

Отцы наши, по дару благодати в вековом опыте, повторяющемся из рода в род, категорически утверждали, что нет иного пути к Отцу светов. Благодать такого покаяния дана миру чрез молитву Гефсиманскую, чрез крестную смерть на Голгофе и воскресение Христа (ср. Лк. 24,47).

Не безопасно открыто говорить о сем предмете среди неверующих, а следовательно и не ведующих о нем, как должно ведать. "Душевные" непременно воспринимают слово сие в извращении, им свойственном. Блаженный Павел пишет о сем так: " ... кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия. Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога; что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но наученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает сие безумием; и не может разуметь, потому что о сем (надобно) судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем никто не может судить" (I Кор. 2:11-15).

Намереваясь приступить к посильному для меня описанию действий Божественного Света, считаю не лишним предварительно кратко сказать об одной из форм световых явлений, опыт которой мне был дан. В годы зрелой молодости не один раз случилось, что в состояниях напряженного мышления о тайнах Бытия я ощущал - видел мою мыслящую энергию подобною свету. Мир умных созерцаний по своему лучезарен. Да и наш ум всё же является "образом Ума Первого", который есть Свет. Интеллект, сосредоточенный на метафизических проблемах, может потерять восприятие времени и вещественного пространства: как бы выйти за их пределы. Именно в таких случаях мой ум виделся мне светом. Сего рода состояние доступно человеку по естеству. Позднее выяснилось для меня, что описанное мною состояние качественно отличается от события - явления Бога во Свете Нетварном.

"Господи, мне страшно говорить ... Прости меня, исцели меня, помоги мне, не отступи от меня".

Апостолы на Фаворе удостоились войти в сферу Света, исходящего от Отца, и услышать Его голос, свидетельствующий о возлюбленном Сыне. Но это стало возможным для них не прежде, чем они исповедали Божество Христа (ср. Мф. 16,13 и далее).

Мне было дано переживать некоторые роды света и светов: "свет" артистического вдохновения, вызванного красотою видимого мира; "свет" философского созерцания, переходящего в мистический опыт; втиснем сюда и "свет" научного познания, всегда и неизбежно относительного достоинства; был я искушен световыми явлениями, приносимыми духами неприязни. Но уже в зрелом возрасте, когда я возвратился ко Христу, как Богу совершенному, осиял меня Свет безначальный. Сей дивный Свет, пусть в той мере, в которой благоволением Свыше мне было дано познать, затмил все прочие, подобно тому, как восходящее солнце не дает видеть даже наиболее ярких звезд.

Церковь основана на камне исповедания Божества Христа Иисуса. (Мф. 16:18). " ... Великая благочестия тайна: Бог явился во плоти ..." (I Тим. 3,16). "В начале было Слово" ... " И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины" (Ио. 1:1 и 14). Собезначальный Отцу Сын стал Сыном человеческим. Он родился от Девы Марии. Ее величие как Матери Иисуса-Бога превосходит меру человеческую. Невозможно отделить Ее от Христа-Бога; и вместе с тем - Она единосущна нам по всему. В стихире на Рождество Христово подчеркивается, что всякая тварь принесла свойственное ей, "мы же (люди) Матерь". Вне сего "историчность" воплощения могла бы быть поколеблена в глазах людей, и значение "человечности" Христа ставилось бы под сомнение (докетизм).

Факт боговоплощения занимает центральное место во всей истории человечества, во всём мироздании. Сие Событие опрокинуло все человеческие попытки познать Безначальное Начало идущими снизу усилиями, пусть подчас и кажущимися гениальными. Теперь мы научены избегать приписывать Богу порождения нашего земного ума и болезненного воображения. Все наши идеи, все наши признания или отвержения никак не могут изменить Бога в Его извечном Бытии (ср. Ис. 55:8-9). Когда мы стремимся познать истину, мы прежде всего должны решить вопрос: считаем ли мы То или Того, Кто или Что является действительно Перво-Бытием, Началом всего сущего, следовательно Истиной, независимо от того, совпадает ли сие с нашей идеей или нет; или мы заранее отвергаем всё то, что не соответствует нашему представлению об "Истине" или нашим желаниям? Лично я жажду познать то, что реально есть; и тогда поставлю для себя задачу - как мне с Ним быть.

Как мне с Ним быть? Вот, Он открылся нам; Тот. Кто сказал не как некий безумец, но с абсолютным сознанием: "Аз есмь Истина" (Ио. 14,6). И огромное большинство людей пришло в ужас. Он никак не укладывается в рамки нашего нормального мышления; Его повеления нам совершенно недостижимы; Его жизнь исполнена таких страданий, что душа приходит в страх, а Он говорит, что нет иного пути, как только последовать за Ним. Что же нам, т.е. мне делать?

Я испробовал иные пути и убедительнейшим для меня образом увидел, что там нет Истины. Я возвратился к Нему, как "блудный", но всё же с новым знанием о человеке и бытии вообще. Его слова зазвучали для меня иначе, чем прежде. Я поверил в Него целиком. И это не потому, что Он уложился в схемы моей мысли; или что заповеди Его показались мне нетрудными; или что уподобиться Ему в страданиях я принял с легкостью. Нет. Но и сейчас я не смогу рассказать о том глубинном процессе, что происходил внутри меня. Я не нахожу имени той силе, которая сдержанно, но действенно исцеляла мой ум и сердце. В самом интимном месте сердца восставало нечто таинственное, однако как-то ведомое с раннего детства моего. Рост сей был своеобразный: то он принимал форму медлительного и трудного прогресса, то внезапными вспышками отрывал меня от всего, что не Он. Думаю, что это было не иное что, как Самооткровение (ср. Мф. 11,27) Бога внутри моего духа.

"Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня ..." (Ио. 6,44). Изыскивает-ли Его Отец только великих? Или и "малых"? Если возможно последнее , то почему бы я исключил сие для меня, хотя я и весьма ничтожен? Не Он ли вложил в меня некую тонкую интуицию, которая, однако, была глубже всех иных моих мыслей и достовернее всех иных моих знаний? Как бы то ни было, но когда я поверил в Божество Христа до полной несомненности, тогда меня осиял Свет не от мира сего. И до некоторой степени подобно Павлу, во Свете Его я познал Его. Сначала я поверил живою верою, затем явился мне Свет. Не то же ли было с Апостолами Петром, Иаковом и Иоанном? Когда они устами Петра исповедали Его Божество, тогда в ответ Он сказал им: "Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына человеческого, грядущего в царствии Своем" (Мф. 16,28). Что и исполнилось вскоре после сего на Фаворе. Так же и Павел носил духовно в сердце своем Христа, Которого гнал; и потому явился ему Свет Божества в силе. И дерзаю сказать, что видение Несозданного Света связано неразрывно с верою в Божество Христа. И связано, и странным образом зависит одно от другого. В едином Свете являются и Христос, и Святой Дух. Сей Свет свидетельствует о Божестве Христа, потому, что нельзя не узнать Бога в том Свете, о котором идет речь. Неописуемы его действия. В нем вечность; в нем невыразимая благость любви. В нем видит дух наш необъятные горизонты. И не сразу, но постепенно дух открывает все новое и новое в том светоносном прорыве в Небо, "где Бог" (ср. Исх. 20,21).

"Мы теперь дети Божий; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть" (1 Ио. 3,2). В сущности, Бог во всяком Своем явлении человеку пребывает все тот же; но мы не воспринимаем Его как должно; мы не вмещаем Его в Его Абсолютности в пределах земли, но все же "видим" Его, хотя и "как бы сквозь тусклое стекло" (1 Кор. 13,12). И самое это "стекло" не всегда одинаково "тускло". Это зависит от того, в какой мере храним мы заповеди Христа, в которых дано Само-откровение Бога нам. В них живет Дух Отца: " ... слова, которые Ты дал Мне, Я предал им; и они (из этих слов) уразумели истинно, что Я исшел от Тебя (ср. Ио. 17.8). И еще: "Если пребудете в слове Моем, то ... познаете истину, и истина сделает вас свободными" (Ио. 8:31-32).

Принятие Истины происходит в свободе; она никем и ничем не навязывается человеку-персоне. И отнять ее насилием - нельзя. Вера по приказу - не-совершенна в корне своем, хотя и возможен переход ее в истинную; т.е. ту веру, чрез которую Истина вселяется в нас, как искомая и вожделенная, и на всю вечность.

Истина есть Само-Бытие, "как Оно есть". Оно открылось нам как Личный Абсолют - Троица Лиц в полном единстве и тожестве Бытия. Соединение с Ним сообщает и нам Божественный образ Бытия, во веки непреложный. Евангельское слово, чрез пребывание в нем, становится кристально прозрачным и ассимилируется нами настолько, что мы уже обладаем им подобно тому, как владеем материнским языком. Когда оно, слово, становится нашим кровно-родным, тогда мы приближаемся к уподоблению Христу, даровавшему нам сию драгоценность (ср. Ио. 17,8). И как я уже много раз говорил, что отождествление наше Богу воплощенному из сего видимого плана - по аналогии переходит в вечность, как наше обожение: вечное пребывание в сфере Божественного Бытия.

Обратное сему нужно сказать о том же евангельском слове: когда оно никак не прелагается в акт нашей жизни, тогда оно и непонятно человеку в своем извечном существе, и становится далеко непрозрачным экраном между Богом и нами.

Полноты совершенства Христа мы не достигаем; поэтому все суждения наши о Нем остаются не-адекватными. Однако велико для нас и то, что, пусть отчасти, но и нам открывается интимно Его внутренний мир. Через данный нам опыт благодати, в долгом подвиге жизни нашей, мы как бы сквозь щель в заборе, но видим Свет Его Божества (ср. I Кор. 2:9-12). И что могу я сказать? В основании моей жизни лежит сознание, что Бог, Творец мира, и мой так же, абсолютный в Своем безначальном Бытии, снизошел до нас, возвестил нам о путях к достижению нами Его вечности; раскрыл нам тайну смерти - т.е. греха; явил нам смысл бытия -Любовь.

Если подвиг понимать, как волевое преодоление тех или иных наших страстных стремлений, то в подлинно благодатной жизни подвига нет. Пришествие божественной силы внутрь приводит к тому, что все жизненные проявления человека принимают характер положительного акта, свободного от внутренних противоречий. И ум, и сердце, движимые любовью Христовой, не знают сомнений. Когда же любовь Божия изливается обильным потоком, тогда она переходит в созерцание Света Нетварного, сообщающего бесстрастие, дающего несказанную радость свободы духа, так как вне смерти и страха пребывает человек.

Дается нам познание бесстрастных состояний, длящихся иногда большие, иногда же меньшие сроки. В существе своем это прежде всего любовь, "изгоняющая страх" смерти, исполняющая душу торжествующего вдохновения, вводящая в созерцание нашего богоподобия. Но при всем этом та же любовь погружает душу в море страданий. И действительно: "чем больше любовь, тем больше страданий душе" (Ст. Силуан).

Приходит святой Свет при молитве глубокого покаяния за себя; а также и при молитве с любящим состраданием за обижающих нас: вдруг любовь сливается со Светом, и Свет проникает в душу, и извне становится насыщенною светом атмосферой, воспринимаемою глазом.

Небесный Свет не поддается чувственному контролю. Иной, неуловимый по своей природе, он приходит неопределимым для нас образом. Бытие иных измерений прорывает завесу земного тела: пронизывает наше тварное естество нетварною энергией. Сообщает нам разумение надмирного Бытия не чрез зрительные или чувственные, но духовные видения. Описание этих видений выражается различными словами, в зависимости от характера или дара слова того лица, которому они даны. Но под теми или иными словами, тот, кто имел опыт посещений Свыше, увидит, о чём идет речь, - распознает скрытую за ними, словами, реальность.

Исходя из Единого Существа, Свет сей ведет к единому познанию Бога Любви. Нет разногласий в последствиях явления подлинно несозданного Света: все они, явления, приводят к одному: Откровению Божества Христа Иисуса. Бывают моменты, когда дух человека Божиим могуществом вводится в Его, Христа, Царство, которое "не от мира сего" (Ио. 18,36).

Судя о добре и зле не по количеству совершённых внешне дел, а по духовному качеству посещающих его мыслей и расположению своей души к этим "посетителям", подвижник действительно знает себя худшим всех людей. Параллельно с этим, несмотря на всю свою мерзость, он видит себя облагодетельствованным Богом вне всякой меры (ср. Ио: 3,34 - "не мерою дает Бог Духа"). Недоумевает он, почему многие другие, более одаренные, чем он, остаются вне Света?

Падение человека было тяжким, но всё же не абсолютным. В силу этого наличествовала возможность покаяния и спасения. Писано: "Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир". Следовательно нет такого человека, который был бы совершенно чужд света. "Более одаренными" я назвал тех лучших, которые пребыли удовлетворенными тем, что они суть, и потому "не познали или не приняли Его" (ср. Ио. 1:9,11,16). Худшие же "приняли благодать на благодать" за горячность своего покаяния (ср. Рим. 5,20; Лк. 5,32; I Тим. 1,15).

Следуя примеру Ап. Павла, и я прошу всех, кто расположится читать написанное мною, молиться, чтобы Бог даровал мне, косноязычному, слово, достойное для выражения тайны Христовой (ср. Кол. 4,3). Известно, что говорящий как должно о Боге, получает благодать, а тот, кто проповедует ложь, будет брошен в бездну мрака. Когда мы произносим духовное слово пред лицом Духа Истины, то мы первые подпадаем под его, слова, суд, страшный всякому, возлюбившему пришествие Спасителя мира.

В атмосфере наших дней исповедать о дарах, связанных с верою во Христа, совсем не просто. Предо мною стоит цель - дать возможно правдивую картину того, что выпало на мою долю переживать; притом так, чтобы не скрылись от внимания читателя глубокие импульсы сердца. Бог наш есть Царь смиренной любви. Он призывает нас учиться от Него Самого смирению (Мф. 11,29). Первым словом Его проповеди было: "покайтеся". И вековой опыт христианства показал, что едва человек с болезненной горестью восчувствует мерзость своих демонических притязаний на превосходство и.возненавидит сей темный дух, как сердце его вводится в сферу неизведанной дотоле свободы, и Свет Божий изумит его до изнеможения созерцанием благости Божией. Всё внутри при этом замолкает: ум не в силах мыслить, ни сердце изречь слово благодарности. О, кто даст мне разум истинный и слово правое говорить о Свете Божества? Стыд овладевает мною, когда пытаюсь я обнажать мою душу; открывать то, что я пытался утаить от посторонных взглядов. Не ошибаюсь ли я, думая, что любовь Христова толкает меня на сей акт? ... Страх, который наполняет меня, приступающего к исповеди пред лицом, б.м., многих, не позволяет мне отступить от предпринятого дела. Итак, прошу, молитесь за меня, где бы я ни был.

Христос есть мера всех вещей - Божественных и человеческих. Он - духовное солнце, освещающее всё мироздание. Во свете Его повелений мы знаем путь. Чрез Него открыт для нас "доступ к Отцу" (ср. Еф.2,18).

Человек, как образ Абсолюта, естественно влечется к Началу всех начал, к Перво-Бытию. Шествие сие, однако, начинается нашим схождением в преисподние глубины. Ап. Павел говорит о Христе: " ... восшел, что означает, как не то, что Он и нисходил прежде в преисподние места земли? Нисшедший, Он же есть и восшедший превыше всех небес, дабы наполнить всё" (Еф. 4:9-10). И именно это есть наш путь после падения; и нет другого. Мы нисходим в акте само-осуждения в темные пропасти, потому что с того момента, как во Христе и чрез Него открывается нам образ предвечного, в творческом уме Бога, Человека, мы постигаем бездну нашего омрачения. Подобно тому, как сверкнувшая в ночи молния, угаснув, делает тьму непроглядною, так явившийся нам Свет Божества, по контрасту, дает нам видеть наш внутренний мрак, подобный сгущенной массе отвратительной нечистоты. От этого видения рождается внутри великая скорбь, поражающая наше существо во всех планах. Страдание нашего духа при этом бывает вневременным, большим, чем от всякой иной физической боли. Мы всецело погружаемся в потоки слез. Рабы страстей - мы вдруг узнаем себя оторванными от Бога, стрела любви Которого ранила нас. "Из глубины взываем" мы к Нему (Пс. 129).

"Прииди, Ты, Единый Святой, и освяти и очисти меня от всякой скверны. Прииди, Ты, Единый воистину Живой, и исцели меня от поразившей меня смерти. Прииди, Свет истинный, и вселись в меня вечным вселением". Так зарождается в нас покаяние. В начале оно сопровождается глубокой печалью; затем, меняясь в силе напряжения и в своих формах, остается с нами неотступным. Покаянию на земле нет конца: конец означал бы полноту обожения нашего чрез совершенное уподобление вознесшемуся Христу.

Покаянный порыв временами бывает всепоглощающим. В уме и сердце нет ничего, кроме страдальческого сознания: "я пленник злой тьмы". И вот, непредвиденным образом в темницу души проникает Свет несозданного Солнца: тот Свет, что наполняет все космические просторы. Он любовно объемлет наш ум и сердце. Мы видим Его и пребываем в Нем; однако не в силах еще поверить этому чуду Благости Отца нашего, увидевши Его, поклонились Ему; иные же усомнились" (Мф. 28,17). "Усомнились", будучи не в силах вместить происходящего: Я - убогий и мерзкий ... неужели это возможно?

Смотря пристально на чистое голубое небо, я иногда останавливал мой взгляд в избранном мною направлении, а иногда пробегал его от края до края. Достигнув горизонта, я мысленно шел дальше, и уже умом видел его объемлющим нашу планету. Я всматривался в глубину его; стремился проникнуть до его пределов; но чем более я удерживал мое внимание на этом чудном явлении, -- чем усерднее смотрелся в небесную сферу, исполненную света, тем более увлекала она меня своей тайной. Когда же по дару Свыше я удостоился узреть Несозданный Свет Божества, тогда с радостью узнал в голубом небе нашей "голубой" планеты символ сияния надмирной славы. Оно, сияние сие, повсюду; оно наполняет все бездны мироздания, пребывая неизменно неосязаемым, запредельным для твари. Голубой - есть цвет запредельности, трансцендентности. Многим на земле было дано блаженство увидеть сей дивный Свет. Большинство из них сохранило сие благословение как драгоценнейшую тайну их жизни, и увлеченные сим чудом, перешли в иной мир. Другим же было повелено оставить свидетельство ближним и дальним братьям о сей высшей реальности.

Душа не без страха решается говорить о том Свете, который посещает человека, жаждущего увидеть Лицо Безначального. Таинственна его природа; и в каких образах описывать его? Неизъяснимый, невидимый - он иногда бывает видим вот этими телесными очами. Тихий и нежный - он влечет к себе и сердце, и ум так, что забываешь о земле, будучи восхищен в иной мир. Это бывает и среди белого дня, и во тьме ночной. Кроткий, он, однако, более могуществен, чем все, что нас окружает. Он объемлет человека странным образом извне; видишь его, но внимание уходит вглубь внутреннего человека, в сердце, согретое любовью, иногда сострадательною, иногда благодарною. Случается, что не ощущаешь материальности: ни своей, ни окружающей действительности, и себя видишь как свет. Уходит болезненность; забываются заботы земли; тревоги поглощаются сладостным миром. Бывало: Свет сей, в начале, являлся как тонкое пламя, целительное и очистительное, пожигавшее и внутри, и извне все неугодное ему, но тихо, едва уловимым лрикосновением.

Свет сей святой, являясь в силе, приносит смиренную любовь, изгоняет всякое сомнение и страх, оставляет далеко позади все земные отношения, всю пирамиду мирских чинов и иерархических положений: человек становится как бы "никто": он не стоит на пути братьев своих; не ищет себе никакого места в этом мире. Свет сей есть в самом себе нетленная жизнь, пронизанная миром любви. Он дает духу нашему познание об ином Бытии, не поддающемся описанию; ум останавливается, став превыше мышления самым фактом вхождения в новую форму жизни. Невесомый, тончайший всего, что знает земля, он сообщает душе неуязвимость, неприкосновенность от всего, что отягощало прежде. От лица его бежит смерть, и молитва: "Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный" - чудно сочетается с ним.

Дух наш торжествует: сей Свет - есть Бог. Всемогущий и вместе неизъяснимо кроткий. О, как осторожно обращается Он с человеком: Он сердце, сокрушенное отчаянием, исцелит; душу, надломленную грехом, вдохновит надеждой на победу.

Спасительная сила заключена в вере несомненной во Христа-Бога. Он есть верховный факт безначального бытия; Он - Начало и Конец; Альфа и Омега. На камне сей веры становится возможным даже для нас подлинное покаяние и дальнейший духовный опыт, подобный опытам Апостолов, Отцов Церкви, аскетов всех веков. По роду дарований, последствующих искреннему покаянию, человек познаёт их неземное происхождение. Апостолы Петр, Иаков и Иоанн на Фаворе были объяты нетварным Светом, и в этом осиянии восприняли невещественный голос Отца, свидетельствовавшего о Христе, как о возлюбленном Сыне Своем. Апостол Павел на пути в Дамаск узрел тот же самый Свет, и в явлении его познал Божество Иисуса. Подобного дара за истекшие века удостоились многие иерархи, аскеты, мученики и праведники. И даже до наших дней сия благодать не престала изливаться на верующих.

Предваряется видение Света подвигом покаяния, очищающего нас от страстей; весьма болезнен сей подвиг, но самое созерцание Света сладостно для сердца и ума. Свет сей есть совершенно особая любовь, блаженство которой может усиливаться дотоле, доколе душевность и тело человека способны нести сие небесное пламя.

Сей Свет, присущий Отцу светов (Иак. 1,17), перерождает и даже ново-творит нас; радикально изменяется направление нашего внимания: прежде оно влеклось к земле и временным вещам; по воздействии благодати оно, внимание, заключается внутрь и оттуда восходит в духовную сферу невидимого и вечного (ср. II Кор. 4,18). Что раньше казалось нам важным и даже великим, становится ничтожным для нашего духа: и богатство, и власть, и слава земная, и всё сему подобное теряет свою притягательность. Даже наука, не дающая нам самого существенного познания, т.е. о Боге; так же и философские спекуляции, лишенные подлинной жизни, предстают лишь как преходящие ценности.

Когда неприкосновенный, по существу, и неименуемый Свет объемлет нас извне и проникает внутрь души нашей, тогда и мы становимся как бы вне-временными. Сей исходящий от Бога Свет есть свет любви и ведения; но любви и знания особого порядка; оба сии сливаются во едино, да и суть едино в вечности. Любовь соединяет в самом Бытии, с самим Бытием; и вот, мы пребываем в нем, этом Бытии, и знаем его чрез наше единство с ним; но представить сие в словах - не дается. Любовь влечет так сильно, что ни на чем, происходящем с нами, дух наш не останавливается вниманием, хотя и живет .в этом "происходящем". Нет движения к самому себе; он, дух, весь в порыве осязать Неосязаемого, обнять Невместимого, постигнуть Неуловимого; быть только в Нем, и не видетьуже ничего иного.

Многоразлично и многообразно является нам Свет. Но как возможно сие? ... Не ведаю, как бывало с другими, но если в безумии моем дерзну говорить о том, что знаю, то скажу.

Господь дал мне благодать отчаяния; и даже большее сего: святую ненависть к моему греху, т.е. ко мне, самому себе, сросшемуся с грехом, смрад которого подобен ядовитому газу. Исцелиться своими усилиями - невозможно. При полном отчаянии от самого себя, как я есмь, единственно, что остается, - броситься к Богу с безнадежной надеждой. Бросок сей может быть всецелым, безвозвратным: я боюсь возвратиться; я не в силах сопротивиться греху, удержать новую жизнь непорочно. Господь, однако не всегда берет душу в таком состоянии: "Человек же, из которого вышли бесы, (страшился отойти от Христа и) просил Его, чтобы быть с Ним; но Иисус отпустил его, сказав: "Возвратись ... "расскажи", что сотворил тебе Бог" (ср. Лк. 8:38-39). Верь, что уже ни один из владевших тобою духов не возьмет над тобою верх. Больные, хотя бы отчасти подобные "гадаринскому", зная свое бессилие противостать владевшей ими "одержимости", боятся отлучиться от того, кто освободил их от чуждой власти.

Жизнь души, познавшей блаженство любви Христовой, в прежнем окружении неизбежно становится полною скорбей: "В мире будете иметь скорбь: но мужайтесь ..." (Ио. 16,33). "Рассказывать", свидетельствовать о Свете любви Божией - странным образом вызывает неприязнь в сердцах весьма многих людей. Нам нужно переживать и эту Иисусову скорбь: она поможет нам глубже проникнуть в Его земную жизнь: .,о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?" (Мф. 17,17).

Возрадовался Бог о явлении человека в мир (ср. Ио. 16,21). Возрадовался падший мир о явлении Бога на Земле: "И сказал Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям, ибо ныне родился вам ... Спаситель, который есть Христос Господь" (Лк. 2:10-11). Сей Спаситель даровал нам познание об утерянном нами в падении Отце Небесном; Он открыл нам "тайну, сокрытую от веков и родов" (Кол. 1,26); Он передал нам слово, которое исходит от Отца (Ио. 17,14); Он дает нам и предвечную славу, которую Сам имеет от Отца (Ио. 17,22); Он в грядущем веке желает видеть нас там, где Он Сам, т.е. одесную Отца.

В начале видения Света нет ощущения тайны, нет вопроса: всё внутри и вне освещено; ничто иное, кроме Света, не зрится. Ум и сердце "молчат", полные блаженного удивления Богу; "Я увижу вас ... и возрадуется сердце ваше ... и в тот день вы не спросите Меня ни о чем" (Ио. 16:22-3).

Боговоплощение дало человечеству возможность вступить на верный путь ко Отцу чрез пребывание в духе заповедей Христа во всех обстоятельствах земной жизни. Возрастающая от этого любовь ко Христу сделает молитву напряженною, пламенною; доведет ее до великой жажды Господа, когда дух человека переходит границы сего мира и весь погружается в Единого Бога. Эта молитва роднит душу с Духом Истины, и зная Его, она затем "по вкусу", как говорил Старец Силуан, будет узнавать Его и отдаваться Ему; и обратное: непосредственно, интуитивно отталкиваться от многих призраков истины, способных привлечь к себе неопытный ум и непросвещенное сердце. Свет Божий выявляет подлинные лики духов, и тем освобождает человека от одурманивающего шарма-прелести сопротивного.

Свет, который является человеку за веру во Христа, свидетельствует о Его, Христа, Божестве. Дух наш воспринимает Иисуса Господа как непреложную Истину, подлинно Святую. И сей безначальный Свет порождает внутри нас слова, тожественные учению Христа. В этом Свете мы созерцаем Отца; сей Свет мы воспринимаем как Духа Святого; в нем мы видим Христа, как Сына Единородно!" Отцу. Чрез этот опыт мы познаём единосущие Трех. Молясь сему Богу, мы живем единое бытие Трех. Но в этом Единстве всё же живем мы и различения: иной характер носит мое обращение ко Отцу; иначе молюсь я Духу Святому; по другому обращаюсь ко Христу. С каждым связывается некое особое духовное чувство, не разбивая нисколько Единства Бытия. К каждой Ипостаси Святой Троицы мы питаем в каких-то оттенках различное отношение. Ближе всех мы знаем Иисуса Господа чрез Его воплощение, вочеловечение, и чрез Него вводимся в Перво-Бытие, которое и есть Истинный Бог: Троица единосущная и нераздельная.

Иногда Божественный Свет созерцается таким образом, что человек уже ничего физического не воспринимает. Во время молитвы дух его вступает в сферу умного Света, и вместе с потерей ощущения окружающего его вещественного мира, теряет он ощущение и своего тела. Восхищается дух в это видение с такою нежностью, что он не может дать отчета, что с ним происходит. Не может он после сказать, был ли он в теле, или вне тела.

Чаще случается, что сохраняется нормальное видение материальной обстановки; в подобном состоянии человек может пребывать с открытыми глазами и одновременно видеть два света: физический и Божественный. Такое явление у Отцов имеется в виду, когда они говорят, что видят Несозданный Свет естественными очами. Да, воспринимаются два света, но не одинаковым образом. Свет Нетварный по природе своей иной, и видение его не подобно физическому зрению, при котором свет производит известное раздражение оптического нерва, переходит затем в психофизиологический процесс видения, не оказывающий на нас духовного влияния. Обратное со Светом Божественным: его приход всегда связан с особым благодатным состоянием, ощутимым и в сердце, и в уме. и даже в теле. Невидимый по естеству своему, он необъяснимо становится видимым. Таковое явление, однако, менее обычно, чем возможные интенсивные духовные состояния благодати, не сопровождающиеся видением Света.

Первый из описываемых здесь образов созерцания -выше второго, так как причастие к Божественной жизни, прикосновение к Безначальному Бытию переживается глубже, чем при втором. Но как объяснить, что в состоянии самого видения не улавливается какой бы то ни было процесс мышления, т.е., появление в уме понятий или образов. И однако, по окончании сего состояния, и ум, и сердце ощущают себя исполненными нового познания; сердце, действием в нем благодати Божественной любви, глубже постигает тайны, превосходящие всякое интеллектуальное восприятие. Назвать сие воскресением души? или дыханием Вечности, объемлющей нас? Возможны оба выражения.

В нашем земном существовании, "прежде, чем мы вкусим смерти", (Мф. 16,28), наиболее тесное общение с Божеством нам дается чрез осияние нас Нетварным Светом. Когда сей Свет приходит "в силе", тогда, как говорил Старец Силуан. нельзя не узнать, что это Господь, Вседержитель, Творец всего сущего. В момент сего видения человек просвещается Духом Святым: "В Духе Святом познаётся Господь, и Дух Святой бывает во всём человеке: и в душе, и в уме, и в теле" (Ст. Силуан). Действие сего Света не может пройти незамеченным, неосознанным. Будучи безначальной энергией Бога, сей Свет проникает нас этой силою, и мы становимся "безначальными" не по происхождению нашему, но по дару благодати: безначальная жизнь сообщается нам. И нет конца мерам излияния любви Отчей на человека: он становится тожественным Богу. Тожество по содержанию, не по Изначальности Само-Бытия. Бог вечно пребудет для твари разумной - Богом. Христос, по воскресении Своем сказал Марии Магдалине: "... иди к братьям Моим, и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему" (Ио. 20,17). Св. Григорий Богослов прекрасно объясняет смысл слов Господа. "Отцу Моему" по существу, от века; "Отцу вашему" по дару любви Отчей. "К Богу Моему" по человечеству, воспринятому Мною, а не в "собственном смысле" (Св. Григорий). И это есть вечное положение. Для Человека Христа - Отец пребывает Богом; для нас так же. Но как полнота Божественной Жизни сообщена Человеку-Христу, так и спасенным во Христе сообщается та же полнота. Это следует из молитвы Господа: " ... Они не от мира, как и Я не от мира. Освяти их истиною Твоею; слово Твое есть истина ... Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их: да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино; да уверует мир, что Ты послал Меня. И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне: да будут совершены во едино, и да познает мир, что Ты послал Меня, и возлюбил их, как возлюбил Меня. Отче, которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят Славу Мою, которую Ты дал Мне ... "И еще: " ... всё Мое - Твое, и Твое - Мое; и Я прославился в них" (Ио. 17:10 и 17-26).

Свет, исходящий от Отца светов, эти слова делает родными, нашими внутри нас. Сей Свет влагает их в самое внутреннее существо наше. В этом Свете наше общение с Ним; общение "личное" (персональное), лицом к Лицу, персона к Персоне.

Начальные действия Света сего в мерах, если можно так выразиться о сем Божественном даре, малых - опознаётся глубоким чувством Живого Бога в сердцах и умах наших, но еще не как пришествие Царства в силе, не как очевидное "личное" общение с Ним. Необходимо подчеркнуть, что Свет Божественный непременно соединяется с ощутимой всем нашим существом благодатью. В связи с этим, Блаженный Старец Силуан и говорил, и писал: "если ты видишь свет, и при этом нет ничего другого (т.е. ощутимой благодати), то это от "неприязни" и не должно его принимать".

Интеллекция непостижимости Само-Бытия возможна и на невысоких степенях духовного познания. Многие, не узрев еще Несозданного Света, т.е. того, что познаваемо бытийно в Божестве, были уже способны ощутить непостижимость Божества в порядке естественного человеку философского созерцания. Это последнее не равно опыту Моисея (Исх. 20.21): онтологически оно стоит значительно ниже, хотя всё же показывает потенциальную возможность для сего интеллекта придти к подлинным созерцаниям, но не в отрыве от сердца, сего центра персональности человека.

Я не раз говорил, что подобные умы при напряженном сосредоточении дают ощущать себя как свет; неясный, но свет. И если он, ум, признает себя высшим проявлением человека и без любви сердечной предастся своим отвлеченным восхождениям к Абсолютному Бытию, то в некоторых случаях может дойти до люциферизма, с его убийственным холодным светом, с беспощадным презрением к страданиям миллионов людей.

Наш ум, создан по образу и по подобию уму Первому - Богу. Ему, нашему уму, свойствен свет, ибо сотворен по образу Того, Кто есть Свет безначальный..Когда в опыте аскетических созерцаний о таинствах и тайнах Бытия Изначального он - ум - переступает порог времени и пространства, и для нас самих становится подобным свету, тогда человек стоит в опасности счесть сей естественный свет тварного ума за Нетварный, Божественный. В состоянии подобных аберраций - ум человеческий создает мистические теории, которые, однако, не выводят его к подлинно сущей вечности, а доступны ему по его тварному естеству.

Христианин, пребывая бытийно в сфере Нетварного Света, может еще не уразуметь, что есть сей Свет. Тем же, кто не познал действенно сего состояния, рассуждение о природе этого Света может показаться излишним, "академическим", не имеющим реального значения для нашего спасения. Не так обстоит дело с подвижниками, предавшими себя на предельный для них труд покаяния. И как возможно для ищущего истинного познания Бога уклониться от вопроса: что или Кто является ему? Знание Бога, бытийное знание, непременно соединяется с пришествием Бога внутрь человека. Это событие по существу своему неописуемо велико. В сердце самом нет сомнений, - но всё же явление Света в силе настолько превосходит наше падшее естество, что никто из верующих во Христа не должен доверять себе без должного свидетельства или в Писании, или в творениях Святых Отцов. Больше того: даже Писания не достаточно для окончательного суждения, потому что и слово Божие почти всеми понимается различно. Необходимо подтверждение от другого лица, живущего единою с нами верою, но удостоившегося прежде нас Божьего посещения. Итак сии три: 1) Святое Писание Нового Завета; 2) творения святых аскетов нашей Церкви и 3) - "живой" человек. Если нет сего последнего, то праведной душе свойствен крик к Богу: "пощади меня, и не попусти мне, растленному душой и телом, отпасть от Твоей Истины и вступить на иной, чуждый путь". "Да не прельстиши Мене лестию" - такие слова влагает церковное песнопение в уста Пресвятой Девы, получившей от Архангела Гавриила откровение о девственном рождении от Нее Сына Божия.

Явления Несозданного Света менее редки, чем некоторые думают. В покаянном порыве многие аскеты удостоились сего дара, без того, чтобы дерзнуть остановиться умом на нем и осознать подлинно: Кто есть сей? Они довольствуются воздействием Света на душу: примирение с Богом, неоценимое утешение, ощущение вечности, преодоление смерти.

Не все по естеству обладают одинаковой силой выражения пережитого ими опыта. И это наблюдается даже среди величайших. Пример: Апостол Петр, объятый огнем любви ко Христу, творил чудеса подобно Самому Господу, но в своих посланиях он менее богат, чем Апостолы Иоанн и Павел. Петр, свидетель Фаворского преображения, знал, что чрез Христа, во Христе он соединяется с Богом в вечности; что "дарованы нам великие и драгоценные обетования, чтобы чрез них соделаться причастниками Божеского естества ..." (ср. II Петр. 1,4); что "нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись" (Д. Ап. 4,12). Не мало и других великолепных слов находим мы в его посланиях, но Иоанн и Павел, менее него совершившие видимых чудес, в своих учениях дали нам еще более богатый материал, открывая нам необъятные горизонты богопознания. Ап. Павел более всех других Апостолов располагал аппаратом (развитию которого обычно содействует наука) для описания данных ему опытов. Ему принадлежит вечная слава за целые ряды глубочайших выражений откровенных истин.

Моя мысль, естественно, часто возвращается к моему в Боге отцу, блаженному Старцу Силуану. Бытийно сей смиренный муж пребывал в состояниях, которых за всю историю Церкви удостоились лишь немногие, но в своих писаниях он явно обнаруживает отсутствие у него запаса слов и понятий для более наглядного изображения излитых на него великих благословений. Церковь, мы знаем, одинаково чтит и тех, кто в немногих словах, но в обилии чудес и высотою духа созидали Ее, и тех, кто послужил той же цели даром учительства.

Когда воистину Сущий Бог - о онтос Он - открывается в явлении Нетварного Света, тогда интуитивно человек покидает идущую снизу философию о транс-персональном Абсолюте. Не отвлеченное, но бытийное познание Бога никак не ограничивается одним интеллектом: необходимо живое слияние-общение всего человека с Актом Божеского Бытия. Реализуется сие в любви: "Законник сказал Иисусу в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим" (ср. Лк. 10,27). И это есть наша гносеология - наука о познании.

Заповедь призывает нас "любить". Следовательно любовь не есть нечто, уже данное нам: ее нужно стяжать подвигом нашего личного самоопределения. Призыв Господень обращен прежде всего к сердцу, как духовному центру персоны. Ум-рассудок является одною из энергий человеческое личности. Любовь Божия чрез веру зарождается в сердце, и ум поставляется пред новым внутренним событием. Пламя сей Любви привлекает всецело ум в сердце, и как бы расплавленный - он сливается с сердцем во-едино и созерцает Бытие во Свете Божественной Любви. Человек становится "целым": исцеленным.

Нет духовной борьбы более трудной, более болезненной, чем борьба за торжество Любви Христовой. Начинается она в нас самих, затем исходит во весь мир. Подлинно, сия Любовь не от Земли, но от Неба. В ней смысл Бытия Самого Бога, Который дал нам заповедь "любить". Восход духовный в Царство Нетварной Любви Божией требует весьма длительного аскетического подвига. Сему "восходу" усматриваем некую аналогию в утомительном подъеме на крутую гору, - в муках творчества одаренных артистов во всех областях искусства, - в многолетнем усидчивом труде для приобретения научных знаний, да и во многом другом подобном сему. И если люди в большинстве случаев идут с готовностью на всевозможные жертвы для приобретения кратковременных материальных ценностей или привилегированного социального положения, то не приходится удивляться необходимости еще и во много раз больших усилий для стяжания непреходящих ценностей Царства Божия, по глаголу Христа: "Царство небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его" (Мф. 11,12).

Сейчас я хочу говорить о том, что Господь даровал мне после моего обращения к Нему в зрелом возрасте, когда посещения связывались с глубокой покаянной молитвой. В начале этого периода Свет являлся, скорее, как Огонь, пожигавший и на поверхности тела моего, и внутри души нечто такое, что я воспринимал при этом горении, как чуждое Богу. О, я тогда ничего не знал и не понимал, что со мною происходит. Мысль моя не шла на исследование природы сего Огня и сего Света. Я страдал в моем покаянии всем моим существо; но я знал, что я ожил духом. В те годы чрез меня проходили мощные волны и чувств, и мыслей. Приливы их бывали внезапными или постепенными; иногда всё смешивалось в неясную полуночную грозу; и сказать теперь точно об испытанном в хронологическом порядке - невозможно. Что помню я достоверно, так это основной мой порыв к Богу в моей смертельной тоске по Нему. Я выражал ее в моих молениях такой сосредоточенности, что если и приходил Огонь ли, Свет ли, то и тогда мое внимание не отрывалось от Бога, и все стремление было к Нему. И вот, в Великую Субботу (б.м. 1924 г.), Свет посетил меня после причащения, и я ощутил его как прикосновение Божественной вечности к моему духу. Тихий, исполненный мира и любви Свет пребыл со мною три дня. Он разогнал стоявший предо мною мрак не-бытийный. Я - воскрес, и во мне, со мною воскрес весь мир. Слова Иоанна Златоустого в конце Пасхальной Литургии предстали в своей потрясающей силе: "Воскрес Христос, и мертвый ни един во гробе". Истомлённый до того видением всеобщей смерти, я переживал в тот момент: да, и моя душа воскресла, и я уже никого не вижу мертвым .... Если таков Бог, то скорее всё надо оставить и искать только с Ним соединения.

На конце дней моих решился я говорить братьям моим о том, о чем раньше не посмел бы, считая сие не-целомудренным. Как бы ни был я ничтожен во всех отношениях, факт остается фактом: Бог Отец благоволил о мне, как Ему вообще свойственно благоволить ко всем сокрушенным сердцам (Пс. 50,19); Он, Отец, привлек меня к Своему возлюбленному Сыну, и Сын восставил меня из моего бедственного падения. (Ср. Ио. 6:37-40; 44-47). Дух Святой, от Отца исходящий, дал мне жить "великую благочестия тайну: Бог явился во плоти, оправдал Себя в Духе" (I Тим. 3,16).

Теперь я знаю, что вне такой веры пережитые мною состояния были бы исключены. И при еще недостаточном опыте возможна вера, которая в дальнейшем возрастает в силу излияний благодати на человека. Свидетельствую, что когда при сильном отвращении к самому себе, как я есмь, всё существо погружается в молитву ко Христу, вырывающую дух наш из когтистых тисков страстей и материи, тогда ощущение Божественной вечности настолько ярко, что никакая логика или психоанализ не могут поколебать очевидности. Почему говорю о логике и психоанализе? Потому, что первая не позволяет поверить, что исторический человек, которого можно видеть, осязать (ср. I Ио. 1,1), которого можно убить, повесив на кресте, как разбойника, есть Творец всего безбрежного космоса. Второй - психологически убеждает нас в необходимости недоверия к своим переживаниям. Но, как говорил Старец Силуан: такой свет, такая любовь, такая сила жизни и мудрость - могут исходить только от Истинного Начала всего существующего. Старец Силуан - необычайно одаренный человек; но и я, пусть по всему жалкий урод, могу как-то судить о том, что доступно человеческому духу, а также и нашей мысли и психике.

Ап. Павел, удалился по явлении ему Христа в Аравийскую пустыню и там, в порыве всепожирающего раскаяния о своем прошлом, удостоился многих и великих откровений; среди них удостоверение, что Иисус Христос есть Бог. Я не ищу логических доказательств снизу; но и в моем покаянном плаче, превышавшем мою силу, опалявшем меня огнем - я убедился в том же: Он, Христос, есть высший, изначальный факт бытия. Характер моего покаяния никак не допускал возможности "воображать", что со мною может Безначальный Бог быть так близко, так действенно. Бывали моменты, когда я понимал образ откровения небесных тайн Пророкам, Апостолам и Отцам нашим. Свет, который посещал меня, есть Свет "Царства не от мира сего". Царем его называл Себя Христос (Ио. 18,36).

Что, в сущности, происходит? Как объясняются подобные события? Наш дух вводится Духом Божиим в сферу сего Царства. При этом останавливается всякое дискурсивное мышление: мы живем новый для нас образ бытия. Нам дается опыт "быть": аз есмь. И Апостол Павел, и другие Апостолы: Петр, Иоанн и все последующие богословы Церкви повествуют о познанных ими фактах бытия.

Мне до боли стыдно произносить такие слова, которые могут показаться чрезмерно гордыми, и потому отталкивающими. Но в этом парадокс: я сам живу двойное состояние: мое. мне самому отвратительное ничтожество - одно, и сострадательное снисхождение Бога - другое. Я мыслю так: дары Божий даются каждому без отказа (ср. Мф. 7:7-11), но по мере жажды и верности Дародателю каждого из нас: одним обильно, другим умеренно. Я знаю себя: я самый обыкновенный человек, нередко по-детски бестолково веселый; излишне говорить об этой очевидности. Но то, что мне было дано от Бога, по Его инициативе, есть нечто аналогичное Апостолам, Отцам Церкви, моим наставникам. В силу сей аналогии данное мне выражается теми же словами, что мы находим в Писаниях Нового Завета и творениях Отцов. Нет сомнений о колоссальной дистанции между Ветхим Заветом и Заветом Христа (см. Мф. 5:17-48). И всё же даже в пределах Моисеева Закона Пророки иногда говорили с подобным апостольскому дерзновением. То же со мною. И в монастыре, и в пустыне, мне было дано познать описываемые мною состояния духа. Я не удержал их в полной силе: возвратившись в мир, я утерял постепенно очень многое. Но я помню о них. И дарованное мне там освободило меня духовно от власти людских суждений. Но страх Божий не прекращает сокрушать меня: сие значит, что я не перехожу моей малой меры.

Вот, что мы читаем у Старца Силуана: "Некоторые говорят, что это раньше когда-то было, а теперь всё это устарело; но у Господа никогда, ничто не умаляется, а только мы изменяемся, делаемся плохими, и так теряем благодать; а кто просит, тому Господь дает всё не потому, что мы этого стоим, но потому, что Господь милостив и нас любит. (О смирении стр. 127).

Мой отъезд со Святой Горы был вынужден обстоятельствами. В Европе я лишался постепенно многого из того, чем была полна моя жизнь на Афоне. Служение людям, как показывает опыт, связано с необходимостью входить в их скорби, в их страдания, их борьбу со страстями и слишком часто примитивными нуждами. К сожалению, это не помогает пребыванию в созерцании и в безмолвной молитве. Ход событий убедительно показывает, что на мое возвращение была воля Свыше. Но и при этом я не перестаю печалиться о потере тех даров, которые изливал на меня Господь сверх моих ожиданий.

Действие Света, о котором пишу, на дух человека свидетельствует о его Божественности: он - несозданный, неименуемый, неудержимый; он - сокровенный, невесомый, неприкосновенный. Недоумеваю - как мыслить или говорить о нем?

Он по природе своей - надмирный. Его схождение на нас есть не иное что, как явление Бога человеку: откровение небесных таинств. Дарованием сего Света при Фаворском Преображении утвердилось богопознание. С момента осияния сим Светом Апостолов на Фаворе Он вошел в историю нашего мира и стал "неотъемлемым наследием" сменяющимся поколениям верующих во Христа-Бога. Без сего Света Земля пребывала бы вне истинного богопознания. Сей Свет я позволил себе назвать Светом воскресения, исходя из моего личного опыта: пришествием сего Света дух человека вводится в сферу, где нет смерти. Вне осияния сим Светом не постигается, как должно, тайна путей спасения:мир - люди - остались бы во тьме неведения. Отвлеченное богословское образование, даже самое утонченное, не спасает, потому что дает лишь интеллектуальное понятие, но не возносит реально в область Божественного Бытия.

Иногда сей Свет можно уподобить горному облаку, покрывающему вершину, где мы стоим: само облако насыщено светом, но мы не видим ничего, кроме него: весь прочий мир где-то утонул. Так Божий Свет, принося новый образ духовного бытия, скрывает от глаз видение материального мира. Свет сей ровный, целостный; он исполнен глубокого мира. В нем душа созерцает Любовь и Благость Божий. При обильном излиянии человек перестает воспринимать материальность окружающего его места и даже своего тела. Больше того: себя самого он видит как свет. Приходит сей Свет тихо, нежно, так что не замечаешь как он объял тебя. Не сразу, не внезапно обычно "забывается" мир. Это явление похоже на тихое засыпание нормально здорового человека; но, конечно, это вовсе не сон, а полнота жизни.

По отшествии Света сего, тихом, как и пришествие, душа медлительно возвращается к обычному восприятию материальной действительности. В смягченном сердце - глубокий мир. Дух человека пребывает одновременно и в вышнем Божественном плане, и в земном; однако первое постепенно ослабляется, и в душу привходит некая печаль, чувство сожаления, что несказанно милое прикосновение Божьего Духа умаляется в силе своей, тогда как восстанавливается физическое самоощущение. Благоуханный след видения - бледнеет, но не исчезает вполне. Однако и самое ослабление порождает тонкое томление о Боге, но молитва течет мирно и от всего существа. Пребывание с Господом убивает страсти: нет тогда влечения ни к славе, ни к богатству, ни к власти, ни к чему земному, неизбежно страстному и всегда отмеченному трагизмом и кратковременностью.

Повторные посещения души благодатью приводят к усмотрению сходства между состоянием созерцания и впечатлением от евангельского слова. Последнее начинает восприниматься так же как Свет, как животворящая сила, как новый акт творения уже не в виде повеления: " да будет", но как обращение к разумному существу, как чаду Небесного Отца, не насильственно зовущее к чудному восхождению в царство любви Отчей, где нет ни смерти, ни начала, ни конца. Духу нашему даётся разумение, что воистину слово Христа исходит "от Отца светов" (Иак. I, 17-8), Который "восхотев, родил нас словом истины". В слове Христа заключена Божественная жизнь, и тот, кто открывает ему сердце до конца, становится богоподобным.

В начале моей монастырской жизни на Афоне Господь даровал мне непрестанную молитву, которая, не умаляясь в силе своей, переходила время от времени с одного предмета на другой. Расскажу о том, что помню достаточно ярко, так как речь идет о молитвах, оставивших неизгладимый след на моем бытии.

Много раз случалось следующее: вечером, по заходе солнца, плотно закрою окно, занавешу тремя занавесками, так, чтобы создать условия наибольшей тишины и темноты ... Приникнув лбом к полу келлии, я медленно произносил слова молитвы одно за другим, и терялось всякое ощущение тесноты моей малой комнаты, и ум, забыв тело, чувствовал себя во свете слова Евангельского. Сосредоточенный на бездонной премудрости слова Христа, мой дух, свободный от всего вещественного, чувствовал себя подобно тому, как тело под солнцем в зените, залитым всецело сиянием Умного Солнца. Кроткий мир при этом наполнял мою душу, забывавшую все нужды и тревоги Земли.

Чем объяснить, что при нашествии на нас Света Христова, немногие заповеди Его, будучи написанными на сердце и уме, сделали бы излишними все иные законы, включая и Закон Моисеев. Это умное видение принимало характер полной несомненности: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим ... и ближнего твоего, как самого себя". Господь давал мне жить это состояние, и дух мой жаждал прильнуть к Его ногам в благодарности моей за сей дар. (Мф. 22:37-39). Повторения такого состояния, не без интервалов, длились месяцами, б.м., годами.

Под влиянием того же Света, молитва за людей в глубокой печали овладевала моим существом. Было ясно, что неизбывные, неисчетные страдания всей вселенной суть следствие отпадения человека от Бога, Создателя нашего, открывшегося нам. Если бы мир возлюбил Христа и Его заповеди, то всё преобразилось бы коренным образом, и Земля стала бы чудным раем. Слово Писания о первозданном рае при этом видении являлось для меня осязаемой реальностью "данного" момента. Истекшие тысячелетия в плане вечного духа становятся умным видением, вневременным, непротяженным.

" ... И поселил Господь человека в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его" (Бытие 2,15). Вдохновляющая задача, включающая его, человека, на сотрудничество с Самим Богом в творении мира. Казалось мне, что даваемая мне свобода молитвы в ночной тишине Святой Горы есть уже предвосхищение Царства. Достаточно этого пребывания в Боге возлюбленном, чтобы уразуметь значение слов: Рай Божий. От Него, Святого святых изошли Евангельские слова, носящие абсолютный характер Божественного всеведения.

Когда кончалась молитва, сами собою приходили мне слова псалма: "нощь просвещение въ сладости моей ... яко день просветится" (" ... тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день" - Пс. 138:11-12)

В начале тридцатых годов, когда я был уже дьяконом, в течение двух недель благоволение Божие было на мне. Вечером, когда солнце было готово скрыться за Олимпийскими горами, я садился на балконе близ моей келлии, лицом на заходящее светило. В те дни я видел вечерний свет солнца и вместе другой Свет, который нежно окружал меня и тихо проникал в мое сердце, странным образом давая мне испытывать сострадание и любовь к людям, которые обращались со мною сурово; бывало при этом и некоторое неболезненное сочувствие твари вообще. По заходе солнца я входил в мою комнату как обычно для совершения правила готовящимся к служению Литургии, и Свет не покидал меня во всё время молитвы.

И вот, в один из вечеров подошел ко мне монах отец Ювеналий (Егоров), единственный мой сосед по этажу, и спросил: "Сейчас я читал гимны Св. Симеона Нового Богослова ... скажите, как Вы понимаете его описания видения им Света нетварного?". До того момента я жил благодарным сердцем нисходившее на меня благословение Господне, но у меня не было никакого вопроса относительно сего явления, и моя мысль, устремленная к Богу, не возвращалась на меня самого. Чтобы ответить Отцу Ювеналию, я мысленно остановился на происходившем со мною в тот самый час. Пытаясь скрыть себя, я говорил уклончиво: "Не мне судить об опыте Святого Симеона ... Но быть может, пребывая в благодатном состоянии, он ощущал ее (благодать) как Свет ... Не знаю". Казалось мне, что О. Ювеналий ушел к себе не заподозрев ничего большего, чем то, что я сказал. Но вскоре после этой короткой беседы я, как обычно, начал мою молитву. Свет и любовь уже не были со мною.

Так снова и снова я познал из горького опыта, что чистая молитва бывает только тогда, когда дух наш всецело погружается в Боге без возврата на себя самого. Странно: беседуя с о. Ювеналием, я не видел движения тщеславия внутри меня ...

И всё же! Но мог ли бы я предвидеть, что продолжение моего видения Света по вечерам и ночам того периода - начала моего священнослужения - не привело бы меня к возношению? Если сия беда стояла на моем пути, то Господь нашел прекрасный способ смирить меня отнятием дара. Да будет Ему слава во веки веков.

Сам Бог, Свет неприступный и Жизнь вечная, пришел в мир, жил с нами в нашей осязаемой плоти, и мир Его не узнал, не принял. Те же, что возлюбили Его пришествие, знают, что чрез Единородного и они усыновляются Богу, Отцу Вседержителю. Неизъяснимо познаётся Он в явлении Света благодати, тонком и чутком, утешительном и оживляющем. Вещественное солнце есть прекрасный образ Солнца Любви и Правды. Без лучей видимого солнца не была бы возможною жизнь на нашей планете. Все мы ощущаем благодетельное действие его лучей. Ранее он мне казался не-материальным, но после созерцания Нетварного Света Божества и он, естественный свет, стал для меня грубым, временами агрессивным. Он освещает земную природу, но непосредственно еще не дает нашему духу проникновения в тайны Божественного Бытия. Обратное со Светом Божества: он прежде всего приносит откровение о Царстве Отца Небесного.

По воскресении Своем Христос являлся исключительно тем. кто был способен воспринять Его уже в обоженной и просветленной плоти, пребывая невидимым для прочих людей. Так Свет Нетварный, "вся наполняяй", пребывает незримым для тех, кто не взыскал познать Бога всем существом своим. И опять, любопытная аналогия со светом физическим: он тоже невидим, если не находит воспринимающего и отражающего его предмета. При свете земного солнца природа становится великолепною для глаза. Свет же Божий, осиявший человека, делает его чудным образом преображенным: лица, самые банальные, как бы изуродованные грехом, в покаянной молитве озаряются Светом и видятся молодыми и даже прекрасными.

Снова и снова сердце готово петь славословие Христу-Богу, являющему Себя в нетварном Свете: таким образом неисчислимо могущественный, всему запредельный Он нисходит до нас. Неприкосновенный, непостижимый Свет Его Божества все животворит, объемлет все существующее. К нему не приложимо понятие места, объема, и однако, не пространственно он присущ повсюду. Озарение сим Светом дает человеку опыт воскресения, как предвкушение грядущего блаженства. Он без слов говорит нашему духу, что "созданный по образу" в последнем осуществлении явится носителем полноты богочеловеческой жизни, будет усовершенным подобием Христу, Бого-человеку. Действием Света сего внутри кающегося раскрывается дивный цвет: Персона-Ипостась. И мы познаём, что сему в нас началу свойственно любовью вместить в вечности невыразимо грандиозную и святую жизнь.

Свет Христов есть "энергия" Божества, нетварная, безначальная жизнь Бога Троицы. Она, энергия-действие, свойственна и Отцу, и Духу Святому. В этом Свете мы познаем и Отца, и Духа Святого, и Сына Единородного. Когда сей Свет благоволением Бога осеняет нас, тогда ипостасное начало в нас из потенциального состояния в рождении нашем актуализируется и становится способным "видеть" Бога (ср. Мф. 5,8), воспринять Его бытийную силу, богатство жизни Самого Бога. На земле - человек не вмещает абсолютного совершенства Божества, но по действию в нем Духа Святого, он осознаёт себя связанным с Тем, Кто есть воистину Творец всякой жизни и единый Центр всего сущего.

Опять и опять о том же Свете жизни, которого не поглощает тьма небытия (ср. Ио. 1,5). Я не живу собою: я весь к Тому, Кого люблю. Он дал мне жизнь, Он же есть моя жизнь. И если так, то что же я есмь?

Велик человек когда он в Боге Великом. Силою Божией любви он, человек, объемлет весь мир, и сам в некотором смысле является "центром мира". Впервые сия мысль посетила меня, когда Бог даровал мне благодать "смертной памяти". Этот, скорее, негативный опыт в своей наибольшей интенсивности давал мне мой уход в небытие переживать как уничтожение всего космоса во мне: "во мне", с моею смертью, умирает весь род человеческий со всеми страданиями и радостями, стремлениями и познаниями. Больше сего: Сам Бог, еще недо-ведомый и всё же как-то познанный, и Он умирает во мне и для меня. Всё тварное и нетварное бытие исчезает в бездонном мраке забвения. Опыты такого состояния были, в сущности, созерцанием "абсолютности" (образ-отражение Абсолюта) ипостасного начала в нас, но под знаком минуса.

Когда же пришел нетварный Свет, свидетельствуя духу моему, что я вне власти смерти, тогда всё то, что раньше умирало во мне, действием сего Света совосстало со мною.

И пугающий мрак смерти, и тягостное отвращение к самому себе за живущий во мне грех, ощущаемый как разрыв с Богом любви, и горестное безнадежие о самом себе, и возмущение бессмысленностию бытия вообще, как оно преломлялось ранее в моем сознании - всё сие возрождающей силой покаяния преображается коренным образом: становится христоподобным "истощанием". Уподобленные Ему в смерти своей, Духом Святым воздвигаются и возносятся к подобной Его вечной славе (ср. Фил. 2:7-8; 3:9-11; Рим. 6,5). Так познаётся Иисус Христос в Его безначальном владычестве и вместе в Его неисповедимом истощании "нас ради человек и нашего ради спасения".

Христос победил мир (Ио. 16,33). И уже нет никого и ничего, что или кто мог бы ограничить Его Господство. Во многом страдании освобождаемся мы от власти над нами всего, ранее пережитого. Обогащенные опытом победы чрез покаяние, мы уподобляемся Единородному Сыну в Его Господстве: ад уже не владеет нами, и мы смотрим на него без прежнего ужаса.

Я вовсе не настаиваю, что и Сам Господь Иисус таким же образом переживал Свое "истощание" в Гефсимании и на Голгофе. Но в моем раскаянии пред Ним за все мои духовные преступления так мне было дано разуметь. Почему бы такой человек молился: " Душа Моя скорбит смертельно ... Отче Мой, если возможно, да минует Меня чаша сия" ... "И был пот Его, как капли крови, падающие на землю" (Мф. 26:38-39; Лк. 22,44)?

Для моего ничтожества было великим и доныне пребывает не перестающим возрастать то, что я испытал. С благоговейным страхом я размышляю: что же видел Он, мой Господь, чтобы так молиться? Он, беспредельный в Своем Божестве,

недосягаемый в Своем умалении; безмерный в Своей любви "до конца" (Ио. 13,1), неприступный в Своей Славе?

Несомненно, мука Его была большею, чем всех прочих людей, чтобы быть "мироискупительною страстью".

Воистину Он есть Свет, пришедший в мир, дабы всякий верующий в Него не оставался во тьме (ср. Ио. 12,46).

Явления Света, единого в своей вечной природе, различествуют между собою и по силе, и по образу. Редко в истории Церкви видения Света достигают той полноты, когда в момент озарения дух человека удостоивается еще и личного откровения Бога. Так было на Фаворе, когда Петр, Иаков и Иоанн услышали невещественный голос Отца, свидетельствовавшего о Сыне Возлюбленном. Подобно и Апостолу Павлу, на пути в Дамаск; великим было воссияние и вслед за ним личная беседа со Христом, удостоверившая Павла, что тот Бог, Которого он чтит, Который открылся Моисею на Синае, был Он: - "Я Иисус, которого ты гонишь" (Д. Ап. 9,5).

Значительно более часто Свет сей объемлет человека, когда он пребывает в состоянии молитвы поглощающего покаяния, подобного стоянию на грани отчаяния. В начале подвига раскаяния в грехах сей святой Свет дает опыт Божией милости и любви, но еще не носящей беседы лицом к Лицу; такой беседы, когда человек действительно в Боге и Бог в нем; когда дух молящегося знает, что явившийся ему - есть Предвечный Владыка всего сущего, Первый и Последний; непостижимый и так тесно близкий; невидимый и ощутимый вместе даже телесно; огнём любви наполняющий сердце, светом разумения просвещающий ум. Свет познания, но невыразимого в словах. Впрочем Сам Он называет Себя "Аз Есмь Сый". Каждый воспринимает эти святейшие слова лишь в меру своего реального опыта. И никто из смертных не может сказать, что он познал "до конца", какое Бытие скрыто за сими словами. Дана однако же нам надежда, что настанет такой вечный день, когда Он будет "всяческая во всех" (I Кор. 15,28).

Арх. Софроний (Сахаров) "Видеть Бога как Он есть". STAVROPEGIC MONASTERY OF ST.JONS the BAPTIST. ESSEX, 1985. 145-179