Старица

Памяти
Прудченко Анны Григорьевны
ум. 04.01.2000

Заповеди блаженств начинают открываться тогда, когда исполняется закон Моисеев, христианство начинается тогда, когда в сердце появляется любовь к врагам. Все, что до этого, не христианство.

Церковь христианская - дерево, приносящее плоды любви к Богу и к ближнему, и к врагам; и нет на этом дереве неплодной ветви любви к себе и сухой ветви ненависти к своим врагам, равно как и к врагам церкви, ведь церковь и есть древо жизни и любви, и плоды его - вечная жизнь и бесконечная любовь, любовь ко всем. Корни этого дерева питаются соками всей земли, а крона его - голубое небо, где обитает правда. Любовь к врагам непостижима для ветхих сердцем. Они - пустая порода и мертвый прах, мимо которого к древу идут земные соки, напояя вечнозеленую листву, чтобы под милосердным солнцем созрели дивные плоды; а плоды эти - украшение трапезных столов Брачной Вечери.

Достойным вкушать плоды вечного дерева выдают белые одежды. Убеляются же брачные одежды Кровью Агнца, пролитой за грехи всего мира.

Жизнь Анны Григорьевны - путь к облачению в нетленные ризы. В молодости Анна Григорьевна много размышляла о пути к Богу, и тогда ей приснился сон. Будто стоит она у высокого и длинного моста через огромную реку, по мосту идут красивые люди, все в белых одеждах. Пошла и Анна Григорьевна, да стало страшно ей, опустилась она на коленки, пытается ползти ползком, и, все равно, не пускает ее что-то. Так на коленочках обратно и вернулась. Смотрит, около моста два человека в светлых плащах между собой о чем-то разговаривают. Подошла к ним. "Скажите, - говорит, - люди добрые, как мне на ту сторону перейти". - "На ту сторону пускают только тех, у кого есть белые одежды", - отвечают ей. "А где же дают эти одежды?" - "Вот там наверху, в домике, - указывают они на далекую гору, на вершине которой стоит домик, и окна его светятся, - только поторопиться надо, одежду дают до заката солнца". Она бегом к горе, добежала до нее, а гора высокая, вся из плит с острыми краями сложена. Наверх полезла, руки и ноги в кровь ободрала, от боли исплакалась. Добралась до домика, навстречу ей женщина выходит. "Здесь ли белую одежду дают?" - "Здесь, проходи". Только Анна Григорьевна дверь приоткрыла да на столе что-то белое увидела, как тут и проснулась.

Анне Григорьевне было 93 года, когда она рассказывала нам этот сон, на глазах ее навертывались слезы. "Так и не знаю, - говорила она, - получила ли я эти белые одежды".

Родилась Анна Григорьевна в 1905 году на Брянщине. В семье о Боге никогда не беседовали, так что веру ей открыл, как считала она, Сам Господь. Может быть, пошла бы она и в православную церковь, к которой всегда была близка по духу, но в их краях власть взяли живоцерковники, а к ним у народа никакого доверия не было. Поэтому крестилась Анна Григорьевна у евангельских христиан, и затем всю жизнь молилась с ними.

Муж ее, Игнат, был человеком глубоко верующим. Солдатом пришел он домой после революции. Как-то раз отправили Игната в соседнюю деревню, чтобы взял он под стражу церковных активистов, живших там. Пришел в ту деревню Игнат, встал под окна, слышит: молятся и песни духовные поют; и понравилось это ему. Зашел в дом и объясняет, что прислан он арестовать молящихся, но не будет этого делать: не могут быть плохими люди, которые так молятся. "Но тогда тебя самого посадят, а потом расстреляют, лучше возьми нас", - просят его, на что он отвечает: "Ну и пусть посадят". Так и случилось: вернулся он обратно, его и арестовали за неисполнение приказа, а с расстрелом замешкались. За это время протестанты собрали делегацию и отправили ее в Москву. Дошла делегация до Владимира Ульянова, согласился он подписать бумагу об освобождении Игната, но только в том случае, если подпишет Чертков. Подписал и Чертков. Привезли бумагу под двумя подписями; по ней выпустили Игната на свободу. Вскоре после этого он с Анной у христиан и познакомился.

Выйдя замуж, Анна переехала жить к мужу в его деревню. Мать Игната невзлюбила невестку, и перед первыми родами, когда сын был в отлучке, выгнала Анну из дома, так что рожала она на гумне. Помогли обустроиться молодой паре соседи, и уже через год был построен свой дом и появилась всякая живность; одних кур - вспоминает Анна Григорьевна - было до сотни. На свекровь Анна не обижалась и потом часто ей помогала.

Когда первому ребенку, а всего их было восемь, исполнился годик, произошла у Анны удивительная встреча, оставившая неизгладимый след в ее памяти. Она расстилала лен у реки, дочка играла рядом. Видит Анна, что по дороге вдоль реки идет убогая странница: руки и ноги опухшие, одета в лохмотья. И захотелось Анне ей помочь. Подошла к женщине, спросила, как ее зовут. "Мария", - отвечает та. "А куда идешь?" - "На запад". Позвала Анна к себе домой странницу, та и согласилась. И еще протянула Мария ребенку красивое яблоко. Анна яблоко перехватила и стала обтирать, боясь заразы, а потом поделила его пополам, дала и Марии, и своей девочке. Пришли они домой, Анна усадила гостью, стала воду для мытья греть. Накрыла на стол и полезла в сундучок - хотела старую рубашку для Марии достать, но подумала, что нехорошо делает, и вытащила рубашку новую. Подходит она с обновкой к столу, говорит Марии: "Ты чего не ешь?" - "Сыта я", - отвечает гостья. "Ешь. Вот я тебе рубашку принесла, носи ее". "Да, у меня своя рубашка хорошая есть", - слышит в ответ. Взглянула Анна на гостью и обомлела: вместо убогой оборванки стоит перед ней девушка красоты дивной, одежда на ней ладная, распахивает она белую кофточку, а там голубая сорочка. Заплакала Анна и глаза закрыла, а как открыла их, никого перед ней и нет. С этого времени, рассказывает Анна Григорьевна, она перестала жалеть для людей свои вещи.

В тридцать втором году Игнату и Анне, как верующим, паспорта «перечеркнули», и вынуждены они были уехать на Дальний Восток. Перед самой войной они смогли поменять паспорта на чистые и переехали в Карелию на Шокшинские разработки. Позже, во время войны семья эвакуировалась в Нижние Челны.

Эвакуация была очень тяжелой: дети пухли от голода, Игнат по дороге отстал, Анна болела и очень ослабла, но в ней оставалась та особая сила, которую давала вера в Христа. Задержавшись в прифронтовом поселке на берегу Онежского озера, пристроилась Анна с детьми жить в доме у карела. Увидела она как-то раз в ближнем лесу прячущихся людей и позвала их. Это оказались военные, пробиравшиеся к своим. Накормила их Анна, чем могла, одежду обсушила и указала безопасную дорогу. Когда они уходили, встал самый молодой на колени, попросил Божьего и материнского благословения, чтобы в живых остаться, за ним и все остальные на колени встали. Благословила их, и ушли они. А голод и холод брали свое. Совсем разболелась Анна и лежала, опухшая, в пустом бараке, дети были рядом. Слышит, кто-то ее зовет. Это разыскивали Анну двое военных в новых полушубках с автоматами. "Приказ у нас, - говорят, - доставить вас, Анна Григорьевна, живую или мертвую в Вытегру". Погрузили ее и детей на машину и повезли. Выяснилось потом, что отряд, которому помогла Анна Григорьевна, до своих добрался, а самый молодой из отряда оказался секретарем партийной организации. Он и вызволил Анну Григорьевну из беды. Вскоре нашелся и Игнат.

В Нижние Челны семья Анны плыла на корабле. Однажды ночью забрались на него мародеры и украли у двух гражданских, что рядом спали, портфель с документами и карточками. Две недели плыл корабль до Нижних Челнов, и все это время делилась Анна Григорьевна с ними продуктами по своим карточкам. А те, в свою очередь, добились помощи для семьи доброй женщины и пристроили ее возле станции, где бочки со спиртом опоражнивали. Детям разрешалось залезать в пустые бочки и макать в остатки спирта палки с намотанными тряпками - получилось несколько ведер спирта. Его продавали, и на вырученные деньги кое-как жили.

Поселили семью Анны Григорьевны в деревне неподалеку от Набережных Челнов у бабы Калы. А баба Кала была ведьмой. Осенью начали у Анны Григорьевны ребята прихварывать, стала она по ночам сквозняк чувствовать. Решила тогда одну ночь не спать. Лежит она и слышит: заскрипела дверь, босые ноги быстро и молодо по полу прошлепали, кто-то на печку прыгнул и бормочет там: "на черную воду.., на черный камень...". Потом кто-то спрыгнул с печки и начал дверью скрипеть: "Рып, рып..." Соскочила Анна Григорьевна с кровати, подбежала к порогу, схватила в темноте не поймешь кого и на пол повалила. Чувствует, под ней вроде бы голая девка лежит. Анна ее по щекам лупит, не боится. Требует признаться, кто под ней: бес или человек. Тут Игнат проснулся, пока свет зажигал, смотрят, а никого уже и нет. Встали утром - баба Кала исчезла, корова недоенная мычит. Пошла Анна Григорьевна к невестке бабы Калы, та и объяснила, что это проделки ее свекрови. "Мы и сами, - рассказывает, - от нее натерпелись. Муж мой решил книгу ее черную сжечь, сундук деревянный вскрыл, в нем железный ящик оказался. Муж его зубилом обстучал, а сломать так и смог. Баба Кала увидела это, кричит: "Что ты наделал. Ты не по ящику зубилом рубил, ты жизнь свою загубил". Как война началась, так он без вести на фронте пропал. А бабу Калу ты, наверно, в городе у родственников найдешь". Так и вышло. Спустя какое-то время баба Кала вернулась. Анна Григорьевна спрашивает у нее: "Зачем ты колдовала?" - "Муж твой меня обижать стал. Как ты утром уйдешь, он вскроет мои мешки с мукой, галушек себе и детям наварит, а потом все зашьет, да не так, как было. Я и решила его сгубить. Только колдую, колдую, и все без толку". "Не знала я про это, - говорит Анна Григорьевна, - а за мужа я Христу молюсь, как же ты ему навредить можешь, если он - моя половиночка, а я - его. Бросай, баба Кала, свое колдовство, перед Господом покайся". Баба Кала в слезы: "Не могу я этих слов произнести, и не проси. Родители меня такой сделали, прокляли они меня". - "Да, ты же тогда в ад пойдешь!" "Пойду, - заплакала баба Кала и стала обещать: - твоим вредить я больше не буду, ты ко мне добрая, не бойся". Так Анна Григорьевна защитила свое семейство от колдовства.

Когда выгнали немцев из Брянской области, вернулась ее семья на родину, а потом перебралась в Ленинград.

Много и других случаев из своей жизни рассказывала нам старая женщина, и всегда разрешались житейские драмы в этих историях через покаяние, прощение и искреннюю веру. Вот характерный пример из богатой на такие события жизни Анны Григорьевны.

В церкви, что находится на Поклонной горе, познакомилась Анна Григорьевна с одной женщиной и подружилась с ней. В неурочный час вернулась эта женщина домой и застала там мужа с любовницей. Муж обозлился и стал угрожать жене расправой. Она позвонила Анне Григорьевне и, все рассказав, попросила ее придти к ним домой. Ночью в комнату, где сидели Анна Григорьевна с женщиной, ворвался пьяный муж с топором. "Ты кто?" - заорал он на Анну Григорьевну, не понимая откуда она здесь взялась. "Я - твоя мама", - ответила та. Неожиданный ответ несколько смутил одержимого злобой мужчину: "Да нет у меня никакой матери!" - "Есть! Опусти топор, сынок". Муж бросил топор и тут же свалился в корчах. Когда припадок кончился, взгляд его прояснился. "Вставай на колени, ради Христа проси прощение у жены", - потребовала Анна Григорьевна. Надломленная испугом жена простила кающегося мужа не сразу и с неохотой. Запало это в сердце Анны Григорьевны, и вечером она, на всякий случай, подошла к квартире супругов. Услышав плач из-за дверей, позвонила. Открыл заплаканный муж. "Жена оделась как невеста и хочет из окна выпрыгнуть, а я ее сторожу", - говорит. Подошла Анна Григорьевна к его жене, отхлестала ее по щекам; женщина и сникла. "А теперь ты вставай на колени перед мужем, проси у него прощение". Встали они на колени все втроем, муж с женой друг у друга прощения просят, а Анна Григорьевна за них молится. И стали, как в сказке, муж с женой жить дружно, Анну Григорьевну мамой называть, а ребенок, который у них родился, почитал ее за родную бабушку.

Огромный житейский и духовный опыт сотворил из Анны Григорьевны старицу в протестантском обличии. Эмоциональность и напряженность проповеди, свойственная церкви социального служения, сочеталась в Анне Григорьевне с сердечной глубиной душеведения и никогда не переходила ни в сентиментальность, ни в экзальтацию и возбужденность. Господня молитва в ее устах всегда звучала сильно и открыто, она прекрасно и не по-школярски знала евангельские тексты, сочиняла и наизусть читала духовные стихи. Лежа на операционном столе, в свои девяносто с лишним лет перед лицом смерти она вслух молилась о врачах и рассказывала державинскую оду о Боге; и чудом Божиим и руками хирургов выжила.

Главной ее заботой и служением в старческий период было хождение в народ с проповедью покаяния и спасения во Христе. Слушателями ее могли быть старушки, скучающие на скамеечке возле дома, долгая очередь за продуктами, пассажиры автобуса или трамвая, больные в палате и верующие, выходящие после службы из молельного дома или православного храма. Слушали ее люди внимательно и с интересом. Не только женщины, но и мужчины, переживая сказанное, плакали; многие пихали ей в сумочку деньги и продукты, которые Анна Григорьевна старалась не брать. Часто ее приглашали к себе на квартиру.

Не иначе, как по наитию была известна Анне Григорьевне тайна умной молитвы. Конечно, Добротолюбия она не читала и по четкам не молилась, но, когда в сердце ее разгорался духовный огонь, она преображалась и душой, и телом. Лицо ее удивительно молодело и почти светилось, морщины разглаживались и голос звенел. Она говорила, что в этот момент в ее сердце разливалось тепло и появлялась сладкая боль и чувство любви, рвущейся ко Христу.

Любя свою церковь и не отделяя себя от общины евангельских христиан, Анна Григорьевна взрастила в сердце любовь ко всем людям, не взирая на их религиозную принадлежность. Анна Григорьевна молилась за людей, не обращая внимания на то, какой они веры. Она искала чистого отклика в душе человека, нисколько не стремясь привлечь в свою церковь ценой поношения и отыскивания чужих грехов. Старая женщина часто говорила, что верит больше Богу, чем людям, которые Бога не знают и при этом берутся о Нем судить. Так сбывалась на Анне Григорьевне притча Господа о Добром Самарянине.

Анну Григорьевну долго мучил не разрешенный протестантской церковью вопрос о возможности молитвы за умерших. Слишком много было у нее внутренних свидетельств о неразрывной и близкой связи живых и мертвых. Разрешаться этот вопрос начал после вот какого случая. Одна из дочерей Анны Григорьевны во время войны ушла с разведывательной группой за фронт и пропала там без вести. Очень долго мать молилась за нее как за живую, но прошло пять десятилетий, и остатки надежды на то, что дочь жива, исчезли. В один из вечеров, когда Анна Григорьевна думала о дочери, сидя на кровати, в ее комнате появилась женщина. "Ты моя доченька?" - спросила Анна Григорьевна. Женщина молча кивнула головой и подошла поближе. И тогда Анна Григорьевна стала молиться о дочери, чтобы Господь был милостив к ней на небесах, а дочь подходила все ближе, с благодарностью смотря на молящуюся мать. Вдруг дочь исчезла, и за ней вереницей пошли души людей, они заглядывали в глаза старой женщины, прося ее молитв. Все сильнее и жарче молилась Анна Григорьевна за умерших; их набилась целая комната, и они, толпясь, пытались протиснуться к кровати. Анна Григорьевна, изнемогая, почувствовала, что не может больше выдержать такого напряжения, и тогда души, словно подхваченные ветром, улетели прочь.

В последние годы жизни возраст и болезни заточили Анну Григорьевну в четырех стенах небольшой комнатки. В летнее время домашние уезжали на дачу, и она часто оставалась по несколько дней одна в квартире. Но ей не было страшно и скучно, ведь рядом с нею Господь. Она молилась или, надев сильные очки, читала Евангелие длинными ночами, беседуя с Богом.

Агиография часто рисует нам человеческие добродетели, существующие как неизменная данность от Бога, в виде статичной иконы, сияющей и недостижимой для грешников, взирающих снизу. А как грешник становится праведником? Как изживается зло и восполняются недостатки, претворяясь в достоинства? Как свет изгоняет тьму? Подвигами ли, делами ли? Нет, но верою, которая расцветает делами любви к ближнему.

Праведность в миру имеет особую ценность и зачастую ставится выше уединенного подвижничества и монашеского подвизания, начинающегося с бегства от людей и мирских благ. Вспомним истории из житийной литературы, которые произошли с Антонием и Макарием Великими. Простой сапожник из Александрии превзошел Антония Великого в смирении, а Макарий Великий не возрос в меру двух женщин, ведущих хозяйство и воспитывающих детей. Не жертвы и подвигов хочет Господь, но милования, прощения и веры.

Именно такую веру пыталась воплотить в своей жизни, устремленной к Богу, Анна Григорьевна. Искренность чаяния брачных одежд служила ей путеводной звездой в Царствие Божие, испытания и страдания омывали душу, лучи любви к ближнему ткали световой хитон. Приблизился солнечный закат, закончен тяжелый подъем на высокую гору, и , верю, открылись для нее двери дома, где облачают в белую одежду.

А. Румянцев