ПЕРЕПИСКА МЕЖДУ МИТРОПОЛИТОМ СЕРГИЕМ И МИТРОПОЛИТОМ ВЕНИАМИНОМ

Третья часть доклада митрополита Вениамина (Федченкова) об имяславии, направленного на имя митрополита Сергия (Страгородского)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Приступаем к последней части нашего доклада. В ней мы изложим свои мысли, наблюдения и выводы. Для этого сначала разскажем о том, а) как доселе воспринято было нами церковное предание в живом его выражении о силе и значении имен Божиих; б) потом кратко изложим учение Слова Божия об этом; в) разсмотрим мысли Послания Св. Синода; наконец; г) сделаем попытку высказать свои мысли и сделать последние выводы.

А) ЖИВОЕ ПРЕДАНИЕ.

Об этом разскажем крайне просто. Ведь, истины христианския даны Церкви не вчера, а с самаго начала христианства открыты были Духом Святым верующим чрез апостолов. И с тех пор они живут в Церкви непрерывно. Правда, иногда они живут не в окончательной формуле, но существенно они известны христианскому откровению и живому восприятию верующих. Когда же является в истории нужда, тогда то, что было содержимо доселе простою верою и преданием, проходит через работу церковного сознания (обычно всегда с трудом и долговременно и мало-по малу получает наконец и точную формулу, которая исключает ложные и односторонние понимания и формулы. Итак, если есть какая истина, то она должна быть в Церкви. А иначе заранее нужно сомневаться в истинности того или иного учения, если, то есть, доселе его не было (хотя бы в ясном зачатке) ни в сознании Церкви, ни в практике живой: откровения новых догматов православие не знает. А если,, след., что либо было в церковном духе, то оно должно быть известно и простецу, а не только богослову, и притом, нужно сказать, у простых верующих церковное воззрение обычно имеет наиболее яркую окраску и форму, в которых, потому, суть церковного духа выражается наиболее и определенно. Известно из истории вопроса об арианстве, что в спорах за Божество Господа Иисуса Христа принимали горячее участие и простецы — на рынках, в домах и пр... А потому, как не упрекают крестьян, что они имеют грубого письма иконы, или “лубочные” картины царей; так пусть не будет поставлено и мне в вину, что я буду разсказывать сейчас истории, которые могут показаться очень уж упрощенными и всем известными. Но зато это мне поможет выяснить не только живое предание Церкви, но и мое восприятие его, в вопросе о силе имен. Итак, начну.

В народном языке ( — А ОН ЕСТЬ ВЫРАЖЕНИЕ НАРОДНОЙ ДУШИ, ВЕРЫ ЕГО) мы постоянно встречаемся с употреблением “слов”. Нужно думать, что при первоначальном своем происхождении они не только произносились устами, но и — прежде всего — заключали в себе известную веру, являлись выражением настроения души, произносились с соответствующими чувствами и пр... Но впоследствии народ стал употреблять их уже по привычке, как бы механически, не думая в данный момент об их содержании; не теряя, однако, в душе своей веры в истинность смысла произносимых слов. Впрочем, другие, даже и не веря уже, все же сохранили в памяти и употреблении религиозные слова: и это — потому, что когда-то им, даже “одному” их произношению, придавалось значение, признавалась за ними сила. Кратко сказать: народ всегда признавал за словами действие.

Например. Всякий знает, что при прощании почти весь мир употребляет имя Божие: “с Богом”; “адьё” — это говорят даже и неверующие —, А-Дьё, от латинского Деус-Бог; английское “Гуд бай” есть сокращение из пожелания “Год би уиз ю”, что значит: Бог да будет с вами. И теперь все это произносится, почти всегда, даже без вспоминания о Самом Боге, а механически, по привычке. “Что же? — спросим мы, — неужели даже такое употребление слов безполезно?” Кажется, отрицающим силу за именем, легко бы ответить: “Совсем напрасное занятие — такое биение воздуха!” Но мы не думаем так. Если, в самом деле, предложить кому угодно, вопрос: “Изберите одно из двух — или совсем не употреблять имен Божиих, или употреблять их по привычке, “просто”, не думая даже о содержании слов! Что предпочтете?” И вне сомнения, почти всякий не пожелает отказаться даже от “простого” пользования именами Божиими... И мы — тоже. Так почему же это?.. Не разсуждая ни философски, ни богословски, всякий “инстинктом” и с страхом отскочит от такого отказа, почти как от отречения — в некоторой степени — от Самого Бога! И останется уж с прежним словоупотреблением. Значит, человек — в мировом масштабе — чувствует, что даже “одно” призывание слов, или имен Божиих имеет действие... Конечно, еще лучше, когда они произносятся с сердечною верою, благоговением и соответствующими сопроводительными молитвами: это еще более увеличит силу слов...

Подобным образом в том же народном языке мы встречаемся постоянно с различным употреблением имени Божия в разных случаях. Вот примеры. Человек чего-нибудь испугался. И первое, что срывается у него с языка, это: “О, Господи!”, “Ой, Боже мой!”... Одна старица шла в СПБ, мимо академии нашей, зацепилась своей, уже немощной, ногой за камень и споткнулась: “Ой, Господи!”, — мгновенно прошептали ея восьмидесятилетние уста... Настала революция. Еду в Москву. В вагонах возвращаются солдаты с фронта. Надо мною, во 2-м классе, спит огромный солдат. Не знаю, почему-то он проснулся, зевнул (не знаю: перекрестился ли: едва ли); и в просонье вслух произнес: “О-о, Господи”... Начинают люди что нибудь делать. Ну, иногда и перекрестятся — тоже по привычке больше; а то и просто скажут: “Господи, благослови!”... Пришлось в Харькове наблюдать и совсем особенный случай. Разгар революции. .. Перед Пасхой. На главной площади, перед кафедральным собором, огромнейшая толпа народа... Тысячи... Против храма “Присутственные места”, трех- или четырех-этажное коричневое здание. Вдруг на крыше его появляется солдат. Оказывается, его сердце болело оттого, что на орле, под крышей, корона еще цела. Контр-революция. “Гидру” нужно истребить. С опаской, чтобы не сорваться, он с дубинкой, подвигается к краю. Все смотрят... Вдруг он, при всем честном народе, снимает с себя солдатский картуз, осеняет грудь широким православным крестом... И несомненно (нужно думать: — при таком-то усердии) что нибудь произнес молитвенное... Потом размахнулся, и корона, вместе с орлиной головой, полетели вниз, разбили стеклянный навес над входом в здание... Все довольны... И не слышно было даже, чтобы кто нибудь кругом меня высмеял его за крест и пр. Конечно, за такое употребление он получит от Бога осуждение. Но за что? За неуместное употребление слова и креста. А какая, значит, была вера в народе в силу их! Идут дети купаться, — или и взрослые. По привычке крестятся и говорят иной раз (особенно, если вода уже холодная стала): “Господи, благослови!” — и в воду. В моей жизни был случай, когда я был спасен от смерти призыванием имени, притом — не мною даже, а посторонним человеком. Будучи студентом, я с братом гостил у средняго брата священника. Перед отъездом домой нам захотелось искупаться в реке, а заодно — и переплыть ее, вместе с одеждою. Река была тут очень широкая. Мы уже вошли в воду, держа белье и прочее над собою. В это время подошел крестьянин поить лошадь. Он лучше нас разсчитал ширину реки...

“Чево-й-то вы надумали?” — спрашивает. “Хотим переплыть реку”. “О-ой! — покачал он сомнительно головой (а мы уже поплыли), — ну, спаси вас Христос!” Едва ли он думал тут о Христе Господе; а по привычке доброй сказал... На середине реки мы стали тонуть. Я совсем уже обезсилел. А крестьянин ушел давно. Наконец, я уже почти тону. И с диким воплем закричал: “Караул!”... Услышали. Поспешили к нам на лодках. Спасли. Но я и доселе верую, что спасли-то меня не люди, а слова этого христианина: “Спаси вас ХРИСТОС!”... Не пропали они напрасно... Я же от животного испуга в это время даже — увы! — позабыл о Боге...

Если бы мы обратились к нашей русской литературе, и оттуда мы могли бы извлечь множество случаев употребления имени Божия: “Мать, Царица Небесная”, “Пречистая”, — даже иногда с простым добавлением: “Пречистая вывезла”; для крестьянина и из грязи вылезти не легко на тощей лошаденке бывало...

Иногда употребление это совершенно неуместно, даже просто грешно, кощунственно, а все же говорит о привычке многовековой. Чего нибудь просим: “Бога ради!”, отвечают и дают. Иногда спрашивают спичку курильщики; и в ответ те же слова. Сколько раз приходилось замечать: это грешно... Соглашаются...

Но вот уже без всякого греха, а в благословение... Сколько десятков тысяч нищих кормилось именем Христовым... Вне всякого сомнения, что они произносили эти слова — “подайте Христа ради” — и не думая уже о Христе Спасителе... Но оно делало свое дело: кормило нищую братию...

Приведу еще два случая народной веры и потом перейду к другим областям.

В Уфимской губернии, когда там был епископом Владыка Нафанаил (Троицкий), произошел истинно чудесный случай. Мать бросила троих своих детей в городе на улице, а сама воротилась за 30 верст домой. Она была женою псаломщика, который скончался, оставив 4 детей. Мать иногда работала, а иногда (по примеру покойного) запивала. Дети должны были ходить по миру и собирать “куски”. С ними жила еще и бабушка старенькая. В холодные зимние ночи все забирались на печь, и там бабушка учила ребяток молитвам. Особенно она заповедывала им читать “Богородицу”, поясняя: “Когда уж вам совсем не вмо-готу будет, читайте Богородицу; и Она вас не оставит”... Потом и бабушка скончалась. Мать замучилась и решила отвести детей в город, “по приютам рассовать”. Походила, попросила: везде “полно”, — говорят. Она и бросила их на какой то улице: авось, “подберут” добрые люди... Время было холодное: за 2 за 3 дня до Рождества Христова... Долго ждали дети мать. Мерзнуть уже стали: одеженка-то рваная, а на ногах — обрывки обуви. Начали дети плакать. Может быть, кто и понимал трагедию малышей, — их было 2 девочки: Христина да “Мань-ка”, и брат Степка; старшенькой Христине было уже около 10 лет, Степке — 7, а Маньке — всего 3,4 годочка... Но кому охота возиться с “голодней” чужой?! Своего горя много... Уже вечерело... Манька со слезами вспоминает, как бабушка велела читать в горе “Богородицу”. .. И они начинают язычками своими повторять какия-то, — ведь, конечно, непонятныя их детскому уму, — слова; о Богородице они, думаю, понимали уже... И вдруг из храма Успения Богородицы, возле которого они остановились в поисках “мамы”, выходит “Тетенька в черном”, голова вся закрыта платком, лица не видно; берет детей за руки, переводит через улицу в дом одних Христолюбцев, отворяет дверь в кухню, оставляет детей, и... исчезает... Люди (кухарка, горничная и кучер, татарин Абдул) в удивлении смотрят. Дети плачут. — Откуда вы? — Тетенька привела. — Какая тетенька? — Тетенька в черном. Абдул бросился искать: никого нет... Потом после вызывали и сторожа храма; он объяснил, что никакой службы вечером не было, церковь заперта. А дети утверждают единодушно: “Тетенька в черном, лицо закрыто, вышла из храма и взяла их”... На другой день обследовал дело и Владыка. Все подтвердилось... Детей устроили в приют и в монастырь. “Богородица” помогла... Живы еще...

Рассказанный случай произошел в 1909 году... Через 8 лет в другом углу России произошел, хоть и не такой “чудесный”, но все же особенный, и даже более характерный для нашей темы случай. Была революция. В Волынской губернии жила семья евреев, арендовавших у помещицы О. мельницу. Отец семьи убежал заблаговременно в Польшу. Осталась жена с двумя детьми, Алешей и Женичкой (как их потом назвали) и стариком, отцом матери их Т-ны. Не раз уже приходили и забирали все. Наконец, взяли и старика и повели его на расстрел. А нужно сказать, что мать Т. давно уже склонялась к христианству; сестра ее в Киеве уже была христианкой и служила артисткой в театре. Напрасно дочь просила за отца своего: неумолимые ожесточенные люди решили довести до конца свое дело. И тогда Т. С. подумала про себя: куда же делось все их христианство? какой же это “народ-богоносец”, — как называл его Достоевский? значит, христианство тоже без-сильно и фиктивно, если люди могли в каких-нибудь несколько месяцев все выбросить из души своей, так что и следа не осталось после 1000 лет христианства в народе!!... А старика ведут куда-то подальше от жилья... Т. С. снова молит, прося взять все последнее: только оставить жизнь отцу ея... Безполезно... Тогда ей пришла в голову мысль: “А что, если произнести им (для них) слова о Боге? Неужели и это не подействует?!”... Оставалось одно это крайнее средство... Она — сзади ли их, или, как евангельская хананеянка, потом забежала уже и вперед (та припала к ногам Иисусовым, Мр. 7, 25), сказала: “Ради Бога (а может быть, произнесла: Ради Христа, — как это более принято у народа нашего): отпустите его”... И что-то случилось в душах этих “безбожников” от этих “слов”... Кажется, сначала гадко выбранились, а потом отпустили... В скорости после этого и мать и двое деточек приняли православное крещение. А старик крестился уже после, когда они перебрались к мужу в Германию, — правда, приняв лишь протестантство: православие ему казалось более трудным по своим требованиям. И скоро скончался... Лет через 10, не без моей помощи, после болезни, принял, по милости Спасителя, православие и муж Т. С., а через сутки (после 3 операций) скончался еще молодым... Кончался с удивительным смирением и тихой радостью, после получения Благодати Святого Духа в крещении. Предыдущий рассказ я слышал от хозяйки того дома; а этот — лично от матери...

Теперь приведем случаи действия темной силы, вызываемой чрез слова... Известно, что благочестивые люди не любят не только призывать сами имя беса, но даже и вообще слышать его или быть в присутствии призывающих. Мы сами испытываем страх от одного наречения “черного” имени. Почему? Потому, что мы всегда веровали доселе, что, где “его” призвали, где “просто” упомянули “его” имя только, — “он” уже — тут!.. И доселе мне становится и неприятно и жутко от наречения имени этого... Вот даже и в данный момент не хочу произносить и писать какое бы то ни было наименование его... И нередко я прошу случайных собеседников не произносить при мне его имени... Так научило нас живое предание. И это не мое лишь мнение. Мне известны целые села в Пензенской губернии, возле “Отца Николая”, иерея Божия, — которые научены были им духовной жизни и борьбе с “врагом” спасения. И нередко, сойдясь где нибудь, собеседники спрашивали: “ну, как "он" тебя?”... И никогда не называли его имени... Это отмечено и в литературе: даже колдунья говорила о “нем”: “он”, “все — от него”, “да если бы не он”... (Разсказ покойного Куприна: “Олеся”)...

Известны нам и случаи, когда темная сила, или — как его называют — “враг”, пользовался неосторожными словами и потом жестоко мучил людей... Некогда, в СПБ, на “Ярославское Подворье”, где мне тогда Бог привел жить с Блаженнейшим М. Сергием, в качестве его личного секретаря, — пришла в храм крестьянка, средних лет, весьма здоровая и вообще очень уравновешенная женщина. Она рассказала следующее. Ее теперь, — говорила она мне, — мучает враг: “Все мне вержется (представляется в очи, бросается на глаза), — то по потолку кошки бегают кверх ногами; то — приду в храм — огурцов ведро летит сверху к ногам; бросилась собирать их, ногу подвернула: болит вот. Отец дьякон, известно, выходит через врата, а мне вержется, что его через иконостас бросают... Что мне тут делать? Истерзалась я вся”. Что я, неопытный юнец, мог ей сказать 30 лет тому иазад? Велел ей исповедаться, отговеть, причаститься Святых Тайн; потом обещал освятить квартиру ее (муж у ней был пожарным; хороший тоже человек, покойный). И спросил: “Как все это с ней произошло?” Она рассказала следующее.

Однажды она сидела и сноси квартире (помню комнату, вся выбелена), возле окна, близко от иконною угла. Что-то работала. С мужем они жили душа в душу. Детей не было: Бог не дал. Всего было довольно: и жалованья мужу, и “казенная” квартира. И вот она, раздумывая об этом, сказала вслух такие слова:

“И уж как нам хорошо живется-то!

Только и всего...

— “И вдруг из переднего угла, из своей иконы, выходит Иван Предтеча явно и говорит мне: “Если тебе хорошо живется, так ты должна чем нибудь за это отплатить. Возьми вот, да зарежь себя в жертву!”

Он исчез. Но за то с женщиной начались такие невероятные муки в душе, что ей уж зарезать себя казалось спасением... Бросилась она в кухню, схватила нож, и уже хотела “пырнуть” им себя: “Да уж не знаю как, а нож-то выпал из рук. И я будто очнулась. Ну, с той поры вот и вержется все мне”.

Со страха она стала даже бояться этой иконы; и, по моему предложению, принесла ее к нам на Подворье: вершков 8 вышины, вершков 5 ширины; простая олеография, в черной узенькой рамочке.

Отговелась она. Отслужили мы водосвятный молебен у нея; все окропили. Искушение кончилось. Но меня после интересовал вопрос о том: почему это все произошло'? Она — совершенно здоровая женщина, не истеричка какая-нибудь, не фантазерка; и после она жила совсем нормально и мирно. Отчего же приключилось ей такое искушение? И грехов у нея не было почти никаких, — как это не редко замечалось над простыми христианками... Обратился я к Епископу Феофану (тогдашнему Ректору Академии) с вопросом: как и почему? — Он объяснил так.

Бесы, по опыту и учению Святых Отцев, далеко не все знают, что есть у нас на душе. И потому духовное благоразумие требует, чтобы мы больше молчали. Так и Св. Макарий Египетский учит. А особенно они не выносят, когда человеку живется хорошо, благополучно и радостно: сами, лишившись блаженства, они и в других не переносят счастья. Но когда еще люди молчат об этом, то искушений — меньше; когда же они похвалятся вслух этим, то “ему” — непереносно. И он с озлоблением нападает на счастливых. Так случилось и на этот раз: раба Божия, по простоте своей вслух высказала свои чувства; и враг озлобился на нее. Я спросил: “Как же быть, если и в самом деле хорошо?” Епископ Феофан опять припомнил из творений Святых Отцев, что, если уж человек не удержится в молчании, то, сказавши о благополучии, тут же должен воздать хвалу Богу за это соответствующими словами: “Слава Богу” или — подобными другими.

“И тогда, — пояснил Е. Ф., — этими словами человек оградит себя от действий врага”. —

А эта женщина, по неопытности что-ли, или по забывчивости (ведь, русские православные люди часто говорили такие слова!), похвалилась, но не оградилась именем Божиим. А довольно было бы только слова такие произнести, и враг оказался бы безсилен, по-паляемый именем Божиим.

В связи с данным случаем я потом уразумел: почему христиане, и особенно именно простые, так любят “ограждать” свою речь употреблением и добавлением имени Божия: опыт горький научил их этому, видно; но кроме того, они веровали, что все доброе — от Бога, и Ему нужно воссылать хвалу.

В самом деле. Спросите вы простого человека: как он поживает? — Он никогда не ответит вам, как говорят французы: “тре бьен” (очень хорошо); а однажды я слышал даже: “тро бьен” (слишком хорошо)... Опасно даже стало... Русский человек ответит осторожно: “ничего!” да еще и добавит: “Слава Богу”. Или благодарение Богу: “живем помаленьку!” А еще лучше и так: “Милостив Бог: грехам нашим еще терпит”... И все: БОГ, БОГ... Его имя святое “ограждает” от зла...

И сколько одних пословиц у русского народа с именем Бог! Всякий знает...

На этом же основании Отцы не советуют не только порицать, но даже и хвалить людей, а тем более хвалиться... Как только это случится, уже жди искушения. Однажды в Севастополе я сказал несколько похвальных слов настоятелю нашего Подворья и духовнику, Архим. Д. ... Он заслуживал этого. Но, выходя со мною из храма, наедине сказал мне:

— “Владыка Святый! прошу Вас ради Бога: никогда не хвалите меня. Враг и без того искушает. А когда похвалят, — втрое будет досаждать”.

Он остался в С. после меня... Потерпел, но смиренно. Освободили его. Он в 6 верстах от С. устроил вроде скитка, набрал 5—6 монахов и спасался. В конце его жизни в нем обнаружился даже дар прозорливости. И вообще его почитали за угодника Божия... Это было смиренное существо. Никогда не творил своей воли; а что “благословят”...

Этим же самым объясняется и, многими не признаваемый, обычай бояться “глаза”, или по-славянски “призора очес”; “сглазишь”: не хвали, — говорят. И в церковных молитвах есть упоминание об этом.

Даже народная вера в “отчитывание” имеет свой резон: опыт показывал людям, что произнесение слов имеет свое значение. И Е. Феофан, как мы видели, советовал в трудную минуту произносить, “кричать” слова молитвы, как бы “отчитывать” себя ими... Конечно, он признавал тут и необходимость и веры и минимума усердия; но ведь, и просто произносящие слова тоже всегда имеют минимум этот: иначе и не произносили бы их.

Такова живая вера народная; а она воспитана не кем другим, как Церковью.

Теперь обращусь к наблюдениям своим над Церковною практикою и молитвами.

Всегда нас трогает умилительный обычай: целовать книгу Святаго Евангелия на заутрени, а священнослужителями и при чтении. Что такое? Напечатанная бумага, обложенная прекрасным переплетом. А мы подходим к нему с великим благоговением, кланяемся, крестимся, целуем. Почему? Ясно, не ради бумаги и не потому лишь, что книга напоминает нам о содержимом, а потому, что в книге — святые Божественные слова, Духом Святым изреченные; потому что в них — сила Божия, благодать Божия. И когда мы прикладываемся к Евангелию, мы через него покланяемся собственно Богу, Иисусу Христу, Святому Духу, в нем пребывающему и через него действующему. Неужели не должно почитать и другие слова — имена Божий? Неужели в других нет силы Бо-жией? Невероятно: если книга почитается и покланяема ради слов Божи-их, — тем паче — сами сии слова, особенно ради Духа, и них сокрытого (см. объяснение Е. Феофана Затворника о “духовных” песнях).

И не только Евангелие! и другим книги слова Божия; помню, нас в первом классе семинарии преподаватель Свящ. Писания учил, как обращаться с Библией: перед чтением перекреститься, поцеловать и — потом уже читать; и опять поцело[вать|

[отсутствуют две страницы]

Воспитанный на святоотеческой литературе б. Архимандрит, ныне Архиепископ Феофан (б. Полтавский), учил нас, студентов академии, с почитанием относиться к именам Божиим, к словам Свящ. Писания и даже вообще к словам. Он часто говорил нам, что слова — те же дела. А он специально занимался вопросом об имени Божием, так как писал тогда диссертацию об имени “Иегова”. Вот что у меня сохранилось в памяти из его наставлений.

Говоря о необходимости с осторожностью употреблять слова, он обратил однажды внимание на самое сочетание их в двух примерах: зло-словие и благо-словение. Первое (злое слово) причиняет обычно зло; а второе (хорошее слово) низводит благословение от Бога.

В другой раз мы спросили: “Какое значение имеет чтение псалтиря над покойниками? Ведь, они уже ничего не слышат; и после смерти прекращаются добрые дела для них, если бы и слышали они”. Е. Феофан тогда же ответил, что слова Писания заключают в себе силу Божию, а потому они отгоняют от усопшего силы вражий... Мы помним подобный же ответ из Св. Варсануфия Великого одному ученику: “Ты не можешь внимать словам молитвы, за то бесы слышат их и трепещут”. То же самое повторил сборщик-монах капитану пьянице о чтении Евангелия.

Вспоминается при этом и случай из древности. Один преподобный молился Божией Матери. Она хотела его посетить; но сказала, что не может этого теперь сделать, потому что в его келлии находится еретическая книга. Тот даже не знал об этом. Оказывается, в какой-то хорошей книге были намеренно вклеены еретиком и нечестивые листы... Преподобный выбросил их...

Это — Церковное предание.

Наконец, расскажу и о своих собственных переживаниях и наблюдениях над самим собою и своими чувствами в разных случаях.

Иногда мне приходилось крестить, как детей, так и взрослых (несколько евреев, между прочим). И вот, при чтении запретительных ди-аволу молитв, у меня всегда (прежде) возникала боязнь: кто я такой, чтобы осилить врага и выгнать его из готовящегося к крещению? Тот — силен, а я — сама немощь... И тогда я начинал эти сильные молитвы с робостью, тихо, безо всякой силы, почти с маловерием в то, чтобы от такого моего чтения вышел бес из оглашаемого... Но потом я как-то внутренним восприятием понял не только то, что не во мне же сила, а в Боге, но и то, что бес изгоняется именно призыванием, употреблением имени Бога, мною призываемого. И потому мое дело собственно заключается в том, чтобы только произносить полагающиеся слова, конечно — с верою в Бога именуемого. И эти слова сами уже сделают требующееся чином дело: изгнание демона. И это дало мне возможность произносить, после этого, произносить слова запрещения с силою: Бог же Именуемый совершал чрез имя дело.

А большинство крещающих даже и не задумываются над подобными вопросами, а просто “читают” “положенное”; но действие совершается силою Божиею ради призывания, ради имени Божия.

То же самое в сущности нужно сказать и о всех таинствах.

И о. Иоанн Кронштадтский, — как мы видели, — именно советует говорить слова всяких молитв с силою, потому что в них самих есть благодатная сила.

Еще случаи. Несколько лет тому назад мне пришлось опытно испытать следующее. Ко мне приступило искушение вражие. Я знал, что, если буду молиться, то оно отойдет от меня. А этого я не хотел по греховности своей. С другой стороны, совесть побуждала меня просить о Божией помощи. Но я просто не в силах был молиться НЕ ТОЛЬКО СЕРДЕЧНО, но даже и умственно. Не хотел молиться. И тогда я придумал некую как бы хитрость. Я поставил себя пред иконами (была ночь) и сказал в себе: “Господи! Ты видишь, что я не хочу Тебе молиться! Не хочу, чтобы Ты избавил меня от искушения. Я хочу его сам! И единственное, что могу теперь сделать: это произносить слова молитвы к Тебе, но желать буду в это время другого, чтобы Ты не отнял искушения”.

Вот до какого уродливого состояния дошел я тогда. И начал я говорить языком или умом слова молитвы Иисусовой, совершенно хладно, мертво... Так я простоял, может быть, полчаса, а, может быть, и больше: и искушение потухло, слава Богу. “Одни слова” помогли.. . Конечно... не “одни”... Но и они.

И в другой раз, будучи в мертвенном состоянии духа, решил на литургии произносить про себя, мысленно, — и притом совершенно хладно, — “одни слова” Иисусовой молитвы, без малейшего напряжения усердия... И о, чудо! Почти мгновенно, после трех-пяти повторений, сердце раскрылось, и потекли слезы покаяния.

Не раз приходилось испытывать, как приступает враг с разными “прилогами”; а ты в это время даже занят делом каким нибудь (писанием или иным чем). И начинал, бывало, п уме “призывать”, то есть повторять слова молитвы этой; и прилоги исчезали, “как дым” — по словам Святых Отцев (Исихия и др.).

И вне сомнения: если бы я призывал Имя Христово постоянно, то я бы не впадал во искушения и грехи... А я оставался без помощи — даже и призывания...

А иногда “недостойное” призывание, — то есть точнее: употребление или призывание имени Божия в недостойном, греховном состоянии, может не только не принести никакой пользы, а даже навести еще большее искушение: Бог, по заповеди Своей: “Не приемли имени Господа Бога твоего всуе”, — наказывает тогда недостойно произносящего Его имя. (Были со мною такие горестнейшие случаи. И как раз после одного такого примера начались со мною самые великие искушения и муки: Бог предал меня врагу... Буди Имя Его, Господа моего, благословенно и за это!)

Впрочем, большею частию, в подобном греховном состоянии невозможно даже и произносить имя Божие: ни ум, ни язык даже не поворачиваются на это, как бы связанные Иною Силою. Вот что записано у меня прежде:

“Когда сердце во грехе, то почти невозможно даже произносить имя Божие вслух, или языком; ни даже вспоминать его мысленно; потому что встречается какое-то затруднение: то есть не только страх наш (субъективное препятствие), а и нечто другое, не от нас исходящее (это очевидно опыту), — следовательно: от Бога. Почему это? — Тогда Богу невозможно с именем Его, или ради имени, чрез имя входить в сердце наше греховное. И это — большею частью”. Так призывание связано с Господом. А далее в Записках следующая заметка:

“Но иногда становится возможным начинать призывать это имя и в подобном греховном состоянии; однако, это можно бывает — без всякого с нашей стороны напряжения, усилия и усердия; только — одною хладною мыслию или памятию: даже — не языком. Почему? На большее недостоин. Опасно даже: Бог накажет. Ничего "своего". И только: одно вот имя Божие, мысленно и хладно... Большего не вынести”.

И еще записано было:

“Напр., я молюсь. Недостойный, грешный... Не дерзаю даже проявлять горячей веры, по недостоинству и по собственному безсилию. И только произношу слова молитвы, не на себя уповая (на мое понуждение), а на произношение хотя бы этих слов: "Пресвятая Богородице, спаси". .. или "Св. отче Иоанне, моли Бога". На "это" еще хватает сил... И бывает действие... Да и лучше это: тогда я переношу упование мое на Бога, на Богородицу, на Святых, а не на себя, не на свою веру”.

И последнее признание (для смирения моего, “яко, вознес, низвергл мя еси, Господи”): в прошлой моей жизни были по милосердию Божию такие моменты, когда произносить слова, имена “ОТЕЦ, СЫН и СВЯТЫЙ ДУХ” — только, без всякого последующего добавления просьб или славословий, без всяких сказуемых, было таким великим утешением, что от слез невозможно было и литургию продолжать. .. “Эти слова, — записал я тогда в своих заметках, — отныне для меня самые сладчайшие!”... Увы! Теперь я — хладен стал... И только с горестью вспоминаю о таком прошлом даре... Но он был: “слова” сладки были... Боже, помилуй!

Наконец, вспоминаю одно наблюдение над другими. Пригласили меня в один дом для беседы о спиритизме. Дело было в Сербии. Старшая сестра при русском храме, генеральша X... рассказала мне, что они при вызове духов ставят икону (мне показали прекрасную икону Козельщанской Божией Матери) на стол и читают сначала молитвы; а потом уже употребляют, как медиум, некую Н... Каков же результат? В огромных тетрадях написаны были такие пророчества, которые скоро обличены были самою жизнью. Когда я требовал сжечь их, они страшно испугались этого: “дух накажет”... В такое рабство попали. И молитва (слова ее) были для них не на пользу, а во вред, “в суд и осуждение”. Не приемли имени Божия всуе!

Б) УЧЕНИЕ СЛОВА БОЖИЯ.

В Священном Писании “имя” Божие так часто употребляется, что стоит открыть любую страницу, и можно почти всегда встретиться с ним. Одно это заставляло меня задумываться о некоей таинственной связи имени и Именуемого. Некоторые стараются объяснить такое словоупотребление иудейским мировоззрением и пр. (Архиепископ Никон в своем докладе). Но как бы ни объяснять, мы не можем оторваться от основного впечатления, что ИМЯ ЗАМЕНЯЕТЕ Священном Писании БОГА: одно часто употребляется вместо другого. Это — совсем не малозначительно. В этом сокровенно нечто глубокое. .. А иногда ИМЯ употребляется рядом с Именуемым, будучи соединяемо союзом “и”. И всегда имя Божие употребляется, как нечто “ЖИВОЕ”, конкретное, как бы “существо” живое... Мы сейчас увидим такие места из Слова Божия... Сознаюсь, что я не в силах даже понять такого значения имени Божия; но это — мой недостаток, мое убожество (и опыта, и богословия); а сила и действие имен Божиих — очевидно. Возьму немного мест сначала из Ветхого Завета, — наиболее ярких, “осязательных”, говорящих за самих себя; и лишь несколько слов присоединю в пояснение, — как эти места воспринимаются мною... К великому сожалению, я не имею под руками святоотеческих толкований: там был бы материал... Но и в Послании Святейшаго Синода, а равно и в докладах трех докладчиков совсем не приведено ни одного места из творений Святых Отцев. Между тем, на всех Соборах, вселенских — разумею, всегда ссылались на Святых Отцев, — как говорят оставшиеся доселе протоколы “Деяний” их. И только на Первом вселенском Соборе, когда еще не установились отеческие традиции, мы не видим ссылки на Священное Писание... А потом все — Отцы, Отцы и Отцы... И в иконоборческую смуту ссылались на Отцев... И Св. Григорий Палама в борьбе с Варлаамом ссылался на Отцев... Таков всегда путь православного Богословствования... Но, к моему горю, я лишен сейчас этой возможности... И поневоле приходится только приводить одни слова Писания без толковников. И только раньше, в отделе об учении Святых Отцев, мы нашли возможность воспользоваться творениями Св. Иоанна Златоуста... Если бы нам представилась столь желанная возможность хоть в будущем, сочтем своим же приобретением и дополнительно присоединим их мысли сюда. Дай Бог!

Сделаем же, что можем сейчас сами.

В Бытии разсказывается о борьбе во сне Иакова с Богом. Утром Иаков слышит просьбу отпустить Боровшегося с ним... Потом Он спрашивает: “как имя твое?” Он сказал: Иаков. И сказал (Бог): “отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь”. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там (32, 26—29).

Имя говорит о том, к кому оно относится: обозначает его признаки и внутреннее содержание. “Израиль” — богоборствовавший. И Иаков хочет знать: КТО ОН е с т ь? В этом смысл вопроса: “Как имя твое?”...

Прежде еще Адам “нарекал имена” животным и птицам. И Сам Бог заранее согласился с его наречением: “И привел к человеку, чтобы видеть: как он назовет их (животных и птиц); и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей” (Б. 2, 19—20): значит, Адам верно имел назвать имена; следовательно, имена соответствовали внутреннему содержанию животных. Имя и “кто” — совпадали...

Имя Свое Господь открыл Моисею на горе Синайской около горящей купины. — “Они (сыны Израилевы) скажут мне: как Ему имя (Пославшему)? Что сказать мне им? Бог сказал Моисею: Я семь Сущий (Иегова). И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий послал меня к вам... Вот имя Мое на веки и памятование о Мне из рода в род” (Исх. 3, 13—15)... Сущий! Истинно существующий. Всегда, вечно пребывающий. Или просто сказать: ЕСТЬ. Был, есть и будет. Но “Кто” он Сущий, сие опять тайна, как тайна была и для Иакова. Отсюда мы видим, что БОГ НЕОПРЕДЕЛИМ по своему существу. Животным нарек имена Адам; ему самому Бог; Иаков имел имя и получил новое. А Господь не определил Себя: неизреченен Он. —

Дальше мы встречаемся с заповедью об опаснейшем употреблении ИМЕНИ Божия. Среди заповедей дано было: “Не произноси имени Господа Бога Твоего напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно” (Исх. 20, 7). Остановимся на этом известном Божьем повелении...

Не знаю, каким образом могут быть какие-либо сомнения о значении имен Божиих?! Ведь, для всякого из нас, и ученых и простецов, так очевидно ясно было доселе, что сею заповедью повелевается благоговейнейшее отношение, почитание не Бога лишь, а даже Его ИМЕНИ; ибо запрещается даже напрасное произношение. Некоторые скептически смотрят на такое “еврейское” отношение к именам Божиим; обвиняют в “каббалистическом” толковании имен. Между тем, давно до каббалистики, которая появилась в средние уже века, существовало в еврействе необычайно осторожное, просто пристрашное, отношение к именам Божиим. Это мы знаем из Талмуда, который можно относить к первым векам христианства. И там мы видим исключительное “живое” отношение к именам Божиим, — до такой степени реальное, что, по Талмуду, имя Божие можно было даже прятать в тело; чем и объясняли иудеи чудеса Христа, Который “добыл” как-то ИМЯ Божие и им творил чудеса... Разумеется, это уже сверх всякой меры разумности — вымышленное объяснение. Но и самая гиперболичность и легендарность основываются на великом и живом почитании имени Божия. И за правильное отношение не только не нужно порицать евреев, а наоборот следует похвалить и у них в этом случае поучиться, как достодолжному. По крайней мере, Св. Иоанн Златоуст, как мы видели это, хвалит их за это и упрекает христиан, что у них нет такого почитания имен Божиих (см. главу о Святых Отцах)... И доселе хранится у евреев подобное отношение: — “Странное ощущение испытываю я очень часто, — пишет один из них, принявший православие, — при разговоре об имени Божием. Точно я возвращаюсь к тем переживаниям детства, какие имели место в возрасте от 8—13 лет при разговорах с мамой, папой, дедушкой... "Адонай" нельзя произносить напрасно,— учили меня они, — не произноси имене Господа Бога твоего всуе”. И слово Адонай при разговоре заменяется “Адошем”, то есть “святым именем”. И только в молитвах возносится “Адонай”.

Разве это не поучительно?! И Св. Златоуст пишет то же самое, что у евреев даже запрещалось произносить имена Божий. Правда, то было время ветхозаветное, когда Бог был грозным Судиею; когда Искупитель еще не исходатайствовал людям “власть чадами Божиими” быть и взывать к Нему: Авва Отче” (Иоан, 1 гл. и Рим. 8). Но и теперь заповедь о почитании имени не уничтожена, а “восполнена”, как и все ветхозаветное.

Итак, Сам Бог заповедал почитать со страхом Его и м я... А достойно почитания только то, что Божественно, в Боге, от Бога, или связано с Богом не только в человеческом воззрении и памяти, а в САМОМ БОГЕ. Пусть это тайна, — но она реальна. Иначе и нечего бы почитать, и не за что.

...Пропускаем множество мест; читаем у Судей: “Имя Мое — чудно”, — говорит Явившийся Иисусу Навину (Суд. 13, 18)... Опять — неизреченно, дивно; превышает разум человеческий, невместно ему...

Соломон выстроил храм Господу. Совершается освящение. Царь молится. И говорит такие слова, между другими: “Да будут очи Твои отверсты на храм сей днем и ночью, на место, где Ты обещал ПОЛОЖИТЬ ИМЯ ТВОЕ, чтоб слышать молитву” (2 Пар. 6, 20)... Поразительно сильное выражение! Какая конкретность! Какое живое восприятие ИМЕНИ Божия: “положить” его можно в “месте”...

В данный момент припоминается мне один случай из сербской практики. Приходит крестьянин (селяк) в монастырь и просит благословения у нас для другого лица... Уже забыл: по какому поводу... Что же он делает? Снимает свою островерхую шапку и, поворотив ее верхом вниз, просит благословить ее, или: дать “в нее” благословение Божие, именем Божиим. Никто и не посмел усумниться, что он хорошо делает. Благословение было дано; и он пошел благоговейно обратно, неся благословение в руках своих... Как это реально! Не так ли и мы собственно делаем, когда просим благословения теперь: складываем руки в пригоршню, наклоняем голову; как знак того, что на голову нашу что-то изливается, или сходит (прежде елеем помазывали), а в руки дается совсем нечто конкретное... Такова истинная вера! И нужно учиться из Ветхозаветного Слова Божия почитанию имени... Иное дело — богословское объяснение; но оно привходящее дело. Важен факт!

В псалмах Давида постоянно восхваляется “имя Господне”: “Велико имя Его” (75,2): “Свято и страшно имя Кто” (110, 9); “Благословенно имя Славы Его” (71, 19); “Ночью вспоминал я Имя Твое” (118, 55). Весь 118 псалом написал во славу заповедей Божиих, слов Божиих. Например: — “Это утешение в бедствии моем, что слово Твое оживляет меня” (50). “Как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим!” (103). “Откровение слов Твоих просвещает и вразумляет простых” (130). “Язык мой возгласит слово Твое; ибо все заповеди Твои праведны” (172). “Буду уповать на имя Твое” (51, 11)... Как бы ни понимать и ни объяснять; но имени Божию возсылается хвала. И часто имя заменяет Именуемого.

Читаем далее. “Имя Господа — крепкая башня; убегает в нее праведник, и безопасен” (Притч. 18, 10).

“Имя Твое, как разлитое миро” (Песнь П. 1,2)... Одно имя любимого благоуханно... Вспоминаем при этом слова Парфения Киевского, выражавшегося об имени Божией Матери данным текстом о мире...

Но вот мы уже слушаем Пророка Исайю... Из него приведем одно лишь место. “Вот имя Господа идет издали: горит гнев Его; и пламя Его сильно, уста Его исполнены негодования, и язык Его, как огонь поядающий... чтобы развеять народы до истощания. А у вас будут песни, как в ночь священного праздника” (30, 27—29)... Такого сильного выражения мы еще доселе не встречали в Писании: ИМЯ ИДЕТ! Как бы ни истолковывать, — или как славу Божию, которая осеняла скинию в пустыне, днем — темным облаком, ночью — светлым; или еще иначе как, но здесь ИМЯ Божие даже олицетворяется. А так как нет иного Бога, разве Бога нашего, — то некиим таинственным для нас образом ИМЯ здесь ЗАМЕНЯЕТ Самого Бога... Если это — слава, то значит энергия Божия, по учению Григория Паламы. Если же принять толкование Св. Максима Исповедника, что Слово Божие, Второе Лицо Пресвятыя Троицы есть “Имя Отчее”, тогда под ним разумеется Сам Искупитель... Таинственно сие место для нас, но живо!”

У пророка Иеремии ИМЯ отличается от Бога: “Ты — велик и имя Твое могущественно” (10, 6).

Переходим к Новому Завету. Когда подходишь к словам Христовым просто, то не остается и малейшего сомнения, что имя действенно... Именно ИМЯ. Не только — Бог в Самом Себе, но — и ИМЯ Его. Примеров не мало.

Обычно говорят, что имя Божие может действовать, но собственно ради ВЕРЫ. Не только. Гораздо больше САМО ПО СЕБЕ, то есть независимо от нашего достоинства, от нашего усердия или веры. “Не Твоим ли ИМЕНЕМ чудеса мы творили?” — скажут “в тот день” суда некоторые... Но им в ответ сказано будет грозное слово: “Я никогда не знал вас; отойдите от Меня делающие беззаконие” (Мф. 7, 22— 23)... Явно, что люди не благочестивые, а “беззаконные”. И однако, они и “бесов изгоняли” и “чудеса творили”. Как же? ИМЕНЕМ Христовым. .. Значит, само имя Его сильно было творить чудесные дела... Другого толкования и быть не может.

А тем паче сие ИМЯ сильно будет в устах апостолов: “Именем Моим будут изгонять бесов” (Мр. 16, 17). И уже изгоняли еще при жизни Господа: — “Господи! и бесы повинуются нам о имени Твоем”, — говорили 70 после проповеди своей (Лк. 10, 17).

Что касается заповеди Самого Иисуса Христа на прощальной вечере, что отныне ученики, лишающиеся Его личного присутствия и помощи, должны просить Отца во Имя Христово, и получат все, — то об этом было более авторитетное толкование у Еп. Игнатия... И у других подвижников мы находили ссылки на эти слова Господа в объяснение силы Имени.

Дошли мы и до 3 гл. Деяний Апостольских. Еще раньше, у Златоуста, мы встретили объяснение данной главы. И оттуда мы извлекли, его словами, вывод, что “имя Божие не безсильно”, а сильно. Здесь я обращу внимание, до какой степени было прежде ясно мне при чтении о чуде исцеления хромого, что он получил исцеление чрез призывание Апостолом Петром ИМЕНИ ХРИСТА ГОСПОДА (И ПРИ ВЕРЕ хромого); что иное толкование мне показалось бы почти невозможным. Но оно оказалось. Об этом мы будем говорить далее. Касались мы и другого важного места о том, как заклинатели, продолжавшие оставаться иудеями, пользовались именем Христовым: стали употреблять над имеющими злых духов “имя Господа Иисуса”. И это не в одном лишь случае при апостоле Павле (Д. 19, 11—17), а и прежде: сказано “делали”.

И еще: из “служанки, одержимой духом прорицательным”, Ап. Павел, как и Ап. Петр, “Именем Иисуса Христа” изгнал беса (Д. 16, 18).

Так мы видим, что Имя Христово действовало, как у Апостолов, так и у “беззаконных”, или — в другом случае — у не принадлежавшего к ученикам. Известен случай такой: “Иоанн сказал: Учитель! мы видели человека, который именем Твоим изгоняет бесов, а не ходит за нами; и запретили ему, потому что не ходит за нами. Иисус скачал: не запрещайте ему; ибо никто, СОТВОРИВШИЙ ЧУДО ИМЕНЕМ М О И М, не может вскоре злословить Меня” (Мрк. 9, 38—39). А у Евангелиста Луки конец еще дополнен: — “Не запрещайте; ибо кто не против вас, тот за вас” (9, 50).

Опять очевидно, что имя действовало “само по себе”, — то есть, таинственно связанною с ним силою Самою Христа. И Христос даже не запретил ему пользоваться силою имени Своего... По-видимому, сей человек не был худым: он не злословил (пока, во всяком случае, — “не вскоре”) Христа; был “за апостолов”; только действовал обособленно от них. А действовал потому, что опытно убедился, и притом неоднократно (“изгонял”), что одно призывание Имени Христа творит чудеса изгнания. Но не был он и вполне достойным: иначе не ходил бы самочинно, а смиренно подчинился бы Христу или хоть послушался бы запрещавших ему апостолов... Впоследствии он мог и совсем явно стать против Иисуса Христа; ибо, по словам Господа, только “вскоре” не может человек, пользующийся силою имени Христа, злословить Его; след., не “вскоре”, а позднее, может стать и в число врагов Его... Ведь, так же было даже с Иудою, одним из 12: он тоже творил чудеса Именем Христа; а после предал Его... Тем более это могло случиться с “не ходившим” с Иисусом Христом.

На сем мы прекращаем извлечение текстов и случаев о действии имени Божия. Мы не видели объяснения чудесной силы имени Божия; но всячески совершенно очевидна СИЛА его. Чрез ИМЯ, Именем, чрез НАРЕЧЕНИЕ, или призывание имени Христова совершались “силы”. Значит, в имени Божия сила.

И вообще, словам Божиим и Священного Писания в Новом Завете придается значение, как обладающим силою. Например.

Сотник Капернаумский просит Христа Господа исцелить его слугу. Спаситель соглашается уже идти. Но сотник смиренно останавливает Его, говоря: “Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой; но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой”; потом приводит в пример действие собственных слов, своих приказаний... Господь похвалил его за веру. Потом сказал: “иди, и как ты веровал, будет тебе” (Мф. 8, 5—13). — Здесь видим, что Господь не осудил понимания сотника в силу “слова” Господа; и просивший получил, “как веровал”: то есть слово Христово исцелило слугу, по вере сотника.

Слово очищает: — “Вы уже очищены чрез слово, которое Я проповедовал вам”, — говорит Господь на прощальной беседе ученикам (Ио. 15,3).

Слово возрождает (1 Петр. 1, 23).

“Слово пребывает в” людях (1 Ио. 2, 14).

Слово — живо и действенно: — “Слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдуостраго: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сер-дечныя” (Евр. 4, 12).

“Все освящается словом Божиим и молитвою” (1 Тим. 4, 5). Вот совсем ясно, что слово отличается от молитвенного настроения человека и действует освятительно на “в с е”.

Слово Божие гонит врагов от нас: — “Возьмите... и меч духовный, который есть слово Божие” (Ефес. 6, 17). Можно понимать “слово Божие” и в смысле Писания, и в смысле призывания, в смысле имени Божия.

О песнях “духовных” мы уже встречали объяснение Еп. Феофана.

Наконец, можно было бы поставить в связь учение о силе слова с Ипостасным “СЛОВОМ”, о котором гремит Апостол Иоанн в начале своего Евангелия; но сие — выше нашего понимания... А слышать приходилось и об этой связи.

Но проще для нас веровать, что со словами бывает БЛАГОДАТЬ: “Слово ваше да будет всегда с благодатию” (Кол. 4, 6)... Благодать со-четавается со словом.

В) ПОСЛАНИЕ СВЯТЕЙШЕГО СИНОДА.

Позволю себе начать с разсмотрения ссылок Послания на слова Священного Писания.

В доказательство того положения, что в имени Божием нет никакой особой силы, Послание ссылается на 21 стих 7 гл. Евангелия от Матфея: — “Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! и проч.” Отсюда делается вывод, что слова, употребление имен Божиих само по себе, еще бездейственны. Посмотрим: так ли это в приводимом месте? Не думаем. Что сказано о таких “говорящих”, но не исполняющих заповедей Божиих? Они не “войдут в Царствие Небесное” (Прошу прощения: но, насколько помню, эти последние слова не введены даже в текст Послания... Сейчас я пользуюсь выписками, сохранившимися у меня, не в полном объеме Послания)...

Так это совсем же другое дело: такие словесники будут лишены Царствия Небесного. Но тут совсем не сказано о безсилии имени Божия... Об этом, наоборот, тут же, непосредственно, в следующем же стихе, сказано иначе, чем в Послании: — “Не от Твоего ли имени мы пророчествовали? Не Твоим ли именем бесов изгоняли (действительно “изгоняли”, — этого не отрицает и Господь у них)? и не Твоим ли именем многия чудеса творили ("творили", и притом "многая" чудеса)?” (ст. 22).

Ясно, что у имени Божия, употребляемого ими, была сила и явно действовала. И притом важно, что она в данном случае действовала не только независимо от того или иного состояния пользовавшихся именем, а даже вопреки их недостоинству, при всем их “беззаконии” личном. Следовательно, сила имени независима тут от веры человеческой. Таким образом эти стихи говорят, по нашему пониманию, не за, а против Послания. И странно нам было, что в таком важном деле приведены были одни слова (и притом без конца, где говорится о Царстве Небесном), а другия, рядом стоящия и говорящия как раз о нужном предмете... умолчаны... Поистине — не понимаем этого: почему? Разве только потому, что авторами уже заранее владела мысль, предубеждение, что имя “само по себе” не действенно?

Обратимся к другому месту. Послание ссылается на безсилие Апостолов изгнать беса из отрока (Мф. 17, 16—19), хотя они конечно употребляли и тут имя Иисусово, как и при других случаях. Послание объясняет, что причиною этого было “неверие” их, — в чем и упрекнул их Сам Спаситель: “по неверию вашему” (20). Отсюда делается вывод, что все дело будто бы лишь в сей вере, а не в имени. Но во-первых, здесь ни мало не говорится о безсилии и бездейственности самого имени; просто не упоминается о сем. А уж, если поднимать и этот вопрос, то как раз наоборот, следует подразумевать значение употребления имени, только на сей раз оказавшегося без действия. В самом деле. Апостолы и при данном случае, как и всегда, веровали в Господа и силу имени Его. Они знали это по многим опытам прежних чудес, совершаемых именем Иисуса (см. выше: Лук. 10, 17). И невозможно, чтобы они в данный раз совсем потеряли веру. Наоборот, они и приступили к страждущему с обычной для них надеждой на помощь Христа и Его имени. Но чуда не совершилось. Это-то их и удивило: почему на сей раз нет действия? И, удивившись, они, смущенные, “наедине” спрашивают Его: “почему так?” Спаситель и ответил: “за неверие ваше”. Если бы они были всегда такими “неверующими”, то и не могли бы творить никогда чудес. А они творили их прежде. Остается, значит предположить одно из двух: или они на сей раз проявили странное и непонятное неверие; или же их вера была на этот случай недостаточна только. Если допустить первое, тогда неверие было препятствием к чуду, хотя бы имя Христово и было употреблено ими: сила имени, его действие было удержано Богом... Мы склонны подразумевать скорее второе понимание: неверие не в абсолютном смысле полного отсутствия веры, а в смысле недостаточности ея на сей трудный, особенный случай. Основание к этому мы видим в дальнейших словах Господа: “Сей же род изгоняется только молитвою и постом” (21). Это значит, по нашему мнению, что в данном случае недостаточно было их веры, а требовался еще усиленный подвиг в помощь вере, для усиления ея. “Сей род”; а в других случаях, когда вселяются бесы “другого рода” (ибо и между ними есть различие в силе зла), они могут быть изгоняемы и без такого подвига; для тех достаточно и бывшей у апостолов веры, и простого призывания имени Иисуса.

Но в каком бы мы ни понимали смысле данные слова, тут совсем не говорится о полном безсилии или даже о ненужности употреблять имя (с мыслью, что оно имеет в себе силу): нужна будто бы одна лишь вот вера.

Ведь, мы (и я думаю: решительно никто) не отрицаем нужности веры и ея значимости для получения благодати Божией. Но мы признаем силу и за самим именем Божиим. Два фактора, два условия для действия силы Божией: вера и имя. А нам кажется, что именно последнее то и упускается в Послании, а все ударение полагается на человеческую сторону: на веру.

Чтобы объяснить нашу точку зрения, возьмем сравнение. В докладе об Еп. Феофане упоминалось о некоей его духовной дочери, которая на первой неделе В. Поста прекрасно приготовилась к Св. Причащению и получила необыкновенно радостную благодать. А на Страстной она все и так же повторила; но по причащении осталась холодною, как бы лишенною благодатного действия Св. Тайн. Крайне смущенная, она обратилась к Е. Феофану за разъяснением. Он ответил ей, что такое явление — духовно закономерно. Господь есть Господь, Владыка: Он Сам распоряжается всеми дарами Своими; потому они и называются “дарами”, что в полном смысле суть дело милости Божией, а не заслуга человека. И когда хочет, Он дает; когда хочет, удерживает. А это в данный раз — для того и потому, что сия благочестивая христианка понадеялась на “свои” “заслуги”, на усердное говение, и считала себя “вправе” ожидать и уплаты от Бога. Между тем, и самый достойный из достойных должен помнить слова Господа, которые непреложны и истинны в подлинном и буквальном их смысле: “Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы — рабы, ничего не стоящие; потому что сделали то, что должны были сделать”. — И раб, приготовивший пищу господину своему и прислуживающий за столом, не заслуживает, даже и не ожидает от него награды себе (Лк. 17, 7-- 10). Но оттого, что эта благочестивая женщина, — имевшая не только веру, но и подвиги за собою, — не получила на другой раз утешения; из этого никто не делает вывода, что Святые Дары на сей раз не были пресуществлены. Никак! Тело и Кровь Христовы всегда пребывают таковыми “сами по себе”; но их действие, благодать их на сей раз были промыслительно удержаны.

Подобное сему нужно помышлять и о силе имени Божия: сила с ним пребывает; но не всегда может проявляться. Иногда неверие, иногда недостоинство наше, иногда особый Промысл Божий могут удерживать действие имени. В разсмотренном случае с бесноватым причиною “бездействия” (но не безсилия) имени Христова было “неверие” (как бы его не понимать) учеников, а еще важнее необычайная сила зла “сего рода” бесов.

Таким образом, в самом меньшем случае, в приведенном примере не говорится о безсилии имени — по существу. А по нашему пониманию, недостаточность веры и подвига учеников препятствовали проявиться в полноте силе имени.

Переходим к третьему случаю. О нем мы прежде обещали говорить. Разумеется случай исцеления Апостолом Петром хромого (Деян. 3 гл.). Отчасти мы читали уже объяснение его у Св. Златоуста. Прибавим еще нечто от себя.

В контексте разсказа случай чуда представляется в таком виде. Ап. Петр, увидев хромого, говорит: “Во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи”. Люди дивились исцелению “хромого от чрева матери”. Тогда Ап. Петр, обратившись к ним, говорит: — “Что дивитесь сему? или что смотрите на н а с. как будто бы своею силою или благочестием (обратим внимание на сие!) сделали то, что он ходит?” — Далее он говорит о Христе и воскресении Его и объясняет: почему и каким образом совершилось чудо. Послание истолковывает весь данный случай, что чудо совершилось только ради веры. Но прочитаем весь нужный отрывок: так ли?

— “Сего (Иисуса Христа) Бог воскресил из мертвых, чему мы свидетели. И ради веры во имя Его (тут — вера) ИМЯ ЕГО укрепило сего, которого вы видите и знаете”. Итак, что укрепило, возставило хромого? ИМЯ Христово, — как сказано буквально. Но сие Имя потребовало, так сказать, предварительной веры: “ради веры”... Апостольской ли веры, или и хромого, — тут еще не видно; скорее нужно подразумевать веру апостолов; потому что хромой “пристально смотрел на них”, не веруя, а лишь “надеясь получить от них что-нибудь”. А далее Апостол добавляет еще опять о вере: “И вера, которая от Него (Христа Господа) даровала ему (хромому) исцеление” (16 ст).

Итак, совсем ясно, что для исцеления потребовалось два фактора, содействовавших ниспосланию силы, или благодати Божией хромому: ИМЯ “И” ВЕРА. А зачем вера? Выше сказано: “ради веры” ИМЯ воздействовало. Вера — условие, а не деятель. Деятель Сам Христос. Но в ближайшем виде — чрез Имя; а потому и говорится сокращенно (орудие вместо действующего лица): ИМЯ укрепило. Но так как и ИМЯ получило возможность проявить свою (Христову) силу

“ради веры”, — то в дальнейшем уже ВЕРОЮ заменяется Имя: “И ВЕРА... даровала... исцеление”. Так в нисходящем порядке стоят: ХРИСТОС, ИМЯ, ВЕРА.

Посему никак невозможно воспользоваться сим случаем и текстом для защиты мысли, будто нужна лишь одна вера... Ясно; и ИМЯ, и ВЕРА. Послание, — это для меня непонятно опять, — совершенно умалчивает о стихах и словах, в коих говорится об ИМЕНИ тут. А настаивает только на вере нашей, — как условии совершения чуда... Текст говорит иное: очевидно.

А если мы теперь всмотримся в цель и смысл совершившегося чуда, то как раз увидим, что Дееписатель, а лучше — Дух Святый, руководивший Церковью, имел на сей случай, обратить все — или главнейшее — внимание не на “наше” достоинство, — а как раз на необычайную силу Христа Господа. Попробуем вскрыть это.

Несомненно, что цель и чуда и беседы Ап. Петра состояла в том, чтобы обратить к вере иудеев; чтобы они, то есть, приняли в сердце свое откровение, что Иисус Христос, недавно лишь ими распятый, есть не простой Человек, а Бог. Это — ясно. Теперь: как же привести иудеев к такой вере? — Если разсказывать им о воскресении, то они не поверили бы... И потому об этом Апостол упомянул лишь вскользь: “чему мы свидетели”. А тем более нужно было отвести от слушателей всякую мысль о том, что будто бы это чудо было делом людей, силою апостолов, или даже “благочестием” их (сравни: веру, усердие, молитву и пр.). И Апостол Петр решительно отводит это: — не нашею силою это чудо совершилось! Кем же? и как? Вот тут и нужно было сказать нечто такое сильное, чтобы задумались и поразились упрямые евреи... Если бы сказать просто: Христом? Это было бы правильно, но не столь сильно для них: Христос не видим теперь... как поверить словам апостолов о Нем?! Но вот уже неотразимое доказательство, — которое, как говорится, “все слышали”, или — очень многие, присутствовавшие при исцелении (хромой сидел, конечно, на самом людном месте, при проходе в храм), — это способ, или средство исцеления: ИМЯ “ЕГО” только призвали апостолы (сказав: “во имя Иисуса встань”), как мгновенно сотворилось чудо! Этого уже никто и никак не мог отрицать... На глазах и в ушах всех было... А если это — было, то значит: каков же САМ ИИСУС, если даже ОДНО ИМЯ ЕГО творит чудеса!! — И вот готова почва—для веры... Значит, по всему ходу мысли Духа Божия, здесь обращается внимание не на свойства человеческой души, а на Божественную мощь Распятого, проявившуюся даже вот в имени Его... Чрез одно имя, — то есть без явного явления Самого Христа, или — как бывало при жизни — без прикосновения к Его одежде, без наложения рук Им, без плюновения, без благословения (с 5 хлебами), — а только чрез призывание ИМЕНИ Его хромой “ходит”. — Таким образом, центр тяжести данного чуда именно в силе Христа (а не в нашей вере), даже чрез Имя Его...

Значит, теперь остается евреям ВЕРИТЬ. Потому говорится и о вере... Пожалуй, захотелось бы евреям (как это и было с 7 заклинателями, — Д. 19 гл.) пользоваться таким упрощенным способом, для совершения столь приятных чудес; но Апостол объясняет, что для такого действия ИМЕНИ нужно еще одно условие: веровать нужно иудеям. “Ради веры” укрепило хромого Имя, — так говорит вначале Апостол: поверьте, и будет с вами подобное нечто... А дальше и еще сильнее говорит: “И вера... даровала исцеление”. Вот как важно верить! Тогда и веру имеющий может творить чудеса... А откуда же взять веру? Да она — “от НЕГО” же: от явного вот чуда Его... Он как бы Сам здесь Своим именем... Не нужно вам делать каких нибудь необыкновенных усилий воли: так все очевидно. Он — Христос — чудом Своего имени почти неотразимо (если только вы не будете упрямы) внушает веру, дает ее... Веровать так легко теперь!..

Значит, упоминание о вере здесь совсем не выдвигается на первенствующее (а тем более: не на единственное уж) место, а на второе, или даже третье (после Божества Христа и силы Его имени). Так мы видели и у Златоуста: — “Действительно, Чье имя воздвигло хромого... Тот не имел нужды в другом для Своего воскресения”, а Сам воскрес, как Бог, — делается вывод (Д. 3 гл.).

Вот на эти три места ссылается Послание. И что же?! Нам кажется совершенно очевидным, что все они не только не говорят против силы имени “самого по себе”, не только не передвигают центр тяжести в веру нашу; а наоборот, утверждают ЗНАЧЕНИЕ и СИЛУ ИМЕНИ... Иначе думать мы не можем.

А если это верно, то в таком случае возбуждается уже сомнение в других направлениях: если Писание не за Послание, то тем паче прочие человеческие разсуждения; если здесь не точно и не осторожно (чтобы не сказать большего), то ставится вопрос: не предубежденное ли мнение руководило составителями его?.. Это тяжело писать; но налицо — факты... Если я хоть что-либо понимаю... А что же говорить о меньших богословах?

Еще есть одна ссылка на Ев. Мф. 21 гл., 21 стих: “если будете иметь веру и не усумнитесь”, то и гору передвинуть можете. Но никто не отрицает величайшего значения веры; а об имени в данном месте совсем не упоминается...

Сюда же присоединим кратко и разбор ссылки на о. Иоанна Кронштадтского об имени и вере. Подробно мы говорили об этом в докладе о нем. Здесь приведем лишь небольшую выдержку. Послание ссылается на следующие его слова:

— “Чтобы маловерное сердце не помыслило, что крест или имя действуют сами по себе (“...” пометим это место пока точками!), эти же крест и имя Христово не производят чуда, когда я не увижу сердечными очами или верою Христа Господа и не поверю от сердца во все то, что Он совершил нашего ради спасения”... Пока остановимся на этих словах. — Прочитав их в Послании, я тоже задумался сначала... Но потом мне показалось, что как-то не вяжется такая установка со всем мировоззрением о. Иоанна... Я отложил окончательное мнение до чтения подлинника. И когда прочитал, то воистину удивился. В приведенном отрывке мысль и цель заключаются в том, чтобы отвергнуть идею и факт действия “имени самого по себе”; а что будто бы “Господь” творит чудеса “по вере этого (просящего) человека”. Кратко: противополагается вера — имени. И имя “само по себе” безсильно, а ради веры бывает чудо: вера сильна, как условие... (Правда, и тут неясность есть, — но о ней после).

Но когда я прочитал подлинник, то там увидел одно лишь пропущенное слово, но которое изменяет в корне весь смысл приведенного выше изречения... Имя, в подлиннике, противополагается не вере, а ХРИСТУ. В вышеозначенном месте, где поставлены нами точки, пропущено слово: “А НЕ ХРИСТОМ”. И от этого получился желанный смысл: имя не — сила, вера — сила. Если же мы читаем с вставкою подлинника, получается иной смысл: чтобы мы, маловеры, не очень надеялись на слова лишь, на имена “сами по себе”, ТО ЕСТЬ, НА ЗВУКИ, на одно их — слов, имен — произношение; чтобы мы не думали, что в этих звуках, буквах, словах, произношении и заключается сила, А НЕ ВО ХРИСТЕ, — вот этому доказательство: имя не действует, если я не призову ХРИСТА (своею верою, сердцем)... И разумеется, а б с о л ю т н о никто не думает, чтобы слова “сами” действовали; разумеется, сила их - не от них, а от Христа. А если кто думает иначе, тот обманывается, конечно. — Итак: не отрицается здесь сила имени, а УТВЕРЖДАЕТСЯ. Но сила сия — от Христа. Несомненно... Зачем же пропущено было одно слово?.. Полагаю, что в невольное заблуждение Св. Синод введен был проф. С. Троицким; так как у него в докладе приведены те же слова и с тем же пропуском. Причем нигде не поставлено многоточия, — как это принято обычно делать при подобных случаях.

Теперь обратимся к рассмотрению самаго содержания основных положений Послания. Мы не будем входить в подробности; а остановимся на существенном пункте; так как все прочее является уж прикладным и вспомогательным материалом к главному; или же является выводом из этого. Итак, возьмем ТЕЗИСЫ.

ПУНКТ 1-й. — “Имя Божие свято и достопокланяемо и вожделенно; потому что оно служит для нас словесным обозначением самаго превожделеннаго и святейшаго Существа Бога, источника всяких благ”. Остановимся.

Что такое “святое” и “достопокланяемое”?

Доселе я (про других не смею говорить) веровал и думал так, что ЕДИНСТВЕННЫМ покланяемым Существом может быть ТОЛЬКО БОГ. Разумеем ли мы Его ПО СУЩЕСТВУ (хотя и совершенно не постигаем этого), или же разумеем Его БЛАГОДАТЬ (ДЕЙСТВИЯ, ЭНЕРГИИ), — в обоих случаях мы собственно и воистину кланяемся САМОМУ БОГУ. Только. И следовательно, если в чем нет Бога (по Благодати), или нет Благодати Божией, тому мы кланяться не можем. Таким образом, нужно принять одно из двух: или в имени нет ничего Божественного, Божьяго, — иначе сказать: если с именем Божиим нет Благодати, то и кланяться и почитать (в собственном и религиозном смысле этого слова) не за что и — нечему; и тогда имя и не “достопокланяемо”. Конечно, Церковь различает поклонение собственно- Боголепное и относительное. Например, мы в иконах кланяемся Богу относительно: икона не Бог. Но и иконам кланяемся потому что, в них Господь присутствует Своею благодатию; следовательно мы кланяемся опять-таки Тому же Господу, в них сущему Благодатию. Подобным образом нужно думать и об имени: если оно — достопокланяемо, — как говорит Послание, — то этим признается присутствие или действие в нем БЛАГОДАТИ.

То же самое нужно сказать и о другом определении — “святое”. Опять доселе я научился (из Св. Макария Египетского, в особенности) тому, что все святое свято в подлинном, реальном смысле только потому и оттого, что освящено ДУХОМ СВЯТЫМ. Что такое “освящено”? Это значит: реально, действительно в том пребывает БЛАГОДАТЬ СВЯТОГО ДУХА, или Дух Святый Своею силою. Потому мы чтим и святых людей, святой крест, святые иконы, святые мощи, святое благословение, святое Евангелие и все прочее святое. Следовательно, и в применении к имени оно может быть названо святым лишь по присутствию (во время его произношения) в нем благодати Божией. Не иначе. И тогда оба понятия связываются: ИМЯ — СВЯТО сущей в нем (с ним) БЛАГОДАТИЮ, а потому и “ДОСТОПОКЛАНЯЕМО”.

Главное, след., в БЛАГОДАТИ ИМЕНИ.

Между тем, мы читаем в определении Послания, что имя только “служит для нас словесным обозначением” Именуемого. Итак, имя — лишь символ, лишь условный знак для нашего ума, средство (конечно, совершенно естественное, тварное, механическое) к памяти о Боге. Не более. Так и говорится далее в конце того же первого пункта: — “На деле имя Божие есть ТОЛЬКО имя”... “название предмета”.

Определение, как видим, — чисто психологическое, естественное, а не религиозное. Никакой Благодати Послание за именем Божием не признает.

Вот — уже тот пункт, с которым я, по всей моей (хотя я и грешник) совести и богословскому пониманию, согласиться не имею права. Пусть — это неясность формулировки в Послании, — это уже другой вопрос; но с такой формулировкой согласиться нельзя.

Продолжаем читать Послание далее.

— “Имя это — Божественно”, — добавляется в нем, — “потому что ОТКРЫТО нам БОГОМ, говорит нам о Боге, возносит наш ум к Богу и пр.”. —

Тут мы видим отчасти повторение предыдущего пункта: “говорит, возносит ум”; это уже было сказано в словах “словесное обозначение” и должно бы быть помещено, по нашему мнению, там, выше. Потому не будем останавливаться на сем. Но вот мы слышим другое слово: “Божественно”... Прекрасно! Но опять: в подлинном смысле Божественным может быть то, что действительно Божественно по природе или по причастию, то есть — в себе самом или по благодати. Так я понимал доселе. Если есть с именем Благодать Божия, — оно Божественно. Значит, этим определением Послание признает (по нашему пониманию слова) за именем Благодать Божию, силу Божию.

Но Послание, употребляя это определение, которое и нельзя не употреблять, потому что оно, как и два предыдущих слова, часто употребляется и в Слове Божием и в богослужебных книгах, — объясняет, однако, это слово иначе: имя — Божественно, “потому что открыто Богом”.

Прежде всего, не будем углубляться в раскрытие этого слова “открыто”. С. Троицкий в параллельных тезисах своего доклада понимает это слово в смысле уже прямой “ЭНЕРГИИ” Божией; а как известно, энергия Божия есть “Бог действующий”, почему энергии называются “Божеством”. Вот что пишет Троицкий в 1 тезисе своем:

— “Имя Божие, понимаемое в смысле ОТКРОВЕНИЯ БОЖИЯ, и притом по его объективной стороне, то есть в смысле открывания (курсив его) истин человеку, — есть вечная, неотъемлемая от Бога Энергия Божия... К употребляемому в таком смысле слову имя прило-жимо наименование БОЖЕСТВО (Феотис), но не Бог, — поскольку "Бог есть действующий", а не действие (?)” (последнее слово принадлежит Троицкому), и поскольку “Бог есть выше Божества”. — В примечании к этому Троицкий подписал: — “Оба эти выражения (в кавычках, то есть. М. В.) принадлежат Св. Григорию Паламе”. У Троицкого действие уже отделяется от Бога.

Но Послание не соглашается, по-видимому, и с таким определением Троицкого; потому что в заключение этого же 1 пункта оно говорит: — “Имя Божие... не есть и энергия Божия”. Значит, — никогда и ни в каком смысле.

А в таком случае остается принимать и это слово “открыто” в каком-то ином смысле... В каком именно? Я, признаюсь, не понимаю... Одно только вижу, что Послание и тут, в данном слове, хочет отклонить всякую возможность понимания в смысле Божественного действия, в смысле признания наличия и проявления в имени какой-нибудь силы Бо-жией, или Благодати... Только такое негативное понимание и воспринимается мною. А если понять “открыто” и “откровение” в смысле Божественного акта, — а как же иначе можно понять открывание, не понимаю; — тогда действительно — это есть действие Божие...

Но я сказал, что не стану углубляться в богословствование. Для меня в данном случае важнее утверждение Послания, что ничего, РЕАЛЬНО БОЖЕСТВЕННОГО то есть, НЕТ в ИМЕНИ БОЖИЕМ, — ни даже Благодати Божией с ним... Если я правильно понял и психологию (негативную) и мысль Послания относительно этого нового слова “открыто”, то мы и в нем не должны искать ничего особенного, никакой силы Божией. Вот что, по-видимому, нужно принять о слове этом.

Сделаем теперь общий вывод об определении имени Божия: имя Божие есть только символ, условный знак о Боге; ничего Божественного, реального в нем, или с ним нет и не бывает. Кратко: выходит, что Послание не признает и БЛАГОДАТИ БОЖИЕЙ, пребывающей или действующей В имени, С именем, или ЧЕРЕЗ имя. Между тем, тот же Троицкий пишет: “Имя Божие есть проявление энергии Божией”, поэтому “имя можно назвать посредствующей силой. Такое выражение будет вполне согласно и с Священным Писанием и со святоотеческой письменностью; ибо выражение "диа ту ономатос" (через имя. М. М.) здесь ДОВОЛЬНО ОБЫЧНО”.

Но Послание даже и этого не приняло: по крайней мере, в приведенные выше определения (а других НЕТ в Послании) не введено ни единым звуком или даже намеком на какое бы то ни было соприсутствие в имени благодати Божией. Это ясно: в определении НЕТ О БЛАГОДАТИ имени. Нет и слова: “ЧРЕЗ”.

Это означает, что Послание желает намеренно свести понятие имени только к символическому (естественному) значению. Не более.

Правда, Архиепископ Никон в своем докладе Св. Синоду пишет следующее: — “Ведь, никто из православных не дерзнет и думать, что святейшее имя Господа нашего, что все имена Божий — не святы и не Божественны, как Богу единому принадлежащие (Что означает слово это по внутреннему смыслу своему тут? ... М. В.). Но Божественность и ОБОЖЕНИЕ два понятия различные”. И далее он приводит параллельный пример об иконах и проч.:

— “Верою мы воспринимаем учение о Благодати Христовой. ПРИСУЩЕЙ, напр., св. иконам, честному кресту Господню, св. воде, св. миру и другим священным предметам. Значит ли это, что Бог присущ сим предметам всем существом Своим так, что сии предметы сами по себе — Бог? Но так мыслящих Св. Церковь предает анафеме, повелевая воздавать св. иконам поклонение ОТНОСИТЕЛЬНО, а НЕ БОГОЛЕПНО”.

Невидимому, нужно делать вывод, что и с именем есть, бывает, может быть Благодать Божия, как она признается им “присущей св. иконам”. И конечно, Бог невместимый и неизреченный не может Своим Существом выразиться ни в иконе, ни в имени: и справедливо анафематствуются иначе понимающие. И мы согласны с такою аналогией Архиеп. Никона.

Но в Послании нет подобного ни определения, ни даже намека ни сие. А мы обязаны принимать не доклады, которые являются только материалом, а самые постановления, формулы; потому что Послание, как мы видим, не согласилось даже с специалистом Троицким, не включив его решительного утверждения об энергии и “посредствующей силе” (чрез) имени. Не знаем, как Послание смотрит на приведенное сравнение Архиепископа Никона; но в определении нет материала к тому.

А между тем, мы утверждаем, что для нас как раз именно ТАКОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ, то есть о БЛАГОДАТНОСТИ ИМЕНИ, и следовательно и о силе его, и ЯВЛЯЕТСЯ САМЫМ СУШЕСТВЕННЫМ.

Прочие признаки (собственно в конце концов — один) об условном знаке, или “словесном обозначении”, имеют свое место, но второстепенное, не существенное...

Сюда же мы отнесем и часть второго пункта, которая нам представляется более связанною с существенным первым пунктом:

— “Имя Божие” действует... “не вследствие некоей, навсегда как бы заключенной в нем, или к нему прикрепленной Божественной силы, которая бы” (сила) и т. д.

Опустим слово “навсегда”, чтобы оно не смущало кого предположением, будто и само имя Божие существует всегда, как бы наряду с Богом, или хоть как Его энергия (мысль Троицкого). Допустим, — не “навсегда”, а хоть — когда оно произносится. Допустим даже еще меньшее: пусть не всякое произношение имени действенно, — что и правильно, отчасти однако. Пусть даже самое крайнее: не всегда, а хоть бы иногда “Божественная сила” заключалась в имени, была бы присуща (слово А. Никона об иконах) и имени, как и иконам. Если Послание признавало бы хоть это (а уже не “навсегда”), — тогда вопрос сразу бы падал; ибо признавалась бы возможность или факт соприсутствия СИЛЫ в ИМЕНИ. И тогда бы получилась и вся последующая аргументация совсем иная: пришлось бы говорить уже о причинах отсутствия, несочетания Благодати с именем; это вопрос уже частный. Но в том то и дело, что Послание чрезвычайно последовательно и настойчиво отрицает такое соприсутствие. И вообще отрицает всякое самостоятельное (то есть, особое от веры и даже — от Бога) место для имени, — как это увидим во втором пункте.

Итак, Послание не признает за именем, или с. именем и Благодатной силы. По крайней мере — так в формулах, в определении. — А мы обязаны их принимать.

Имя — “только имя”, условный естественный знак.

А отсюда, конечно, должны были получиться и дальнейшие соответствующие выводы. Какие? — об этом говорит 2-й тезис. Перейдем к нему.

Он читается так: — “Имя Божие, когда произносится в молитве с верою, МОЖЕТ (курсив мой. М. В.) творить и чудеса, но НЕ САМО СОБОЮ (далее следуют только что упомянутые слова: "не вследствие" и пр.)... не механически, а так, что Господь, видя веру нашу (Мф. 9, 2) и в силу Своего неложного обещания, посылает Свою благодать и ею совершает чудо”... Под “обещанием”, вероятно, разумеется обетование Господа на вечери “просить во имя Мое” (Ио. 16, 23—26), а еще более: пред вознесением — “именем Моим будут изгонять бесов” и пр. (Мр. 16, 17).

При первом чтении душу обнимает радость, что вот признается с и л а в имени Божием, за именем Божиим, чрез имя Божие. Эта сила, как говорится дальше, есть Благодатная. Прекрасно. Но последующие разъяснения тотчас же снижают почти всю радость. Сначала сказано, что “ИМЯ БОЖИЕ... может творить”: то есть, в каком бы то ни было смысле, в какой бы то ни было степени, И имя является (хотя бы одним) элементом, фактором, средством, путем, принимающим участие, посредствующим условием, в действии Благодати... Казалось бы, к этому обязывает и грамматическая последовательность: “Имя творит”, сказано. Как? это уже иной вопрос; но имя — фактор. Но что дальше? Как же творится чудо Благодатию? Есть ли, то есть, место тут для имени Божия? и каково оно? — Читаем:

— “Так, что Господь” (повторяем существенное), “видя ВЕРУ НАШУ и в силу... ОБЕЩАНИЯ, посылает Благодать”.

Что именно Сам Господь и именно Благодатию творит чудеса, — это ни у кого не вызывает сомнения. Вопрос дальше: почему? — “ВИДЯ ВЕРУ НАШУ”. Итак, Послание не отказывается объяснять причину действия Деятеля Бога. Вот она, и притом — на первом месте: “вера наша”. Не отрицаем этого. Признаем. Она нужна. Не будем потому останавливаться на ней пока. Дальше? — “И ОБЕЩАНИЕ”... Странно, что тут даже не указана цитата, когда о вере это сделано... Но необходимо думать, — что обещание об имени: ведь об имени идет речь в этом пункте... Или даже и не это обещание? Может быть, — обещание о том, что просьба, молитва к Богу вообще (с верою при этом) сотворит, вызовет благодать чуда? Может быть, здесь и не намерено было Послание напоминать об обещании действия “именем”? Не знаю. Но если и это не подразумевалось, тогда еще печальнее было бы такое отодвигание даже упоминания об имени...

Если (дай Бог) разумеется и обещание о действии и просьба ИМЕНЕМ Иисуса Христа, тогда еще можно найти здесь хоть маленький намек и на какое-то значение И имени... Но самый текст дальнейший тушит и эту надежду: “Господь посылает Благодать”. Вот и все. Ни малейшего упоминания о посредстве имени. Упомянуто о вере. Сказано неопределенное слово об “обещании”. И ничего о значении имени... Хоть каком-нибудь... Что это? Разве случайно? Не приходится думать так. Наоборот, все приводит нас к печальной необходимости думать, что Послание не находит нужным придавать значение имени, употреблению его, призыванию. Остаются тогда два

фактора, — точнее: Деятель и условие; то есть: БОГ и ВЕРА. Имени места НЕ ДАНО. А между тем, сказано в начале тезиса: “ИМЯ творит”. Так последующее разъяснение потушило нашу надежду, затеплившуюся в начале.

Итак, вот нам первый вывод: имя не имеет значения. Вера сердца нашего, — да, это — важное, даже необходимое условие для низведения Благодати. А имя — нет.

Да и так собственно должно рассуждать, будучи последовательным. В самом деле, если ИМЯ — ТОЛЬКО ИМЯ, естественный, психофизический акт (слово или и мысль), то есть явление тварное; то как это естественное способно было бы вызвать СВЕРХ-ЕСТЕСТВЕННУЮ Благодать? Невозможно! (“Софианство” о. Булгакова, насколько я понимаю его, тут перебрасывает “мост” от твари к Творцу. Но ни Послание, ни мы не можем принимать этого измышленного и еретического “моста”).

Но в таком случае можно поставить вопрос и о “НАШЕЙ” вере: если она — есть “наше” дело, наше усердие, проявление нашей “душевной”, то есть, в конце концов, тоже естественной силы; то и от нея еще нет перехода к благодати сверхъестественной. И ставится вопрос об участии и в молитве посредствующей БЛАГОДАТНОЙ СИЛЫ, или ДУХА СВЯТОГО, Который принимает все “НАШЕ”, лишь как условие для проявления СОБСТВЕННОГО, БОЖЕСТВЕННОГО ДЕЙСТВИЯ, — что и признает Еп. Феофан (см. Доклад); и что отвечает Апостольскому утверждению: “Сам Дух ходатайствует о нас” (Рим. 8, 26—27). Так и Церковь наставляет нас ежедневно:

— “Молим Тя, Господи: даждь нам благодать и силу, да сподобимся пети Тебе разумно и молитися непрестанно”. — Так говорится в 6 тайной молитве на утрене. А в 7-й еще: “Боже... собравый нас в час молитвы, даждь нам благодать во отверзение уст наших...: зане помолитися, якоже подобает, не вемы, аше не Ты, Господи, Святым Твоим Духом наставиши ны”.

И насколько мне пришлось уловить нечто из Святых Отцев, собственно Богу приемлемы только те моления, которые Ему возносятся за нас ДУХОМ же БОЖИИМ. Ничему человеческому, тварному нет места в Боге. Ничему естественному не возможно вызвать сверхъестественное. Все делается Благодатию, по Ходатайству Духа (Рим. 8, 27), ради Сына Спасителя мира, и “по воле Божией” же, сие есть — Самого Отца (Рим. 8, 27).

И в таком случае, если (и справедливо) не придается значения имени, как естественному, натуральному, тварному акту, то нужно вопрос переставить и дальше: к “наше и” вере. Но оставим этот вопрос, хотя он имеет не малое значение в учении об имеславии. Возвратимся к рассмотрению не доконченного во втором пункте.

— “Имя Божие... может творить чудеса, но не само собою”. Много раз, на протяжении докладов из разных отцев и учителей Церкви, мы выясняли: в каком смысле можно согласиться с этими словами Послания, и в каком — нельзя.

Если под ними понимать только естественный, психофизический акт (ЗВУКОПРОИЗНОШЕНИЕ или и МЫШЛЕНИЕ ИДЕИ), то разумеется, в Т А К О М смысле имя “само по себе” не может и не совершает никакого сверхъестественного действия, — как только что мы и высказали: почему.

Но если под именем разуметь не только произношение, но и внутреннюю, благодатную силу, присущую имени (или хотя бы могущую соприсутствовать ему, когда Богу угодно, и когда есть для того требуемые условия, — вера ли, или и другое что), и притом присущую ему ради самого имени, или еще точнее — ради ИМЕНУЕМОГО именем: тогда и можно, и должно говорить, что имя “само по себе” действует прежде всего. То есть: действует уже БЛАГОДАТЬ ИМЕНИ, или в имени. И притом, сия сила — присутствует НЕ РАДИ лишь “НАШЕЙ” ВЕРЫ, а — как сказано сейчас — РАДИ ИМЕНУЕМОГО ИМЕНЕМ. Прежде всего. И важнее всего прочего. — Имя Иисусово действует, “не само собою, а ХРИСТОМ”, — говорит о. Иоанн. И Еп. Игнатий подробно развивал ту же мысль. И Еп. Феофан упоминает о том же. И всякий православный так должен думать.

Таков ответ — более существенный о сих словах: “само по себе”.

Если же обратить внимание и на последующее затем слово: а не “механически”; то мы должны и здесь усмотреть не один смысл. Именно.

Если под этим термином разуметь действие “самих слов”, как звуков, как “наших мыслей”; то такая механичность, как чисто физический акт, бездейственна. Но если верить и принимать другое понимание имени, как носителя благодатной силы Божией, тогда можно говорить об этом, “механическом”, употреблении имени Божия не столь решительно и не единообразно. Большею частью, такое механическое призывание действительно остается безплодным, бездейственным. Но это еще не означает безсилия имени “самого по себе”, то есть независимо от нашего употребления его, от нашего невнимания, легкомыслия, лености, маловерия, мертвенности души, а иногда и от простой разсеянности, или — как Отцы говорят — от кружащихся “помыслов”. Как опыт показывает и как молитвенники, и хорошие, свидетельствуют, — очень редки люди, которые молились бы без находящих помыслов. И тогда произношение слов бывает “механическое”. И большею частью — безрезультатное. Но что это значит? Мы веруем и думаем, что на сей момент благодать имени Божия (и вообще молитв) удерживает свое действие от молящихся так внешне. Даже благодать Святого Причащения, — как мы писали ранее, — может удерживаться, — “да не возбраниши” ей, как говорит Василий Великий в Литургии. Но таинство остается таинством и при этом... Подобное и с именем Божиим...

И это — в обычном порядке.

В более печальном случае, такое механическое отношение к именам Божиим подходит под понятие греха против третьей заповеди, “не приемли имени Господа Бога твоего всуе”, к 4-му виду греха — “невнимательности к молитве” (см. Катихизис М. Филарета); и как всякий грех, может даже обратиться во осуждение и быть наказанным. И в этом случае, благодать не бездейственна; только она обращается к злоупотребляющему своим наказательным действием. Мы видели из приведенного объяснения Златоуста, что бесы наказали иудеев, заклинавших именем Иисусовым, будучи к тому вызваны именно греховным отношением неверовавших сыновей Скевы.

Но возможно и благое действие от так называемого “механического” призывания имени Божия. Мы уже у Еп. Феофана заметили признание некоего блага от того, если имя Иисусово “навязнет” на языке. Более сильное слово слышали от Св. Варсануфия Великого, что одно произношение имени и молитв устрашает бесов. Причиною этого, следовательно, в данном случае уже служит не вера наша в ея высоком напряженном состоянии, а сила “самого имени”, Благодати Имени.

Но есть еще один вид призывания имен Божиих, который кажется иному “механическим”, но это определение не будет точным: я разумею “простое” произнесение имени Божия. Тут мы разумеем следующее состояние. Человек произносит, например, молитву Иисусову. В сердце его нет сил для высокого подъема молитвенного настроения (“веры”, говоря широко и распространенно); или он считает себя даже недостойным для такого подъема, как грешный; или просто он устал душею. В житии Валаамского святого старца Агапия рассказывается, что даже у такого, как он, молитвенника, бывали периоды, когда молитва была мертвой. Запрошенный им Еп. Феофан объяснил, что это может быть и оттого, чтобы человек понял ограниченность тварных сил; а для этого Творец попускает сокрывать благодать молитвы. — И тогда, по наставлению Е. Феофана, нужно с возможною внимательностью “просто” повторять молитву Иисусову, предоставив все прочее Самому Дателю молитвы, Богу. — Подобным образом, может быть такое состояние (хотя по другим причинам) и у кого-либо иного. И вот тогда он начинает — “просто” только произносить слова молитвы, одни лишь “имена”. И за это Бог не осудит его. И даже может дать Свою милость, благодать. За что? Вот — хотя бы за одно такое произношение, даже и без-сердечное, а “внешнее”. Почему же может быть такая благодать за подобное “механическое” призывание?

Во-первых, и важнее всего, — за это произнесение имен Божиих: Господу угодно даже и то, что человек помнит о Нем и прибегает к Нему, хотя бы с таким младенческим лепетом. Бог милостив! Затем, никак нельзя думать, чтобы какое-бы то ни было “механическое” произношение было СОВСЕМ БЕЗ ВЕРЫ... Уж если человек повторяет слова одни, то он верит в Бога в то время. Пусть он невнимателен: его грех. Но вера есть: иначе бы чего и произносить?! — Скажу даже больше: у такого молитвенника, при “простом” произнесении “слов”, собственно говоря, веры в Бога не меньше даже, а БОЛЬШЕ, чем у надеющегося на усердие “свое”, на “веру нашу”. Каким образом? — Потому, что такой человек уже не надеется на “свое”, если оно и могло бы быть; а тем более, когда он опытно убеждается, что этого “своего”-то и совсем нет (одни лишь грехи — “наши”). Тогда он и не пытается принести от “себя” что нибудь; а только всю надежду свою возлагает уж на Бога; да ВОТ “ХОТЬ НА ПРОИЗНЕСЕНИЕ” ЕГО ИМЕНИ. И нужно подумать, какая у такого человека сила веры, когда он не только верит в Бога, но ДАЖЕ И В МОШЬ ИМЕНИ ЕГО! в благотворность даже “простого” повторения имени Божия!

Такое произношение конечно нельзя даже и назвать собственно “механическим”: здесь только видимое сходство произношения без горячности; а в глубине дела последняя молитва есть высоко-религиозная. .. Это можно различить...

А особенно, если допустить, что у опирающегося на “веру нашу” явится некоторое упование на “свое”, тогда и вовсе такая молитва будет гораздо хуже простой. Еп. Феофан, как мы видели, очень предупреждает от такой опасности самоцена. И нам при чтении Послания всегда представляется эта опасность: уж слишком все передвигается на единственное в сущности условие — “веру нашу”. Поэтому мы и писали в первом кратком изложении тезисов наших, что опасаемся уклона о переоценке “человеческого” перед Божиим: нравственно-психологического “нашего” элемента — перед Благодатью.

Но на что же надеется такой, “просто” — “внешне” — призывающий имя Божие?

Конечно, — не на “свое призывание”. Где уж?! Если он совсем потерял веру в себя вообще, в свое усердие, достоинство, “заслуги”; то как уже можно было бы надеяться на меньшее? на звуки? на счет имен? на количество молитв? — Это для человека, стоящего на последней, только что выясненной степени, невозможно! А если бы он надеялся на “произношение” лишь “свое”, то был бы жалок совсем!! Но у него есть иная надежда: на силу призываемого имени; на благодать, соприсущую словам Божиим “самим по себе”, по связи их с Богом. И эта вера и вселяет в него благую надежду. — Это вот и является последним, но существенным основанием такой, невидимому “простой”, невидимому лишь “внешней” молитвы; а внутренне — очень далекой от “механического” произношения; — молитвенные “слова” тут воспринимаются человеком (субъективная сторона) и действительно являются (Объективная сущность), как БЛАГОДАТНАЯ СИЛА. Тогда можно сказать, что ИМЯ БОЖИЕ действительно “САМО СОБОЮ”, присущею ему силою творит чудеса. Пример такой силы в более грандиозном объеме мы видели в рассказе “Странника”; в меньших объемах может испытывать всякий. В вере в имена — БОЛЬШЕ ВЕРЫ В БЛАГОДАТЬ.

Поэтому, мы чувствуем неясность, не точность формулировок, когда читаем в Послании (в отделе об о. Иоанне Кронштадтском), что “имя Божие чудодействует лишь под условием веры, другими словами, когда человек, произнося его, НЕ ОТ ПРОИЗНОШЕНИЯ ждет чуда, а (от чего же?) призывает Господа, Которого имя означает, и Господь по вере этого человека творит чудо”. Как видим, почти буквальное повторение — и во 2 тезисе. Суть в том, что понимать под “произношением”? слова ли Божественные? или злоупотребление плохого молитвенника? Если первое, то нельзя соглашаться с Посланием; ибо мы веруем, что в “словах Божиих” сила... Не грех привести тут слова поэта и притом маловерующего (Лермонтова) о силе слов молитвы: “Есть сила благодатная в созвучьи слов святых, и дышит непонятная святая прелесть в них”. А если разуметь злоупотребление наше, то действия не будет.

Притом приведенное место можно упростить, и тогда будет яснее: Чудо “не от произношения, а от Господа”: вот суть его. Но кто же отрицает последнее? Конечно, от Господа. Но только Послание не придает значения “произношению”, или “призыванию”, а лишь — вере; мы же большее значение придаем силе имени, Благодати имени, а потом уже — вере “нашей”.

Неужели это НЕ ПРАВОСЛАВНО?! Боже, сохрани нас от сего...

Между прочим, чтобы кончить с этим вопросом о значении имени чрез “присущие” ему благодати Божией, приведем одно место из доклада Архиепископа Никона, которое почти совсем соприкасается с нашими суждениями:

— “Но, — спрашивает он сам, — ужели имена Божий суть только наши умопредставления о свойствах и состояниях Божиих..? И далее отвечает так: — “Мы веруем, что и Господь, призываемый в имени Его, близок к призывающим Его во истине Своею Благодатию”. Потом говорит о чудотворных иконах, о чудотворных “главотяжах” Апостола Павла и тени Ап. Петра, и заключает:

— “ТЕМ БОЛЬШЕ (больше, следов., чем и в иконах? М. В.) оснований сказать, что ИМЯ БОЖИЕ, понимаемое не как простой звук, но как некое ОТОБРАЖЕНИЕ (это слово требует еще разъяснения от автора. М. В.) существа Божия, или лучше сказать — свойств Его, есть некий несовершенный мысленный образ (?) Божий; и ему как бы (?) чудотворной иконе, ПРИСУЩА НЕКАЯ СИЛА БОЖИЯ, как проявление(!) того или другого свойства Божия”... И еще: — “Как в одежде Христовой, к коей прикоснулась кровоточивая жена, была некая “сила”: “чух силу, исшедшую от Мене” (Лук. 8, 45); собственно, сила была не в “одежде”, а во Христе: силу... “ИЗ МЕНЕ”; только она вышла ЧРЕЗ одежду (М. В.): но важно, что даже это говорит теперь Архиеп. Никон; “так, — проводит он вторую половину параллели, — ив мысленном прикосновении нашем ко Христу Спасителю ПРОИЗНЕСЕНИЕМ Его Всесвятого имени может проявляться Его сила Его изволением”. Вот — его слова: тут и “произнесение” оказывается уже средством к проявлению Силы Божией; и даже больше: имя есть “как бы образ”, икона Божия, коему “присуща сила Божия”... И даже еще больше: эта сила есть “проявление” (слова эти сказаны ! М. В.) “свойств Божиих”... Отличается ли им “проявление” от “действия”? если не отличается! то не есть ли это “проявление” уже “энергия”? А тогда не то же ли он говорит, что и Троицкий (см выше)? ^х (^х или хоть “проявление” энергии?... Я в докладе не разбираю вопроса об энергии и имени; поэтому прошу не придавать значения окончательных суждений моим беглым заметкам с упоминанием этого понятия. М. В.)

Вот как не легко даже и епископу разобраться в богословских предметах! А что же можно было требовать от простецов?!. Но в Послании и этих мыслей нет...

На этом мы покончим с одним из выводов Послания об имени, как только “словесном обозначении”... Итак, имя по нему и не реально и недейственно: действует Господь по вере.

Дальнейший, и уже совсем очевидный для Послания, будет вывод, или заключение о невозможности прилагать к “имени” слово “БОГ”:

— “Имя Божие есть только имя, а не Сам Бог и не Его свойство. — название предмета, а не самый предмет; и потому не может быть признано или называемо ни Богом (что было бы безсмысленно и богохульно), ни Божеством, потому что оно не есть и энергия Божия” (конец перваго тезиса).

Что имя по существу своему, не только по физической или психофизической природе не есть Бог, но и по действительно несомненному различию “названия” от предмета; — это совершенно верно. Но уже менее несомненен делаемый отсюда последующий вывод: “не может быть и называемо” ни в каком смысле сим именем “Бог”. Так ли это?

Да. по существу — совершенно так!

Но да позволено будет мне сослаться на примеры. Сам Господь привел евреям слова из Ветхого Завета: “Не написано ли в законе вашем: “Я сказал: вы боги” (Псал. 81,6)? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание”; то тем более истинно, что Христос есть Сын Божий (Ио. 10, 34—36).

Другой пример: иконы Христа или Божией Матери и Святых, мы все постоянно называем “Христом”, “Божией Матерью” и т. д. И нам совсем непонятным представляется замечание Архиеп. Никона:

— “Матерь Божия сказала некогда о Своей иконе: с сим образом буди благодать моя и сила. — И несомненно, и Церковию принято, что есть иконы чудотворные. Но никто (??) не называет их Матерью Божией”.

Как так?! Мы все постоянно это делаем: “несут Божию Матерь”, т. е. икону Ея; “прикладываемся к Божией Матери”; “поставил свечку Божией Матери” и т. д. Это — всегда, испокон веков. И не только это — от “простоты” нашей, а и по связи образа с Первообразом; Сей (Кто изображен) — один и в Первообразе и в образе: только там по существу, а здесь в изображении, в подобии: таковы мысли Св. Феодора Студита.

Третий пример. Св. Симеон Нов. Богослов, в молитве пред причащением прямо говорит, что Святые Тайны (для достойных) являются “БОГО-ТВОРЯЩИМИ”.

Довольно сего. В богословии и в действительности различаются имена сии: Бог — по природе, по существу; и боги — по “положению”, по благодати. И этим не вводится ничего “богохульного”. И Апостол Павел говорит: уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20)...

Значит, в каком то переносном, относительном смысле можно иногда слово Бог прилагать и не к Богу по существу, а к творениям Его; но лишь потому, что в них присутствует Бог СВОЕЮ БЛАГОДАТИЮ. Особенно это наглядно в сравнении имени с иконами... Даже и Арх. Никон говорил об “отображении” Бога в имени Его. И если мы признаем, что в имени или с именем Божиим присутствует Господь Своею Благодатию, и что собственно именно Он и действует в имени Своем, что имя Его сильно Богом, — то можно тогда сказать, что при действии СИЛА БОЖИЯ, или просто говоря (ведь не все же и не всегда же мы богословствуем, и разбираем Существо Божие от Благодати Его) БОГ, САМ БОГ, является ДЕЙСТВУЮЩЕЮ СУЩНОСТЬЮ имени. И вот поэтому и можно сказать в ОТНОСИТЕЛЬНОМ смысле, а не в СУЩЕСТВЕННОМ, что имя Божие есть “как бы Бог”... —

По крайне мере так говорил, настойчиво повторяя, о. Иоанн Кронштадтский. И не чувствовал “богохуления”... А ему ли этого не чувствовать бы?!

Так говорил Св. Григорий Синаит: Молитва есть “Бог действующий”.

Епископ Феофан сказал: в человеке молящемся “Молитвенник — Бог”.

Итак, мы видим, что можно было говорить.

Правда, что педагогически лучше было бы, может быть, и не употреблять столь возвышенных выражений и определений?! Но это — уже не вопрос существа дела, а — благоразумия, разсудительности.

А ввиду того, что в богословствовании своем некоторые впали, благодаря этой терминологии и своей неумеренной ревности, а также и недостаточному богословскому развитию, в чрезмерные и даже уже в неправильные определения; то Высшая Церковная Власть и ученые богословы должны дать верное по существу и точное по формуле определение. Это и была задача Послания. Но, насколько я мог усвоить его себе, этой точности и ясности я не нашел. И смутился. И смущаюсь. Пусть, даже я и совсем неправ оказался бы в излагаемых (в докладах) мною воззрениях; и тогда это характерно: значит, не очень ясны определения Послания, если они вызывают недоумения, возражения и несогласие, — при всем моем желании тоже сказать: “сия вера православная, вера отеческая и апостольская”.

Этим собственно и исчерпываются основные мысли, связанные с вопросом об имени Божием. Теперь мы перейдем к 3 тезису Послания: он уже — прикладной к двум первым; и вызван больше полемическим соображением, чем существом дела. Но коснемся уже и его, поскольку он стоит в тезисах, то есть, среди существенных положений. Он гласит так:

— “В частности, святые Таинства совершаются не по вере совершающего, не по вере приемлющего, но и не в силу произнесения или изображения имени Божия: а по молитве и вере Святой Церкви, от лица которой они совершаются и в силу данного ей Господом обетования”. —

Мы не будем долго останавливаться на этом определении. Это отчасти сделано нами в докладе об о. Иоанне Кронштадтском: там приведены были мнения самого о. Иоанна и Архиеп. Феофана (б. Полтавского); которые придают и значение ПРИЗЫВАНИЮ и ИМЕНОСЛОВНОМУ БЛАГОСЛОВЕНИЮ, и БЛАГОДАТИ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЯ, — как средствам для совершения таинства СВЯТЫМ ДУХОМ; а о Церкви там не было сказано ими в этом смысле; наоборот, А. Феофан написал, что такое мнение есть новое.

Во всяком случае, автор этих строк, ни в семинарии, ни в академии не слышал о таком учении. Но не буду возражать. А выпишу из Православного Катихизиса нашей Церкви (М. Филарета Московского) то, чему мы учились с детства.

— “ВОПРОС. Какое важнейшее действие в сей части (верных) Литургии?

ОТВЕТ. ПРОИЗНЕСЕНИЕ СЛОВ, которые сказал Иисус Христос при установлении Таинства: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое: пиите от нея вси, сия бо есть Кровь Моя Нового Завета. Матф. 26, 26— 28; и потом ПРИЗЫВАНИЕ СВЯТОГО ДУХА и БЛАГОСЛОВЕНИЕ ДАРОВ, то есть — принесенного хлеба и вина.

Вопрос. Почему сие важно?

Ответ. Потому, что при сем самом действии хлеб и вино прелагаются, или пресуществляются, в истинное Тело Христово и в истинную Кровь Христову”. —

Потом после утверждения, что тайна пресуществления, по его образу, непостижима никому “кроме Бога”, Катихизис приводит слова Св. Иоанна Дамаскина:

— “Аще ли же образа, КАКО бывает, ищеши, довольно ти есть ус-лышати, яко ДУХОМ СВЯТЫМ: имже образом и от Богородицы Духом Святым Себе Самому и в Себе Самом плоть Господь состави: ниже более что вем, но токмо, яко Божие Слово истинное, действительное и всемощное есть, образ же не испытанный. Кн. 4, гл. 13, ст. 772.

Как видим, о “вере Церкви” не видим здесь ни слова. А излагается обычное учение — о совершении Духом Святым “при” произношении известных слов и благословении. А самые слова при преложении — “сотвори убо хлеб сей честное Тело”, “а еже в чаши сей — честную Кровь Твою”, и “преложи убо Духом Твоим Святым” — называются обычно “тайносовершительными”. Посему мы думаем, что изложенное в Послании учение для нас есть действительно новое.

Но если даже и принять его в той части, что все совершается “по вере Церкви” (хотя это и мне недостаточно понятно: конкретного смысла я еще не представляю), и в таком случае никак нельзя отрицать и ЗНАЧЕНИЯ ПРИЗЫВАНИЯ и БЛАГОСЛОВЕНИЯ при этом. —

Этим кончаются тезисы.

В конце этого отдела мам осталось сказать еще немного по поводу одного пункта, который смущал авторов Послания и докладов: это — о ПРАКТИЧЕСКИХ ПОСЛЕДСТВИЯХ той или другой установки вопроса об именах. По мнению Послания, вера в силу и действенность самого имени, или произношения может привести к “ужасным выводам”. Подробно это не вскрывается; но одна мысль ясна: “механическое” воззрение на произношение, на его действенность, может привести к ложной вере в самые слова, будто достаточно лишь произносить их, и спасение уже обезпечено, в силу непреложного действия присущей словам силы Божией: кто призывает имя Божие, в том Бог; а где Бог, там и спасение. И в таком случае, — продолжим ту же мысль, — можно будто и грешить и молитву Иисусову творить, и на спасение надеяться. Таким образом, имя Божие обратится в покров греху, злу. Это, действительно, было бы ужасно!

Другой “ужасный вывод” состоит в самой этой вере в силу слов, что является видом “магии”, каковая сурово карается Церковью.

Что сказать на это? Начнем с последнего.

Магией такая вера была бы в том случае, если мы верили бы в силу “самих” слов, то есть БЕЗ БЛАГОДАТИ БОЖИЕЙ. им присущей. А мы этого не признаем; сила имен Божиих — не от них “самих”, как психофизических актов, а — от Духа Святого.

А есть (возможна) другая магия: вера в значение наших собственных заслуг или условий (нашей веры, усердия, наших добродетелей, вообще нашего нравственно-психологического основания спасения).

Эта опасность переводит центр спасения из области Духа Святого преимущественно в наше собственное “делание”. А так как все “наше” не имеет собственно значения в очах Божиих (как это мы пытались несколько выяснить выше), то такая надежда на “наше” была бы своего рода магией “самоспасенства” (слово принадлежит М. А. Новоселову, изд. Рел. Фил. Библ.) Только в отличие от имени “магии слов”, такую магию можно бы назвать “магией душевной” (в противоположность — духовному благодатному способу спасения).

А этого приходится опасаться; поскольку такая идеология, в одностороннем ея выражении, стала распространяться со времени богословствования Митрополита Антония (Храповицкого), — о коем нами написана и послана Блаженнейшему Митрополиту Сергию особая записка; она (хотя и неожиданно для нас самих) теперь может быть приложена к тем же нашим докладам об имеславии; так как вскрывает методологию подобных воззрений о значении нравственно-психологического метода усвоения догматов, так называемого — “психологизма” в религии. И такая точка зрения весьма привлекательна; так как она представляется нам и более понятною и даже будто бы “более достойною” для “человека”.

Мы, — как объясняли это подробнее в докладе об о. Иоанне, — не признаем ни магии слов, но и ни магии душевной. Веруем, что спасение совершается благодатию Святого Духа, а — ничем иным тварным: будут ли то звуки, письмена, или идеи, мысли, “наша” вера и подвиги... Да, и от нас требуется подвиг; но он ценен тоже не магически, не “сам по себе”, а как путь для воздействия на нас Благодати Божией.

Это нас теперь подводит и к другому выводу: о вреде механичности.

Да, мы совершенно согласны с возможностью этой опасности, какую видит справедливо Послание Св. Синода. Наша лень и легкомыслие могут находить себе прикрытие в надежде на легкое средство спасения: перебирай себе лестовку, без особого усердия и сердечности повторяй лишь слова, имена и призывания; будешь спасен... И Еп. Феофан, как мы видели, опасается такого взгляда на дело (см.: Я “против” и т. д.). Значит, есть основания опасаться.

Действительно, при нашем упадке духовном, мы и самую высокую молитву — разумею Иисусову — способны превратить в механизм. И вероятно, так и бывает нередко.

Но Еп. Игнатий опасается как раз другого еще больше: опасается механической уставности вообще. Исполняется устав в полноте. Вычитывается все. Часами идет служба. А душа мертва. Даже Батюшка о. Серафим не советовал начальнице Дивеевской Ксении исполнять саровский устав в полноте: не под силу. А ввел небольшое правило для сестер; зато велел безпрестанно творить на работах молитву Иисусову до обеда; а после обеда — с добавлением “за молитвы Богородицы”. Не велел давать обещаний читать и вводить в богослужение разные акафисты и пр... Почему все это? Потому, что внутренняя молитва, как и Еп. Феофан говорил, гораздо труднее, чем внешняя, уставная. Тут тоже есть великая опасность механизма.

И вопрос весь в том: что собственно опаснее?

Я позволяю себе сделать общий — из двух учителей, Епп. Игнатия и Феофана — вывод: больше опасности в механическом исполнении уставности. Потому они и требуют непременно (особенно от монахов) молитвы Иисусовой. Потому усовершившиеся в молитве сей могут заменять ею все.

И это понятно. Призывание имени Иисусова, даже с психологической точки зрения, вводит нас сразу в непосредственное и безпрестанное отношение ко Христу; а в богослужении (кроме литургии) не мало и другого материала: гимпологического, теологического, нравственного и проч... Но еще важнее то, что с именами Божиими, по вере нашей и по существу дела, пребывает Сам Бог Своею Благодатию. И это приходит нам на помощь, а не во вред.

Теперь разберусь с обратной точки зрения на практические выводы. Нет ли опасности в передвижении центра тяжести в “нашу веру” и вообще в усиленное требование высокого напряжения духа со стороны самого человека? Думаем, есть. И притом несколько.

Прежде всего, через это возвышается в глазах наших “ценность” (мнимая) “нашего”, человеческого. А это весьма легко ведет к гордости, самоцену, — как настойчиво предупреждает об этом Еп. Феофан.

Затем, такое высокое требование столь трудно, столь сурово, что нам, грешным, представляется просто не под силу. И даже, читая о постоянных требованиях горячего усердия, подвигах до пота, и проч., — еще прежде всякого опыта впадаешь в уныние и малодушие. Такое направление — приемлемо лишь для сильных. Правда, оно, так сказать, не распускает, а подтягивает человека: ом начинает понимать всю ответственность свою в деле спасения, необходимость напряжения всех сил, чтобы получить милость от Бога. Но за то вселяет мало надежды на успех и благие результаты... Трудно читать такие требования...

Наоборот (если пока смотреть с психологическо-аскетической точки зрения), вера в то, что уже и самое вот имя Божие помогает нам своею собственною благодатною силою; что, где имя, тут и Бог действующий; что и одно (разумеется, с верою и смирением) повторение имени Божия, мало-помалу, приведет нас к благим результатам; что Сам Призываемый Господь, Которого мы, как дети, лишь нарицаем имя, придет к нам, немощным; и Своею помощью восполнит, укрепит и усилит нас; что даже в самом греховном состоянии, когда не поднимаются не только руки, но даже и уста, и мысли, и сердце, мы все же можем хоть повторять слова, имена Божий, с благою надеждою, что даже такое “одно” призывание не останется втуне; — все какую вливает надежду в нас! Это возбуждает желание хоть начать произносить слова Божий. А потом благодать, в них сущая, постепенно возгреет и большее... Если же человек согрешает, то та же Благодать слова может и покарать его с научительною целью, дабы он не произносил Божественных слов “всуе”...

А если грешник не будет даже призывать и имени Божия, то он — увы! — будет оставлен уже на полное растерзание врагами: и молиться не в состоянии (сердечно, то есть); и на подвиг не имеет сил; на свое “достоинство”, или “заслуги” “смешно” даже, а лучше сказать: страшно, и подумать надеяться; а устная молитва, призывание имен Божиих, — говорят ему, — безполезно и бездейственно: имена — только пустые звуки, безсодержательные названия, ничего “реального” в себе не имеющие; — что тогда остается? Впасть в последнее малодушие и уныние...

Впрочем, совершенно напрасно думают, будто бы приучение себя к произношению даже “одних слов” молитвы Иисусовой так уже просто и безтрудно. Нет! И не в том дело, что трудно заставить себя произносить их, собрать свои мысли, приучать к непрестанному повторению, — что тоже требует немалого труда НА ПРАКТИКЕ, а не в теориях (так говорили мне опытные); нет! Есть гораздо более страшные трудности: сверхъестественные. Враг не выносит даже одного повторения имени Спасителя: оно его палит. И Архиеп. Никон в своем докладе пишет:

— И ему (имени)... присущая некая сила Божия... проявляется “напр., при заклинаниях над демонами”, как “правосудно карающая и попаляющая”.

И жизнь опытных подвижников говорит, что начинающему произносить (не упоминаем уже о большем) имя Иисусово предстоит борьба от врага. Вот что пишет “Странник” в своих разсказах. После того, как он научил молитве Иисусовой некую девицу, враг устроил ему великое искушение. Она не хотела выходить замуж за сватавшегося жениха; убежала от него; ее потом разыскали; а совпало так, что в этом же селе был в то время и исправник и сей странник. Его завинили, что и он тут не без греха; арестовали, посадили в тюрьму (“холодную”); а “рано поутру пришли двое — сотский да десятский, высекли меня и выпустили; и я пошел, благодаря Бога, что Он удостоил меня потерпеть за имя Его. Это меня утешало и еще более возгревало непрестанную сердечную молитву (а начал он ее, как известно из доклада, с "механического" повторения 3000, 6000, и до 12000 раз в день). Все сии происшествия нисколько не оскорбили меня, как будто случились с кем другим, и я только их видел; даже когда меня секли, и это в силу было терпеть; молитва, услаждавшая сердце, ничему внимать не допускала...” ... От девицы жених сам отказался; и она ушла в монастырь... А странник пошел дальше... Ночевать решил в поле, в стоге сена... Во сне видит своего первого старца, который велел ему читать 35 главу из творений Св. Иоанна Карпафийского, “в которой написано следующее: иногда учивший предается в безчестие и терпит искушения за пользовавшихся от него духовно. — И еще указал на 41 главу его же, где говорится: елицы молитву зельне употребляют, сии от страшных и свирепых искушений пленяемы суть. — Потом стал говорить: бодрствуй духом и не унывай! Помни, что сказал Апостол: Болий есть, Иже в вас, нежели в мире (1 Ио. 4, 4)... Я, проснувшись, почувствовал в сердце моем великую радость, а в душе укрепление; и пошел в путь мой далее”.

Вот откуда нужно ждать нападений...

И Сам Бог не оставит начинающего призывать имя Его без научения. А у Него — обычен способ учить скорбями. Только в скорбях человек научится взывать ко Господу, звать Его на помощь, и притом звать с силою. Поэтому всякий должен и от Господа ждать споспешествующих уроков. Он, как “Учитель молитвы”, по словам Отцев, не оставит Своего “жезла на жребии” призывающих имя Его... Но Он же и поможет. Да в самых уже словах Его имени будет помощь. — “Кто призовет имя Господне, спасется” (Иоил. 2, 32; Рим. 10, 13). — “Призвал я имя Господне: Господи! Избавь душу мою. -- Милостив Господь и праведен, и милосерд Бог наш. Хранит Господь простодушных: я изнемог, и Он помог мне” (Пс. 114, 4-6). —“Есть ли какой великий народ, у которого были бы таким справедливые постановления и законы?” и “к которому боги его были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем Его?” (Втор. 4, 7—8). “Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем”, то есть слово веры, которое проповедуем (Втор. 30, 14; Рим. 10, 8)... — Огнем скорбей Он будет очищать сердце зовущего!

Таковы наши мысли о психологическо-аскетической стороне призывания. Но она — не существенная, а производная, прикладная, выводная: это — динамическое (в производимых действиях) восприятие имени. А более существенная состоит в том, что, независимо от наших настроений, имя Божие действительно сильно и действенно Благодатию Божиею. И мы, как верующие люди, должны принимать это откровенное нам в Писании и у Святых Отцев учение. Вот где — главный ответ. Но истина не может быть вредною.

И одно уже верование в такую чудную силу Божия имени (это — не мои слова, а всех Отцев, как я докладывал раньше) говорит о высоте религиозного воззрения; а еще лучше сказать: о высоте самого христианства, о САМОМ БОГЕ, столь Близком, столь Реальном, столь Всемогущем, столь Готовом всегда придти к нам, — только бы мы призвали Его. Это и есть настоящая, подлинная, живая вера. Это есть “религия”. Эти мысли бы можно развивать и более; но мы едва ли можем что прибавить к сказанному. Мы чувствуем всем сердцем своим, что именно такая вера есть вера. И в такой вере в силу даже и имени проявляется действительная вера в Благодать Божию, всяческими путями ищущую нашего спасения.

Можно было бы и богословствовать на тему слов Псалмопевца: “Боже! во ИМЯ ТВОЕ спаси мя” (53, 3). Бог все делает во славу Свою. И спасает нас тоже “во имя Свое”. И для Имени Своего. И чрез Имя Свое. — Но это — высоко для меня (и богословски, и духовно). —

В заключение вопроса об “ужасных выводах” невольно нам припоминается обычное предупреждение против опасности даже заниматься молитвою Иисусовою. Составилось у некоторых даже такое мнение, что занимающийся ею едва ли не непременно впадет в прелесть. Святые Отцы действительно предупреждали против последней опасности: и Григорий Синаит, и Петр Дамаскин, и иные. Но отсюда они не делали же вывода, что не следует заниматься молитвою Иисусовою. Наоборот, эти же учители настаивали на делании сей молитвы...

— “Мы не должны, — говорит Св. Григорий Синаит, — бояться или сомневаться, Бога призывая. Если же некоторые и совратились, будучи повреждены умом, то знай, что они потерпели это от самочиния и высокоумия”. —

Но такая прелесть может быть везде и от всего. В книге Паисия Величковского, в “Предисловиях” схимонаха Василия, говорится так:

— “Думают, что прелесть внешнему пению не примешивается: однако, несомненно, что во всем, в пении ли, или в молитве одинаково прелесть имеет место по неискусству делателей, — как сказал Св. Иоанн Лествичник: "Испытаем и рассмотрим и измерим: какая сладость происходит в нас при песнопении от блудного беса и какая— от духовных слов и от заключающейся в НИХ БЛАГОДАТИ И СИЛЫ"”.

И Еп. Игнатий даже негодует на такое предвзятое мнение:

— “В усвоении себе такой мысли и в запрещении заниматься Иисусовою молитвою заключается страшное богохульство, заключается достойная сожаления прелесть. Господь наш Иисус Христос есть единственный источник нашего спасения... человеческое имя Его заимствовало от Его Божества неограниченную, всесвятую силу спасать нас: как же эта сила, действующая во спасение, эта единственная сила, дарующая спасение, может извратиться и действовать на погибель? Это — чуждо смысла. Это — нелепость горестная, богохульная, душепагубная”.

Другие отцы говорят, что это есть искушение — с шуией страны...

— “Да, — говорит Еп. Игнатий, — Отцы остерегают. Они остерегают от прелести и находящихся в послушании и безмолвников, и постников — словом сказать, всякого, упражняющегося какою бы то ни было добродетелию... Мне случалось видеть старцев, занимавшихся исключительно усиленным телесным подвигом и пришедших от него в величайшее самомнение, величайшее самообольщение. Душевные страсти их — гнев, гордость, лукавство, непокорство — получили необыкновенное развитие” (Т. 1, ст. 215 и 225).

И однако, никто не делает вывода о том, чтобы люди перестали заниматься добродетелями. Так и при “простом” произношении имени Божия и от веры в силу его могут быть искушения; но это — не от имени и не от учения о присутствии в нем Благодати; а от злоупотребления и благами Божиими.

А вот и еще аргумент — в пользу защищаемого нами воззрения на силу “самого имени”... И это взято уже с наблюдений в нескольких случаях... Именно. Какое направление более располагает к молитве Иисусовой: то ли, которое говорит о силе имен Божиих? или то, которое отрицает это? Насколько нам известно, — ПЕРВОЕ. А второе, наоборот, умаляет желание творить молитву Иисусову. Правда, разсуждают, что она нужна, важна и пр. Но после такого определения, что “имя — только имя”, падает (я знаю примеры) охота творить молитву... Разве же первое — желание, усердие творить ее — может быть от врага?! Не думаем.

И еще приходят мысли (отчасти уже упоминавшиеся). Я уже рассказывал, как о. Игумен Зосимовой Пустыни, Герман, наставлял меня (вот только я не исполнял его благих наставлений): — “Молитесь просто”. И показал тут же пример: и самою ровностью голоса, и отсутствием малейшего напряжения сердца, и даже умеренным темпом произношения. И при этом перекрестился спокойно.

Если такова молитва нормальная, то она поистине чрезвычайно близка именно к “простому лишь произношению”... Я даже не заметил так называемого “сведения ума в сердце”, — а “просто” лишь произношение, повторение слов молитвенных... Разумеется, с верою, — но тоже со спокойною... Без всякого напряжения... Пусть даже это было началом учения... Но оно состояло в произношении слов... Конечно, с верою.

А я думал и думаю все больше, что такая молитва угодна Богу: она перелагает центр силы в НЕГО, в ГОСПОДА нашего и ОТЦА. Мы — слабые дети, грешники безпомощные. Стоим мы перед САМИМ БОГОМ и только показываем Ему свои раны и болезни... И скромно жалобно разсказываем. Просто. Это — молитва. Это — упование на Бога... Не на себя. Ни на что “свое”.

Однако, довольно. Закончу вопрос об опасных выводах прямыми повелениями подвижников молитвы, — кроме уже приводимых в докладах.

Св. ВАРСАНУФИЙ ВЕЛИКИЙ. — “Молитвы учитель — Бог; истин ая молитва — дар Божий. Молящемуся в сокрушении духа, постоянно, со страхом Божиим, со вниманием, Сам Бог дает постепенное преуспеяние в молитве”, — это слова Еп. Игнатия. А затем он ссылается на Св. Отца: — “Потрудись, говорят великие подвижники и учители молитвы, — сердечным болезнованием приобрести теплоту и молитву, и БОГ ДАСТ тебе иметь всегда”... Здесь — о сердечной. А вот и об устной.

— “Молчи, безпрестанно молчи, — говорит ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ, — помни всегда присутствие Божие и И М Я ^х( ^хт.е. Молитву Иисусову! См. дальше В. —>) Его”. Вот ИМЯ отдельно поставлено от Бога: то есть нужно помнить о Боге, но и держать ИМЯ его. Значит, и оно нужно и важно... Конечно, всем известно, что Батюшка учил о внутренней жизни; и заповедывал в своей поразительной, небесной беседе с Н. А. Мотовиловым искать “стяжания Царства Небесного”, “стяжания Благодати”: без этого нет и христианства... Но даже невозможно и помыслить, чтобы он считал имя Божие “только именем”... “Помни присутствие Божие и Имя Его”. — А вот Анатолий Оптинский: “Если желаешь иметь мир, то имей Иисуса если не в сердце, ТО ХОТЬ В УСТАХ, как и заповедывал я тебе лично” (Письма, стр. 12).

Одна из его духовных дочерей потерпела некое искушение. О. Анатолий пишет ей: — “Преподобная мать Т. Ты меня истинно утешила, когда написала, что молитва для тебя уж не так трудна, как была прежде. Говорю о молитве Иисусовой. И слава Тебе Господи, снисходящему к немощам нашим. Постоянно творить ее тебе еще нельзя. Ибо, пока не вкусит человек, “Яко благ Господь”, трудно непрестанно иметь в сердце Иисуса. Но и за то, что есть, слава Богу. Значит, пока держится молитва, не оставляй ее. А главное, во время молитвы окаявай себя, как недостойную произносить ИМЯ, непрестанно славословимое на небеси и на земли Ангелами и человеками. А скорби собирай, как сокровище, ибо это очень способствует молитве Иисусовой. А потому враг и научает и подстрекает всех, кто только может досадить тебе. Я тебя предупреждал давно, что всякий христианин, чем больше держится за эту молитву, тем больше озлобляет диавола, НЕ ТЕРПЯЩЕГО ИМЕНИ ИИСУСОВА, и направляющего на такого людей, даже и близких. Я видел девицу, которую отец родной так возненавидел, что хотел убить. Только та проходила УМНУЮ, — чего нельзя тебе еще” (там же 20). — А вот выпишем (для утешения нашего) выдержку и из писем о. АМВРОСИЯ той же Оптиной Пустыни. Тоже — некоей духовной дочери.

— “Описанное тобою искушение происходит от диавольской зависти”. Далее он ссылается на Добротолюбие, на слова Марка Подвижника, и продолжает: “Искушение это милостию и помощию Божиею пройдет; только ты против вражеских помыслов не представляй доказательств, потому что, по слову Лествичника, враги злохитры и могут с своей стороны представить тебе много возражений; а просто продолжай молиться, стараясь не внимать вражеским помыслам и презирать их, ПОВТОРЯЯ СЛАДЧАЙШЕЕ ИМЯ ГОСПОДА нашего ИИСУСА ХРИСТА. Св. Лествичник пишет: “именем Иисуса бий ратника. Несть бо сильнее оружия ни на земли, ни на небеси”... Не врагам противопоставляй, а сама про себя думай, что Святейший Сын Божий во время Своей земной жизни с грешниками ел и пил и не отрекся вечерять в дому Симона прокаженного и дозволил заявленной в городе блуднице прикасаться и лобызать Пречистые Свои нозе... Кратко сказать: ничего не отвечай врагам, а только молись и молись, призывая на помощь и милость СЛАДЧАЙШЕЕ ИМЯ ГОСПОДА нашего ИИСУСА ХРИСТА, пришед-шаго в мир грешныя спасти. А безтолковые толки вражеские, делать нечего, потерпи и понеси: через это стяжевается опытность духовная” (Письма, т. 2, 136).

— “Если устная молитва сама собою переходит в умную, то прекращать не нужно. Только все укоряй себя и не смущайся”. “Очень ты меня утешила, что желаешь учиться молитве Иисусовой. Начинай с устной. А прежде всего, вместо фундамента, положи терпеть скорби (курсив автора). Тогда она скоро привьется” (Пис. О. Анатолия. Ст. 121).

— “Главное — держись Иисусовой молитвы, иногда устами, а иногда и умом” (Там же, 146).

— “Когда молишься, внимай себе, чтоб внутренний твой человек молился, а не внешний только. ХОТЯ БЕЗ МЕРЫ ГРЕШЕН. А ВСЕ МОЛИСЬ. На диавольское разжение, лукавство и отчаяние не смотри, а преодолевай и побеждай его козни. Помни пучину человеколюбия и милосердия Спасова. Диавол будет представлять тебе лице Господа грозным и немилостивым, отвергающим твою молитву и твое покаяние; а ты вспомни слова Спасителя, — исполненные для нас всякого упования и дерзновения: "Грядущего ко Мне не изжену вон" и "Приидите ко мне вси труждающиеся и обремененнии" грехами и беззакониями, и диавольскими кознями и наветами, "и Аз упокою вы"”. — Так говорит о. Иоанн Кронштадтский (Моя жизнь о Христе, ч. 1, ст. 218).

И наконец: — “Когда покроет тебя тьма окаянного — сомнение, уныние, отчаяние, смущение; тогда призови только всем сердцем СЛАДЧАЙШЕЕ ИМЯ ИИСУСА ХРИСТА, в Нем ты все найдешь: и свет, и утверждение, и упование, и утешение, и покой; найдешь в Нем самую благость, милость, щедроты; ВСЕ ЭТО НАЙДЕШЬ В ОДНОМ ИМЕНИ ЗАКЛЮЧЕННЫМ, как в какой богатой сокровищнице” (Он же, т. 2, 203). И св. Лествичник: — В “духовных словах” “заключается” “БЛАГОДАТЬ и СИЛА”. — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Аминь. —

Г) НЕСКОЛЬКО ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ МЫСЛЕЙ.

В прежних докладах я кончил в сущности все.

Можно было бы говорить о том: почему Господь допустил возникнуть всем этим вопросам в наше время? Какое отношение они, эти, невидимому совершенно отвлеченные, вопросы, имеют к современным событиям жизни, столь далекой от таких “тонкостей”... Но я на это не имею дерзновения духовного; а тем паче не имею права судить других, — чего пришлось бы коснуться поневоле.

Только я думаю, что вопрос собственно заключается не столько в инкриминируемой (и справедливо) имебожникам формуле их (о пребывании Бога по существу — в имени); сколько в самой вере в силу имени. Здесь — корень вопроса. А богословствование пришло потом, уже — по нужде, для оправдания веры их.

И монахи здесь оказались не на высоте: ревность была, а разума и знаний не хватило. И не удивительно: если и епископам не легко разобраться в богословских суждениях и формулах (напр., мне); то что же требовать от менее учившихся?!

Троицкий пишет:

— “В изданиях имеславцев нет ни одного положения, которое не опровергалось бы другим, высказанным ими же. То они учат, что имя есть существо Божие; то говорят, что Существо Божие не именуемо; то говорят, что имя есть Бог лишь как энергия Божия, то как мысль человеческая; то они утверждают, что имя есть Сам Бог, то говорят, что нельзя имя отождествлять с существом Божиим; то говорят, что слогам и буквам имени Божия присуща благодать, то отрицают это. Таким образом, можно сказать, что учение имеславцев еще не выяснилось окончательно”.

Я не имею под руками литературы их; потому не смею судить: насколько прав Троицкий. Да меня собственно больше, и несравненно больше, безпокоили не они, а постановление Святейшего Синода.

И потому я собственно не о них писал в своих докладах; а о себе самом, о своих недоумениях и мыслях.

СУТЬ ИХ ВЫРАЖЕНА В СЛОВАХ Св. ИОАННА ЛЕСТВИЧНИКА:

— “Испытаем и рассмотрим: какая сладость происходит в нас при песнопении — от блудного беса и какая — ОТ ДУХОВНЫХ СЛОВ И ОТ ЗАКЛЮЧАЮЩЕЙСЯ В НИХ БЛАГОДАТИ и СИЛ Ы”.

Я полагал и полагаю, что собственно в этом и заключался весь вопрос в корне его. Потому и я свои доклады писал будто бы не по адресу имебожников; — и верно: не о них я писал, а о Послании Св. Синода. А там говорится, что “имя есть только имя”, только “название предмета”. Я думаю, что это не соглашается с приведенными авторитетными словами Святого Отца Церкви.

Теперь я высказал все. Предоставляю Патриархии судить: насколько я православен или — нет. Сохрани меня Господи от последнего!

Наконец, да не поставлена мне будет в вину и отягощающее осуждение меня моя личная греховность. Я знаю, что не подобает богословствовать кающимся. Но меня еще более смущало сознание, что я молчу об истине православия, — как оно мне предстояло в моем сознании и некоторых отеческих творениях. И помнил я еще изречение Св. Афанасия Великого, что защита истины послужит путем к прощению грехов. И потому к своим многим прегрешениям я не хотел прибавлять нового, и даже более важного; ибо хранить веру мы обязаны прежде всего.

Написав эти доклады, я теперь в этом вопросе успокоился и все предаю в руки Божий.

+Митрополит Вениамин.

1938г. 4/17 октября.

Примечание... В качестве прикладного материала я пошлю на этих же днях небольшой доклад из творений Св. Феодора Студита о почитании икон; так как это может дать нечто для выяснения рассматриваемого вопроса. Часто Архиеп. Никон, — и справедливо, — ссылался на параллель имеславия с иконопочитанием; след., там можно найти некоторый материал и для нашего предмета. — И если в церковных песнопениях крест назван “ХРИСТОНОСНЫМ” (Иерейский Молитв. Канон Кресту, Пес. 5); то и имя Божие нельзя ли также назвать “Б О Г О Н О С Н Ы М”? —

Еп. Иларион (Алфеев). СВЯЩЕННАЯ ТАЙНА ЦЕРКВИ. Введение в историю и проблематику имяславских споров. Т 2. с.459-512