Часть первая (ДНЕВНИК)

Теперь я в первый раз намереваюсь серьезно и осмысленно говеть. Я только теперь понял всю необходимость, всю святость, все величие этих двух Таинств: покаяния и приобщения Тела и Крови Христовых. Все пророки, апостолы и Сам Христос Спаситель и Его Предтеча — Иоанн Креститель — все они начинали свою проповедь словом: "Покайтесь".

Тяжело, когда совесть нечиста, когда сознаешь себя виновным. Нам необходимо покаяться, сознаться в своих грехах, высказать все, что нас тяготит, тогда нам становится уже как-то легче. А здесь наше исповедание своих грехов принимает Сам Господь наш Иисус Христос. Он милостив, Он любит нас, Он имеет власть простить нам наши грехи, Он разрешит нас от ужасного бремени греховного, успокоит нашу совесть и подкрепит нас. Вот что нам дает это Таинство, но только в том случае, если мы искренно сознаем себя виновными, искренно каемся в своих грехах и надеемся на Божию милость, ибо Он принимает всякого грешника, самого ужасного, положительно утопающего в грехах, пусть только он будет смирен сердцем, сознает свою виновность и придет ко Христу с покаянием не показным, а искренним. Вот если мы будем смотреть на покаяние так, то, приступая к нему, мы должны будем сознать все величие этого Таинства и потому приготовить себя надлежащим образом.

Приготовление к Таинству покаяния должно состоять в самоуглублении, посте и молитве. Для того, чтобы сознать все свое недостоинство пред Богом, увидеть все свои грехи, увидеть всю грязь и низость своей жизни, необходимо углубиться в самого себя и разобрать все свои поступки. Пост необходим для нас при этом, как умерщвление плоти, для того, чтобы оторваться от плоти и всего, земного и мыслить о Боге, о небесном.

Справедлива пословица: "Чем больше ешь, тем больше хочется". Если мы утолим только голод и жажду и займемся делом или станем молиться, нас еда не будет отрывать от нашего занятия. Это я сам на себе испытал. Тогда как-то чувствуется, что сущность жизни не в еде, ни в чем-либо земном, а в высшем, духовном мире человека, не в утолении страстей, а в стремлении к свету, истине, Богу.

Стремление познать истину есть первый признак духовной жизни человека, без этого человек духовно умирает. Если же мы угождаем плоти, то ее потребности растут неимоверно быстро, так что подавляют всякое духовное движение души. Нас тогда не интересуют высшие духовные вопросы, весь наш интерес сосредоточивается исключительно на земном: на удовлетворении страстей и похотей плоти. Жалок тогда человек, хотя очень часто и не сознает этого. Напротив того, человек постящийся отрезвляется, совершенствуется нравственно. Конечно, пост, если не сопровождается молитвой и духовной работой, не имеет почти никакой цены.

Пост не есть цель, а средство, пособие, облегчающее нам молитву и духовное совершенствование. Молитва, если только искренна, имеет великую силу. Сам Иисус Христос о силе молитвы, произносящейся с верою, говорит: "Все, что просите от Отца во имя Мое, даст вам", и "Если с верою скажете горе сей: "иди и ввергнись в море", будет вам". Поэтому мы, не будучи в состоянии сделать что-либо доброе, должны прибегать к молитве, как единственному спасительному средству в нашей немощи.

Знаю по себе. Хочу и не могу. Хочу делать добро, а делаю зло. Я даже не могу отличить белого от черного, зла от добра. Жалкое, ужасное состояние, в котором только и может помочь молитва, молитва покаянная.

Да, я вижу единый исход из моего положения — это покаяние и приобщение Святых Тайн. Прежде должен очистить себя покаянием, а затем принять в себя Тело и Кровь Христовы. Великое Таинство — покаяние, но еще более величия и святости являет приобщение. Здесь я принимаю в себя Самого Иисуса Христа, Его Пречистое Тело, Его Кровь, Его Божество. Я соединяюсь с Ним самым тесным образом. "Пияй Мою Кровь и ядый Мою Плоть во Мне пребывает и Аз в нем", — говорит Сам Спаситель. Всю важность, всю необходимость этого Таинства для нас мы видим из слов Спасителя, что только вкушающий плоти Его живет, а тот кто не вкушает, не имеет в себе жизни. Да, велико и необходимо для нас это святое Таинство, но и страшно.

Как я, недостойный и грешный, подойду к Святой Чаше? Ведь я не жизнь, а осуждение найду в Ней. Ибо всякий вкушающий недостойно, "суд себе яст и пиет". Да, страшно.

Поэтому я должен всю эту неделю, начиная с понедельника, ходить в церковь и дома молиться и, углубившись в себя и сознав свое недостоинство, приступить к Таинству покаяния с искренним желанием исправить и переменить свою жизнь. Затем, все-таки, будучи очищен, я со смирением и уже не с таким страхом приступлю к принятию Тела и Крови Христовой. Это несомненно поможет моему желанию стать человеком и, может быть, хоть немного, да откроет глаза.

Я не имею в себе жизни. Теперь это мне вполне понятно: я ни разу не говел, не исповедовался, не приобщался. Ни разу, это ужасно. Что толку, что я каждый год ходил говеть? Какой смысл в таком говений? Еще в прошлом году я, пожалуй, молился, когда приступил к Чаше, но этого далеко не достаточно.

Помню, как жалко было расставаться с миром, с плотскими наслаждениями, да я и не хотел вовсе с ними расставаться. А это разве покаяние? Нет, тут только одна форма, внешняя сторона. Так не должно быть.

Теперь я решил исправиться, хочу переменить жизнь и, кажется, хочу искренно. Если так, то для меня теперь имеет смысл говеть, ибо я намерен говеть по-настоящему, как следует. Я даже надеюсь, что это послужит основанием к моей дальнейшей жизни и деятельности.

Я хотел еще вождественский пост говеть, но прозевал, да тогда мои теперешние мысли едва нарождались. Завтра (впрочем это будет сегодня) я, если даст Бог, пойду к Батюшке. Поговорю, авось разъяснит хоть немного да, как человек уже пожилой и, по-видимому, верующий, может быть, даст добрый совет.

Вчера я высказал мысль, что главный признак духовной жизни есть стремление к познанию истины. Я вдруг усомнился: а может быть, это не так? Но подумал и вижу, что сказал вчера правду.

В древности Сократ, ученейший философ, умирая, сказал: "Я знаю только то, что ничего не знаю".

Да, истина непостижима. В то время как приближаешься к ней, кажется, что удаляешься, по крайней мере, видишь ее все выше и выше над собой. Все слабее и ничтожнее кажется нам наш ум в сравнении с ней. Все это так.

Но Сократ жил доождества Христова, и ему истина, возвещенная Христом, была неизвестна. Для нас же она открыта. Да, нам указано, где ее искать. Она — во Христе Иисусе. Но все-таки она непостижима, мы можем только более или менее приблизиться к ней; сама же по себе истина никогда не откроется, если человек того не захочет.

Путь к познанию истины труден, очень труден, особенно для меня и для всех, подобных мне, грешников. И путь этот труден только сначала, потом он становится более приятным. Путь к познанию истины есть добродетель, любовь и жизнь по совести при вере в Бога. Трудно попасть на этот путь, ибо он требует самоотверженности, готовности на все, что бы там ни представилось. Смиренный человек может пойти по этому пути, а гордый не сможет. Вот этот-то путь к познанию истины и есть духовная жизнь человека, и человек, не идущий этим путем, мертв духовно.

У священника не был, потому что была всеношная. Говеть я начал. Был у обедни в Казанском соборе. Очень удобно, обедня там приблизительно в 10 часов. Служат порядочно. Очень хорошо вынимают просфоры. Завтра тоже надо к обедне. Надо молиться и молиться как можно больше и усерднее.

Я несколько раз собирался написать то, что пишу теперь. Когда мы с Ваней (братом) были в Оптиной пустыни и хотели поступать в число братии, именно тогда обстоятельства подошли так, что нам необходимо стало опять возвратиться в семью. Все монахи, которые постарше, советовали пожить еще в миру, а о. архимандрит прямо не хотел принять. Тогда мы решили ехать домой, но...

Он приказал нам зайти к нему проститься. Приходим. Он дал нам общие правила молитвы и жизни, но сначала благословил иконами. Его слово при благословении особенно запомнилось мне:

"Благословляю Вам, Николай Митрофанович, на радость родных и знакомых, и на пользу души Вашей". При этом он благословил меня маленькой иконой Божией Матери "Споручницы грешных". Не знаю почему, но это я даже решил записать.

Н. Беляев.

Прошлый год мы приехали сюда 24 февраля, а из Москвы выехали 23 февраля. Приехали сюда часа в четыре, была суббота. В воскресенье начиналась масленица.

Прожили в миру восемь месяцев, причем время от времени мы наведывались в Оптину.

Когда мы были здесь последний раз от 5 до 9 декабря, то выехали из Москвы 4 декабря, в день св. Варвары великомученицы, а возвратились 10 декабря в понедельник. Сразу с вокзала мы отправились в часовню Иверской Божией Матери, а оттуда — к владыке Трифону, а потом уже домой.

Когда мы были здесь 7 декабря, в день святителя Амвросия, в день, когда именинником бывает старец Амвросий, Батюшка решил нас принять. В этот день за обедней Евангелие, Апостол и запричастное пение псалмов говорили об отречении от мира. "Про вас это говорится", — сказал о. Варсонофий и решил нас принять. Он нас благословил ехать домой, устраивать свои дела.

Когда все было готово, мы получили благословение Владыки: "Вы восходите на крест, поэтому я даю вам в благословение крестики, помогай вам Бог", — и благословил нас крестиками.

Затем мы получили благословение и от мамы. Мама нас благословила иконами Покрова Пресвятой Богородицы. Мы отправились из Москвы 22-го и прибыли в Оптину 23 декабря, а утром 24 перебрались в свои келий. Здесь мы отслужили молебен, окропили келий святой водой. Таким образом, мы поступили в скит наканунеождества Христова.

В прошлом году, когда я начал стремиться к жизни во Христе, я не читал никаких книг, а только Евангелие, которое и читал месяца два, да "Путь ко спасению" еп. Феофана.

2 февраля 1907 года я в первый раз хотел сознательно исповедоваться и причаститься Св. Христовых Таин, что и исполнил. Насколько это было искренно, я не знаю, знаю только, что было такое желание. Таким образом, начало мое было положено в день Сретения Господня.

Помоги мне, Господи, довести до конца то, что я начал.

Батюшка, видимо, ко мне расположен, даже очень добр и нежен. Несколько раз он утешал меня своими беседами и наставлениями. Спаси его Господи. Всего записать нет возможности, да я и не запомнил всего, а только отдельные наставления:
— Делайте все сами, что можете, старайтесь не пользоваться чужими услугами. В своей келье ничего съестного не держите, всегда аккуратно ходите к трапезе, ибо Господь благословляет скудную пищу и делает ее вкусною. Заметьте, что те монахи и послушники, которые не трапезовали со всеми, а брали пищу себе, хворали и даже умирали.
—В церковь ходите обязательно и всегда до начала, первыми старайтесь придти. Утреня — одно из самых трудных установлений монастырской жизни, зато и имеет великую силу... За пятисотницу держитесь, как за столп, в ней великая сила. Почему? Это тайна, это закон монашеской духовной жизни.

Пейте чай у себя, в келий, к другим не ходите, а будут звать, — отказывайтесь.

В келье же у себя пейте по три чашки. За трапезой кушайте досыта, но не до пресыщения. Поет и воздержание, необходимые впоследствии, для вас совсем необязательны.

Вчера вечером я быстро был оторван от дневника и пошел к Батюшке. Беседа шла очень долго, с 8 до 11 час. Батюшка много говорил хорошего, но где же все упомнить. Буду опять писать также кратко и отрывочно.
— "Краеугольный камень иноческого жития есть смирение". Смирение и послушание помогают приобрести различные добродетели, особенно в телесном отношении, но если есть гордость — все пропало. Так, с одной стороны, велик и гибелен порок — горд ость, а с другой — спасительно смирение. "На кого воззрю? Только на кроткого и смиренного, трепещущего словес Моих", — говорит Господь. А иночество есть великое безбрежное море, исчерпать или переплыть его невозможно.

Это не так понятно человеку, не вступающему на этот путь. Практика нужна. Перед вами огромная завеса, и вот она начинает с нижнего уголка чуть-чуть приподыматься. Вся мудрость земная, правда, которая имеет некоторый смысл и цель, главным образом, для достижения удобств в земной, плотской жизни, по сравнению с иночеством есть ничто, или, лучше сказать, — копейка по сравнению с миллиардом рублей.

Один известный мне человек, высоко образованный, получивший европейское образование, был в Московском Университете, и в Лондоне, и в Париже. Поступив в монастырь, он пишет своему мирскому другу, товарищу по учению, что он до сих пор ничего не понимал. Так дивно глубок смысл иночества, а назначение инока еще выше.

Св. ап. Павел говорит, что в будущей жизни будут различной степени блаженства: "Ина слава солнцу, ина слава луне, ина слава звездам, звезда бо от звезды разнствует во славе". Этих степеней миллиарды, говоря по человеческому разумению, неисчислимое количество, и инокам принадлежит первая. А схимонахи, конечно, достойно своего звания живущие, будут в числе "серафимов". Вот как велико назначение инока. Поэтому как должны мы благодарить Бога, что Он привел нас в скит!

Ни на минуту не подумайте, что вы сами пришли сюда. "Никто не может придти ко Мне, аще не Отец Мой Небесный привлечет его". От Бога нам дана свобода, и с вашей стороны было лишь свободное произволение. Вы только не противились, когда Он, взяв вас за руку, повел сюда. Господь спасает нас, а не мы спасаемся, но Он, Милосердный, спасает нас при нашем желании.

Итак, благодарите Бога. Вы сами видите, как много людей погибает в миру, сами поразмыслите теперь, за что оказал Господь вам такую милость, что привел вас сюда в монастырь, в наш укромный тихий скит. Да. Только при помощи Божией можно проходить этот тесный, скорбный путь.

На первый взгляд кажется, что есть какое-то противоречие: с одной стороны, этот путь исполнения заповедей Господних есть легкий и благой, а с другой — он тесный и прискорбный. Да, он тесен и прискорбен для тех, кто вступает на него или с принуждением без внутреннего расположения, или же из-за каких-либо иных целей, кроме спасения души. Для таких он тяжел. А для тех, которые становятся в ряд иноков с чистым желанием и намерением служить Господу Богу в духе и истине, он легок.

Вот и Вы, Николай Митрофанович, поживите здесь, если только Господь сподобит Вас такой милости, два-три года и увидите, какое блаженство — иноческое житие. Вы, может быть, уже заметили, как быстро летит здесь время. Пройдут годы, может быть, десятки лет, а Вам будет казаться, что Вы поступили сюда только вчера.

Я спросил однажды у одного инока, жившего в монастыре пятьдесят лет: "Долгим ли показалось вам время, прожитое в монастыре?" — "Нет, — отвечал он, — мне кажется, что я здесь 50 дней, а не 50 лет. Да и не 50 дней, а 50 минут".

Да, очень быстро летит время в монастыре...

Никого никогда в свою келью не пускайте без молитвы, пусть сначала пришедший произнесет молитву, и тогда только впустите его. Выходя и входя в свою келью, кладите четыре уставных поклона с молитвами, а вообще всегда навыкайте молитве Иисусовой. Если кого-либо встречаете из братии — всегда кланяйтесь первым, у иеромонаха берите благословение. Смиряйтесь, смиряйтесь, смиряйтесь.

Теперь читайте книги, пока нет послушания обыденного, потом некогда будет читать... От чтения книг окрепнет ваше произволение. Евангелие все тайнами повито. Одному оно, положим, открывается на 1/100 сантиметра, другому — на тысячу верст. Одному много, другому мало, и малого — одной сотой доли — ему достаточно для жизни. В жизни нашей действуют вера, надежда, любовь. Без них наше спасение невозможно.

В Евангелии обладателем веры является апостол Петр. "Ты еси Христос Сын Бога Живаго", — исповедует он, когда все, за исключением апостолов, считали Христа человеком. Но и из апостолов он является представителем веры. Любовию обладает более других апостол и евангелист Иоанн Богослов. Представителем надежды является Иаков. Поэтому-то Христос, когда хотел показать Свою славу, преобразился именно перед этими учениками.

Я все стараюсь разъяснить и показать Вам, что такое иночество. Краеугольным камнем иночества есть смирение, как я уже сказал.

Между прочим, Батюшка рассказывал нам здесь про одного монаха, который обладал не только смирением, но и другими добродетелями: терпением и непрестанною молитвою, произносимою в сердце. Один монах, видя огненный столп от крыши трапезы, пришел в трапезу и увидел сего монаха всего в огне, стоящего на коленях и молящегося. Этого монаха, о. Феодота знает и помнит один скитский монах.
— В Глинской пустыни недавно был рясофорный послушник о. Феодот. Он прежде был солдатом, и за его высокий рост и крепкое телосложение заставили его, когда он поступил в монастырь, носить дрова и воду в кухню. Так он до конца жизни и оставался на этом послушании. Был у всех в презрении, спал, где придется: когда на полу, когда на дровах. Никто не обращал на него внимания. Так он дожил лет до семидесяти.

Однажды о. архимандрит Илиодор, человек доброй жизни, придя от обедни, сел у раскрытого окна в ожидании самовара. Прислонившись к спинке стула, он впал в тонкий сон и видит чудный сад, какой-то неземной. И воздух не такой, и растения, и деревья, и плоды на них не такие, как на земле. Одним словом, сад неизреченной красоты. И вот среди сада о. Илиодор видит о. Феодота. "Это ты, о. Феодот?" — "Я, Батюшка." — "Как ты здесь?" — "Да это мне дано." — "А что это?" — "Это рай." — "А ты можешь мне дать этих плодов?" — "Могу." Тут о. Илиодор увидал в раю своего отца и, бросив данные ему плоды, побежал к отцу.

В это время на дворе раздался крик. От этого крика о. Илиодор проснулся, и все исчезло. А на дворе он видит, что за о. Феодотом бежит повар и бьет его палкой по спине. О. Илиодор остановил истязание о. Феодота, запретив повару бить его. Затем, позвав к себе в келью о. Феодота, о. Илиодор спросил его, где он был. "На кухне, — был ответ, — я не так дрова положил, ну и повар меня побил. Да что, мне этого мало, я сам виноват. Да мне и больно не было, я надулся, ну палка и отскакивала от меня, мне и не больно." — "Нет, о. Феодот, скажи мне, где ты сейчас был?" — "Да на кухне." — "Встань о. Феодот перед образами на колени, и я встану. Я твой духовный отец, скажи мне, где ты сейчас был?" — "Ну если так, то обещайся мне перед Богом, что никому не скажешь этого до моей смерти..." Тот обещался. "В раю, да и тебя там видел." Тут о. Илиодор понял, что он видел не простой сон, а действительно сподобился видеть рай. "А что, о. Феодот, могли бы очутиться при мне те плоды, которые ты мне дал?" — "Конечно, но значит так судил Бог."

Смирение, терпение и непрестанная умная молитва — вот чем обладал о. Феодот. Это такая молитва, о которой мы и понятия не имеем. Заметьте, что все святые, которые удостоились видеть рай, изображали его, как неописуемой и неизреченной красоты сад. Оказалось, что о. Феодот был гораздо выше о. Илиодора, хотя первый был послушник, а последний — архимандрит. Но не то важно, какое исполняется послушание, а то важно, как оно исполняется: со смирением, терпением и молитвой.

Всего не упомню. Окончил о. Варсонофий тем, что вспомнил своего старца о. Анатолия, которого можно было заслушаться, когда он говорил. Батюшка всегда с великим благоговением вспоминает своего старца-наставника.

"Слабеть начал я, — сказал, наконец, Батюшка, — слабеть. Чувствую, что недолго мне осталось жить. Одного прошу у Бога, чтобы вы встали на ноги, окрепли. Ну, помолимся". Он стал молиться о нас обоих, мы тоже молились. Затем он благословил нас, и мы ушли. Великий святой старец. Придя в свою келью, я помолился о том, чтобы Милосердый Господь продлил дни жизни Батюшки о. Варсонофия и нас его наставлениями поставил на ноги и укрепил, как об этом молился сам Батюшка. Спаси его, Господи, и помилуй. Я первый раз вижу такого человека. Никогда я не слышал таких бесед, как у Батюшки.

Сегодня ходил к обедне, к вечерне, остальное время читал жизнеописание старца о. Макария. Вот был человек. Хоть бы немного мне, грешному, походить на него. Докончил все жизнеописание, и теперь читать не придется, вероятно, довольно долго.

Батюшка благословил завтра, аще жив буду, начинать послушание, а все остальное чтение оставить. Сегодня у меня времени целый час, постараюсь припомнить что-либо из Батюшкиных бесед.

"Послушание паче поста и молитвы, — говорил Батюшка. — Не смущайтесь, если придется опаздывать или даже пропускать вовсе церковную службу. Открывайте все свои помыслы, особенно те, которые долго Вас не будут оставлять. Постепенно нужно проходить иноческое житие, это наука из наук. Как всякую науку нужно проходить, изучать под руководством более или менее опытного в сей науке человека, так и здесь необходимо держаться своего старца. Но "единого достоит вопрошати", — ибо может произойти духовное разделение".

Надо записать, что Батюшка говорил об Евангелии и о вере:
— Без веры во что-нибудь нельзя ничего сделать. Посмотрите, почему какой-либо человек, ну хоть ваш брат, желает стать врачем. Потому что он верит в медицину. Каждый из ученых верит в свою науку. И так везде и во всем. Точно также для христианской жизни необходимо верить в Бога, Христа, Евангелие. "Мы не можем верить, — говорят иные, — нет на то доказательств. Иное дело наука, там все доказано." Хорошо, но прежде чем отвергать что-либо, надо исследовать предмет, испытать. Св. Иоанн Богослов прямо говорит, что надо испытывать "дух". Но надо испытывать на практике. Пожить надо по Евангельскому учению и узнать на деле: правда ли, что "блаженны нищие духом", "блаженны кротции" и т. д. Если вы не испытали этого, то не можете и опровергать, не можете утверждать, что Евангелие — ерунда. А многие так говорят. Но на Страшном суде сих людей спросят: "Что, читали Евангелие?" — и получится обязательно три ответа: 1-й — "нет", 2-й — "кое-как" и 3-й — "Да читали, конечно, только не поняли". Да, обязательно получатся эти три ответа. (Лампа гаснет, не могу более писать.)

15 января я очень оборвал дневник, керосина не было. Продолжу еще немного самый конец.
— На первый ответ можно сказать, что они сами виноваты: никто не запрещал читать, напротив, даже просили читать. На второй ответ почти то же можно сказать. Вот третий ответ более интересен. Эти как бы даже заслуживают извинения. Не могли понять Евангелия, т. е. поверить, хотя Вам был дан ключ разумения: "Испытывайте дух". Почему не хотели испытать? Значит, сами и виноваты. Таким образом, и эти безответны.

Батюшка болен, но ему уже стало лучше, а то он не мог без помощи двигаться. Что Бог даст завтра? А то мне нет-нет да и напомнятся его слова, что ему жить недолго.

Я припомнил его наставления и то, что он говорил:
— Если плохо живешь, то тебя никто и не трогает, а если начинаешь жить хорошо, — сразу скорби, искушения и оскорбления.

Этим он хотел мне сказать, что необходимо переносить смиренно оскорбления, наносимые другими, и вообще скорби.
—Монахи, вообще вся наша братия, тоже люди, а раз люди, то есть обязательно свои страсти, пороки: один гордый, другой злой, третий — блудник и так далее. Все эти люди пришли сюда, в больницу, лечиться, кто от чего, и вылечиваются с помощью Божией. Я это говорю потому, что вы будете видеть пороки братии, но надо стараться не осуждать, — это у нас девиз. Все люди немощны, у всех есть страхи, мы же должны прощать.

Мне приходила мысль в голову: а что, если бы Батюшка позвал меня к себе побеседовать, когда он болен?

И действительно, Батюшка меня позвал сегодня к себе на утренний чай в 7, а ушел я от него часов в 10. Причину сего Батюшка сказал мне после беседы: "Я вас для того позвал, что сам как-то приуныл. Хотел позвать о. Кукшу, да он еще, вероятно, спит. Я вас и позвал." Очевидно, Батюшка ко мне расположен, хотя я этого не стою.

Попробую передать то, что запомнил из беседы. Кажется, Батюшка начал с того, что спросил, как мое послушание, и затем сказал:
—Вероятно, было у вас, или у ваших родных, или даже у предков какое-либо доброе дело по отношению св. Иоанна Крестителя, если он принял вас сюда к себе. Не помните?

Я ответил, что нет.
—А со мною вот что было. В Казани я как-то захотел говеть Великим постом, и весь пост пропустил, осталось только три дня. Ну, хоть три дня, да поговеть. Иду и думаю: где же поговеть? У полкового священника мне не хотелось. Где же? И вот смотрю — монастырь, бедный, грязный (послушники какие-то отчаянные), наполовину развалившийся. "Это какой монастырь?" —"Ивановский, во имя Иоанна Крестителя." — "Хорошо, можно здесь поисповедовать-ся?" — "Пожалуйста." Так я там и говел. А потом стал туда часто к службе ходить. Стою иной раз, а помысл мне и говорит: "Смотри, какая бедная, грязная лампадка. Купи новую, получше". Купил, и как-то приятно стало мне смотреть на нее. Потом киот на большую икону купил. И так я полюбил все в монастыре! Воистину: "Где будет сокровище ваше, тут будет и сердце ваше". А сколько радости испытывал я после исповеди и приобщения св. Христовых Тайн! Вот за какие пустяки св. Иоанн Креститель сподобил меня принять в свой скит.

Когда я зашел в Казани в тот монастырь в первый раз, я спросил, между прочим: "Кто здесь настоятель?" — "Игумен Варсонофий." Только потом я понял, что это значило: в этом бедном грязном монастыре я увидел образ своего душевного внутреннего состояния.

Через много лет, когда я принял управление скитом, меня спросили: "Как вы будете содержать скит?" Я отвечал, что и не думаю об этом и не дерзаю, ибо хозяин не я. Я только приказчик св. Иоанна Крестителя.

Сегодня после утрени, в 7 часов утра, был общий молебен о здравии братии всего скита, особенно, о болящих. Удивительно много сразу заболело, начиная с Батюшки и кончая послушниками. Что это значит? Вероятно, наказание Бо-жие для нашего вразумления. Батюшка братию на благословение еще не принимает. Так ничего особенного не было.

Хочется записать, что трапеза вкусная. Такая простая пища, как пустые щи с постным маслом и гречневая каша, кажется вкуснее всякой другой, которую я ел в Москве дома. Я помню, как прошлый год на Пасхе, когда мы уезжали отсюда, мне думалось: "Вот какими вкусными мне покажутся куличи и пасхи". И что же? Здесь творог со сметаной, солью и черным хлебом я ел с большим удовольствием. Сам удивляюсь.

Здешняя сравнительно скудная пища гораздо вкуснее московской домашней. Это, на мой взгляд, прямо Господь услаждает здесь пищу. Пока пища меня нисколько не тяготит, а даже напротив — слава Богу за все.

О, если бы я действительно мог сказать так искренно, прочувствованно всем сердцем.

Этот день для меня и Иванушки замечательный: нас одели в послушническую одежду. Подробно о всем запишу, если Бог даст, завтра. Завтра память Трех Святителей Христовых. А сегодня память св. Игнатия Богоносца. Вот в какой день Господь сподобил нас причислить к избранному стаду. Слава Богу и благодарение.

Итак, вчера утром, в день памяти св. Игнатия Богоносца, в 8 часов утра, мы пришли к Батюшке за благословением идти одеваться и, получив благословение, в 9 часов пошли за благословением к о. архимандриту Ксенофонту. Получив от него благословение, мы отправились на могилки к старцам. Взяв от них благословение и помолившись, мы пошли в рухольную.

Примерив и с молитвою надев одежду, мы опять пошли за благословением на могилки к старцам и к о. архимандриту. Встретили о. Феодосия и взяли у него благословение.

Затем пришли в скит, положили в воротах по три земных поклона, пошли к Батюшке. Здесь нас приветствовали келейники и случившиеся из братии. Наконец, пришли к Батюшке, положили земной поклон перед иконами, затем в ноги до земли поклонились Батюшке. Батюшка благословил, поцеловал и начал молиться. Батюшка молился вслух, и я кое-что запомнил: "Благодарю Тебя, Господи, яко утаил еси от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем. Благодарю Тебя, Господи, что Ты привел сюда сих Николая и Иоанна". Потом молился о том, чтобы Господь сподобил нас проходить сей путь иноческой жизни и достигнуть цели. Дал нам четки и сказал:
— Вот вам оружие, нещадно бейте этим невидимых врагов. Прежде всего имейте страх Божий, без него вы ничего не достигнете. Теперь для вас начинается новая жизнь. Хоть вы и жили в скиту, да все было не то. Теперь везде разговор идет у бесов: "Были почти наши, теперь пришли сюда спасаться, как это можно и т. п." Но не бойтесь. Считаю долгом сказать вам про себя: еще в Казани, когда я решил все окончательно бросить и подал прошение об увольнении, я отдавал одному сослуживцу прощальный последний визит перед самым отъездом. Еду на извозчике мимо одной церкви в честь Пресвятой Троицы, на стене которой была икона Спасителя во весь рост, с распростертыми руками. Обыкновенно, я благоговейно крестился и более ничего, проходил мимо.

На этот раз я ехал, задумавшись и опустив голову. Поднимаю голову, и вдруг вижу эту самую икону, и мне будто кто-то говорит прямо в сердце: "Теперь ты Мой". Христос, казалось, прямо говорил мне: "Приидите ко Мне вси труж-дающиеся и обремененнии, и Аз упокою вы..." Никогда от той иконы такого впечатления не было, как тогда. Я умилился, слезы выступили на глазах. Извозчик давно проехал, а перед моими глазами все стоит эта икона. Так это и врезалось в память на всю жизнь.

Затем Батюшка дал нам обоим три книги: "Кончина праведника — письмо Клавдии Прокулы — жены Пилата", "Материкон — собрание наставлений аввы Исайи инокине Феодоре" еп. Феофана и "О внешнем благоприличии и поведении новоначальных послушников" еп. Игнатия Брянчанинова.
—Вот обоим вместе, ибо вы должны быть едино. Затем Батюшка спросил о практической стороне дела в

рухольной и у о. архимандрита. Но мы ничего не переговорили с о. архимандритом: у него скоропостижно скончался келейник о. Иоанн.

Батюшка быстро переспросил:
—Что, что? Я повторил.
— Да, как верно предчувствие. Уж какой я старец, а все же и через меня бывают откровения. У меня вчера был этот о. Иоанн. Мне, как духовному отцу, все известно про него. Последнее время на него напал бес и довел его до того, что он решил уходить в мир. Пришел ко мне и говорит:
—Благословите уходить. — Я ему отвечаю:
—Разве я могу благословить на такое дело? Представь себе, что ты едешь на пароходе ночью. На море буря, пароход летит на всех парусах. И вот ты говоришь мне: "Благословите броситься в эту бездну и темь..." Вот тоже и теперь.
— Да это, Батюшка, не то.
— Да, не то, это еще хуже. Сам посуди: с твоим здоровьем ты долго не проживешь, что было, то прошло. Оставайся здесь.

И вот видите, что случилось. Это всегда так. Бесы видят, что человеку недолго жить, вот они и стараются его вытащить из монастыря, надеясь перед смертью погубить и тем столкнуть в бездну. Одно нарушение обета уже губительно.

Был здесь один случай. Какой-то сын миллионера поступил в скит. Прежде жил он очень разгульно, вскоре ему надоела монашеская жизнь, и он ушел. И какую жизнь влачит этот несчастный теперь? Ходит в цилиндре с тросточкой по Невскому проспекту и более ничего.

Но о. Иоанн, слава Богу, умер на кресте. Верую, что спасен.

Мы помолились о его упокоении. Батюшка читал молитвы, мы слушали и молились.
—Ну, теперь идите на трапезу. Благодарите Бога, что сподобились такой милости от Него. Сегодня знаменательный день — память св. Игнатия Богоносца. Мир вам.

Забежав в свои кельи, мы отправились на трапезу, где нас поздравляла вся братия. И о. Нектарий после трапезы, когда мы выходили, сказал нам:
— Желаю вам проходить этот путь со смирением, терпением и благодарением, — и убежал.

Мне нравится о. Нектарий, только он больно чудной.

Всенощную уже стояли в послушническом одеянии. Сейчас нас позвал Батюшка. Подарил нам по балахону и банку варенья — по праздникам утешаться. Спаси его, Господи.ассказал нам о своем посещении двух блаженных: Иванушки и Аннушки.

Сегодня не могу больше писать.

Сейчас был у Батюшки, удалось побеседовать минут 20—25. Чтобы не забыть, постараюсь записать.

Когда я пришел, Батюшка благословил меня, и я стал на колени около дивана, на который сел Батюшка.
—Сомнения, Батюшка, и помыслы у меня.
— Да, сомнения равно как блудные помыслы и хулы надо презирать, не обращать внимания на них. Презирайте их, и враг-диавол не выдержит, уйдет от вас, ибо он горд, не вынесет презрения. А если будете входить с ними в разговоры, ибо все блудные помыслы, хулы и сомнения — не ваши, то он закидает вас, завалит, убьет. Верующий человек, любящий Бога, не может хулить, а тем не менее замечает в себе две нити: и любит, и хулит. Очевидно, что есть еще какая-то сила зла, навевающая сомнения. Заметьте, ведь это серафимский ум. Поэтому нисколько не удивительно, что он может возбудить, поднять сомнения, да еще какие... Не обращайте на них внимания.

Сколько было искренних, верующих людей, которые сильно пострадали от того, что принимали эти сомнения, рассматривали, рассуждали. Возьмите наших писателей: Белинского, — какая разница у него в первой и второй половине его жизни. Лермонтов — тоже был сильный ум, Тургенев и др...

Поэтому надо презирать эти сомнения, и хулы, и помыслы блудные, тогда они вам нисколько не повредят, особенно, если будете открывать их старцу-наставнику. Но открывать их надо не подробно, иначе можно повредить и себе, и старцу. Особенно блудные помыслы: надо засыпать, закрыть навозом эту смердящую яму, а не копаться в ней. Что же у вас есть теперь? Какие сомнения, помыслы?
—Да вот, Батюшка, у одного из братии вижу то, у другого — другое.
— Ну вот, диавол всегда так. Он нам иногда представляет взгляд брата совсем другим, не таким, каким он является на самом деле. Тебе кажется, что брат посмотрел на тебя злобно, оскорбительно, а на самом деле этого вовсе нет. Так диавол может представить нам что-либо другое.

Вот какой случай: был здесь один иеромонах о. Венедикт и еще монах о. Арсений, монах хорошей жизни. Он почти не выходил из келий вследствие своей болезни, вел особую жизнь. Один раз идет о. Венедикт к себе в келию, а у крыльца о. Анатолия он видит: стоит о. Арсений. Взгляд у него какой-то злобный, враждебный, под благословение не подходит.

О. Венедикт посмотрел на него и прошел мимо с великим удивлением. Только что он начал заворачивать за церковь, ему навстречу с совершенно противоположной стороны идет о. Арсений. Лицо веселое, подходит под благословение. О. Венедикт, еще больше удивляясь, спрашивает:
—Где ты был?
—У о. Тимона.
—Как? Я тебя сейчас видел около крыльца Батюшки о. Анатолия.
— Это тебе померещилось. Сам видишь, откуда я иду. Тогда о. Венедикт пошел за разрешением сего к Батюшке о. Анатолию.
— Ну что же здесь удивительного? Ты иеромонах, а этого не знаешь? Это был, конечно, бес в образе о. Арсения, — сказал о. Анатолий.

Да, бывают такие случаи, об них в миру и понятия не имеют, а здесь они не подлежат сомнению...
— Ну еще что? — спросил Батюшка.
—Горд я очень, Батюшка, тщеславен.
— Да кто же не горд? Макарий Великий говорит, что даже у всякого святого есть что-то гордое. Вот как глубока в нас эта зараза. Не горды только ангелы — они чисты, да еще те, которые переходят отсюда на небо. А то у всех есть гордость. Ну, будет. Остальное потом. Понемногу буду разъяснять.

Возил с работниками дрова для отопления наших келий. Когда я пошел к Батюшке на благословение вместе со всей братией, я захватил книжку "Луг духовный". Батюшка давал читать. Издание книги в настоящем виде принадлежит

протоиерею Михаилу Ивановичу Хитрову. Я его совершенно не знаю, хотя он был писатель. Батюшка сказал, что он плакал, когда получил в 1899 г. известие о смерти о. Михаила.
—Он много обещал, но значит так угодно было Богу. — Потом Батюшка сказал:
—Вот уже сколько раз мне помысл говорит, чтобы я спросил вас, не было ли у вас в жизни случая из ряда вон выходящего?
—Да, был случай, — говорю я, сам не зная почему вспомнив один случай, бывший в далеком детстве.
—Обдумайте его и потом расскажите мне.
— Да он очень простой.
—Совсем не простой, а из ряда вон выходящий.
—Я хочу сказать, что его обдумывать нечего, он очень несложный.
—Ну, хорошо.
—Когда мне было лет пять, — начал я, — у меня была болезнь — ложный крупп (кажется так она называется), горловая болезнь. Я был уже бездыханен, посинел и даже похолодел. Папа думал уже, что я умер, и говорил, чтобы мама оставила меня и больше не терла мазью, что все бесполезно. Но мама, не теряя надежды, все же терла и молилась св. Николаю Чудотворцу о моей жизни. И совершилось чудо: я начал дышать, и потом всегда был довольно крепкого здоровья.
—Конечно, это из ряда вон выходящий случай. Собственно, не случай, ибо все происходит с нами целесообразно. Вам была дарована жизнь. Ваша мама молилась, и св. Николай Чудотворец молился за вас, а Господь, как Всеведущий, знал, что вы поступите в монастырь, и дал вам жизнь. И верьте, что до конца жизни пребудете монахом. Так об этом напишите вашей маме толкование этого случая.

Я хотел после этого уходить, но потом спросил про Иисусову молитву: нельзя ли читать ее сокращенно. Батюшка не позволил, говоря, что ее всю целиком заповедали читать наши старцы, и ударение делать на последнем слове: "грешного".
—У меня так не выходит.
—Потом научитесь, — сказал Батюшка.

Я сейчас пишу о разговоре с Батюшкой и думаю: ведь я совсем забыл тот случай из моей жизни, даже ни разу не вспоминал здесь о нем. И вдруг, сам не зная почему, назвал прямо его. И только теперь начинаю смотреть иначе. Он мне начинает казаться не простым, обыкновенным происшествием, каким прежде его считал. Правда, я чувствую и прежде чувствовал уважение к святителю Николаю более, чем к каким-либо другим святым. Надо написать маме. Спрошу, если Бог даст, у Батюшки, как написать. Этим я еще лучше проверю написанное мною сегодня толкование.

Когда мы были на благословении, Батюшка сказал мне на мой вопрос о письме маме:
—Так и напишите, что этим ясно указывалось на ваше иноческое предназначение.
— Значит, я понял верно.

Еще раньше этого, как только я вошел, Батюшка спросил:
—Как внутреннее устроение? Имеете ли на устах имя Иисусово?

Я говорю:
—Стараюсь иметь, но очень часто забываю.
—В этом-то все и дело, чтобы всегда иметь память о Боге, для этого и молитва Иисусова. Но не удивляйтесь, что все забываете, надо только стараться. Ведь не сразу вы в Университет пошли, а сначала азбуку выучили, так? Авва Дорофей говорит, что он смотрел на книги, как на зверя, а потом очень даже пристрастился к чтению книг. Сначала читал, вероятно, не духовные, а светские книги, а потом перешел на духовные. Да, так всегда бывает...

Был схимонах Клеопа в Соловецком монастыре. Он сорок лет провел в уединении на одном необитаемом острове, куда из монастыря привозили ему пищу и ездил духовник. Потом он изъявил желание возвратиться в монастырь. Никто не знал, как он подвизался, какие ужасы претерпевал от бесовской силы, в чем состоял его подвиг. Когда он возвратился, о. архимандрит при духовнике его спросил: "В чем, главным образом, заключалась твоя деятельность, и много ли ты преуспел, скажи нам: мне и Твоему духовному отцу". Он отвечал, что в Иисусовой молитве. Все акафисты, все службы, все, все заменял он Иисусовой молитвой. "И начинаю понимать, чуть-чуть разбирать начальные буквы этого алфавита".

Вот какая глубина. А какое действие Иисусова молитва имеет, о том мы и понятия не имеем. Так вам нечего удивляться. Это приобретается годами и не сразу. В один день этого невозможно приобрести, хотя и бывают исключения, но общее правило таково.

Приближается пост... За всенощной слышатся уже предвозвестники поста, покаянные стихи с их умилительным напевом: "Покаяния отверзи ми дверь, Жизнодавче...", "На реках Вавилонских" и др. Сегодня неделя о Блудном сыне. Какая глубокая притча. Какой смысл.

Сегодня Батюшка очень ласково принял меня. На его вопрос, как мне, я ответил:
—Слава Богу, хорошо, спокойствие духа.
— Да, и я два года наслаждался миром душевным, ... а потом, а потом. Какие ужасы были у меня, я вам не буду рассказывать. Прежде всего помыслы напали, но я, видя зарю, старался скорее пробежать эту темную улицу. Когда не стало Батюшки о. Анатолия, лишился я опоры...

По всему видно, что Батюшка много претерпел. Батюшка не один раз мне говорил:
— Первым вашим делом, как только просыпаетесь, пусть будет крестное знамение, а первыми словами — слова молитвы Иисусовой.

Мне дано теперь очень спешное послушание: переписка писем о. Амвросия для издания их вновь с дополнениями и поправками.

Сейчас на благословении удалось побеседовать минут пять.
— А что, Батюшка, всегда ли нужно перебирать с молитвой четки?
—Обязательно. Всегда имейте четки при себе, за службой в церкви и на правиле они должны быть в руках. Если даже будут смотреть или смотрят, не смущайтесь, перебирайте, творя молитву Иисусову. За обедней внимайте тому, что поется и читается, а молитву оставьте. Вот за всенощной можете в ход пустить четки, когда не слышите, что читают.

За послушанием, конечно, невозможно перебирать. Когда в келий пишете, читаете, то четки должны быть за поясом. Когда же так сидите, то творите молитву по четкам. При разговоре можете говорить про себя: "Господи, помилуй", а можно даже и молитву Иисусову...

Вообще, я понял так, что когда только можно, нужно всегда творить молитву Иисусову по четкам, а если нельзя — тогда молитва должна быть всегда в уме без четок.

Сегодня Батюшка благословил нам обоим читать Псалтирь о здравии и о упокоении в скитской церкви. Я могу записать 12 имен для поминовения по праву, принадлежащему всем послушникам.

Сейчас Батюшка рассказал мне, что у него была дочь генерала Черняева, известного по Турецкой войне.
—Очень образованная девица, еще молодая. Я с ней с удовольствием побеседовал. С такими беседовать я люблю, это — чистосердечная, искренно ищущая Бога душа. Потом она писала, что того, что она испытала здесь в Оптиной, она никогда не испытывала. Не ожидала, не предполагала даже, что можно подобное испытать. Это ей непонятно, а, конечно, благодать Божия действовала.

Сегодня она мне прислала икону Казанской Божией Матери. Ну вот смотрите: почему именно Казанскую икону, а не другую? Я ведь сам казанский. Заметьте, сегодня 12 февраля. Почему она прислала именно в этот день?

Прежде я получил тоже 12 февраля икону на благословение из лавры преп. Сергия. Совпадение...

Вчера писать не мог. После чтения Псалтири я пошел на-благословение. Батюшка сам начал говорить и спрашивать меня. Я говорю:
—...Конечно, приходят мысли...
—Без этого нельзя, ум не может быть без мыслей, как человек не может не дышать. Это его потребность. Но о чем думать? Иной представляет себе блудные картины, услаждается этой живописью. А вы пришли сюда искать Бога, и все ищут Бога. Найти Бога — это цель монашеской жизни.

Потом Батюшка сказал, что можно жить в монастыре, да не быть монахом.
—Все ищут Бога. Вот и художники в области поэзии, живописи, особенно музыки — все желают найти Бога. Да не так ищут. Как искать Бога? Соблюдать заповеди, особенно смирение, поступить в монастырь. А они не хотят соблюдать заповеди, особенно не хотят смиряться, хотят пройти как-либо переулками, поближе, покороче. О целомудрии они весьма скудного понятия. Вот, например, Байрон илиафаэль — развратнее его трудно было бы найти, а писал Мадонну. Или знаете стихотворение Пушкина "Пророк"? Там он говорит: "В пустыне мрачно я влачился..." "Влачился", да прямо-таки ползал всем телом. Далее: "И шестикрылый серафим на перепутьи мне явился". Здесь он, может быть, имел в виду себя? Сомневаюсь, явился ли он ему? Затем Пушкин рисует картину посвящения ветхозаветного пророка. Кажется, говорится, что он постиг и "херувимов горнее стремленье, и гад морских подводный ход". Ангелы чисты, они только "горняя мудрствуют". А у нас есть и "гад морских подводный ход". Эти два течения идут в нас параллельно. Но должно стараться только "горняя мудрствовать". Это не сразу достигается: ход гад морских будет все тише и, наконец, будет только одно горнее стремление, а те гады нырнут в бездну и исчезнут. Да, этого можно достигнуть. Вот я вам и говорю: "Смиряйтесь и смиряйтесь. Помоги вам. Господи".

Очень утешает он меня, недостойного его любви. Я очень лениво исполняю его наставления, вообще живу нерадиво. Вчера почти весь день спал после чая до самой вечерни, ничего не прочел. Батюшка все покрывает своею любовью, какие гадости ему про себя не расскажешь. Сколько раз Батюшка говорил, что надо встать до службы, даже до звона, говоря:
—Колокольный звон изображает глас Архангела. "Блажен, егоже обрящет бдяща". Надо встать заранее, приготовиться, умыться. Главным образом, надо содержать руки в чистоте. Как вы, например, за обедней возьмете грязными руками антидор? Затем, приготовившись, ожидать звона или будильщика и тотчас же идти. А к обедне идите до звона, как только прочтете утренние молитвы.

Я же, окаянный, очень ленюсь вставать, и вообще лениво исполняю наставления Батюшки.

Скоро Великий пост и св. Четыредесятница, надо исправляться по молитвам Батюшки и с Божией помощью. Бог даст, напишу правила жизни и обыденного поведения для памяти по наставлениям Батюшки и святых отцов.

Завтра ровно год, как мы приехали в Оптину в первый раз. Завтра Прощеное воскресенье, а там и Великий пост. Все это время некогда писать, думаю записать только одну беседу с Батюшкой, бывшую совершенно неожиданно для меня 21-го числа. Я кончил читать Псалтирь в 9 ч. 30 м. вечера и прямо пошел к Батюшке, думая получить хоть одно благословение на сон. Батюшка принял меня, у него только что был брат ..., с ним тоже была беседа. Отпустив келейника спать, Батюшка сел на диван и начал говорить:
—Чем более монах живет в монастыре, тем большему научается. Это происходит постепенно. Конечно, Бог может сразу обогатить нищего. Бывали случаи, что сразу просвещался ум свыше... Одно дело ум, другое — рассуждение.ассуждение есть дар Божий, как и все вообще у нас дар Божий. Но рассуждение выше других даров и приобретается не сразу. Человек может быть очень умным, но совершенно нерассудительным, может удовлетворять самым низменным потребностям, иметь любовниц и даже совершенно не признавать Бога. Есть люди плотские, которые только и живут для чрева, для блуда. Есть люди душевные, эти повыше плотских. И наконец, есть люди духовные.

Разница между душевными людьми и духовными громадная. Ибо, как говорит апостол: "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что почитает это безумием". Он может познать всякую человеческую мудрость, всякую философию, но духовного рассуждения не иметь. Здесь и напомнил Батюшка слова апостола: "Слово крестное погибающим убо юродство есть, а нам спасаемым сила Божия есть".

Да, для них юродство, а для нас, спасаемых, сила Божия. И заметьте, сказано, "спасаемым", а не "спасенным", и "погибающим", а не "погибшим". Иной и не заметит этой разницы сразу, а потом вдруг заметит через некоторое время. Все мы спасаемся, но неизвестно еще, спасемся ли. Также сказано "погибающим", ибо они могут обратиться, хотя и стоят на наклонной плоскости, скользя вниз.

Было уже около 11 часов. Батюшка устал.
— Каждый день совершается чудо милосердия Божия на мне грешном: почти 70-летний старец, но, слава Богу, хватает сил на день. Когда я заболел, я думал, что уже более не встану, но встал, отмолили меня. Обо мне во многих местах молились, особенно по женским монастырям.

Потом Батюшка начал говорить о старчестве.
— Догорает теперь старчество. Везде уже нет старчества, у нас в Оптиной догорают огарочки. Враг ни на что так не восстает, как на старческое окормление: им разрушаются все его силы. Везде он старался его погасить и погасил. Есть монахи, исправно живущие, но об откровении помыслов, о старчестве они ничего не знают. Поэтому без старчества во многих монастырях осталась одна только форма монашеского жития, одна внешность. Иисусову молитву теперь редко кто творит, а что за монашество без Иисусовой молитвы?

При Екатерине II враг воздвиг гонение на старчество. Екатерина II прямо закрывала монастыри; старцы и ученики бежали, кто на Афон, кто в западные православные государства. Один из них, Паисий Величковский, бежал на Афон... Ученики его опять насадили старчество у нас и в других обителях после того, как позволено было им снова возвратиться воссию. И старчество процветало... А теперь везде угасло, забыто. Враг начинает с невинных вещей, завлекает в грехи... Поэтому-то враг и ненавидит старчество, ненавидит место откровения помыслов, самый голос, которым это говорится.
—Да, Батюшка, — говорю я, — как только хочу записать то, что Вам собирался сказать, так мне уже становится легче, я это замечал.
— Да, вы только пишете, а он уже бежит.

Сейчас всенощная. Все, что вспомню, Бог даст, напишу потом, а сейчас полежу минут 15, устал, спал сегодня 4 часа. Всенощная эта будет первая во втором году со дня приезда в Оптину в первый раз. Прошлый год мы в это время выезжали из Москвы, и я прощался с нею навсегда, но Бог судил иначе. А теперь мы в Оптиной, в скиту. Слава Богу.

Ныне первый день Великого поста. Хорошо здесь встречают и проводят это святое время. Великое утешение и великопостная служба. Поют далеко не артистично, но в общем все как-то хорошо.

Для поддержания сил — скудная холодная пища, однако вполне достаточная для поддержания бодрости. Вместо чая пьем кипяток или завариваем мятку с медом один раз в день. Вообще, при собственном на то желании можно жить здесь очень хорошо. Побольше надо следить за собой, а не за другими. И когда будешь замечать чужие немощи и гордиться перед другими (мысленно) надо отвечать помыслу бесовскому: "Я хуже всех", — так говорил мне Батюшка, и так надо хотя бы непрочувствованно сказать.

Еще Батюшка мне говорил, что враг всегда нападает с одной стороны, напирая на какую-либо одну страсть. Например, вовлекая в чревоугодие, он не будет в то же время смущать сребролюбием, ибо этим может разрушить свою работу. Пожалуй, станет скупиться человек и для угождения чреву. Или, завлекая в сети сребролюбия, он не станет напирать на блуд, ибо опять может разрушить свою работу.

Я замечал на себе, что с тех пор, как я сказал Батюшке про свои помыслы о военщине и о пострижении в мантию, они меня пока не беспокоят; и я помню, Батюшка сказал мне, что они меня оставят, даст Бог. И действительно, оставили. Другие всякие приходят в голову, а этих нет по молитвам Батюшки.

Я замечаю, что, пожалуй, мне этот год легче стоять службу и вставать, чем прошлый год, хотя и прошлый год мне было хорошо. Слава Богу.

Вот уже прошла первая неделя св. Великого поста, и с Божией помощью я, слава Богу, легко и даже с утешением духовным провел ее. Чем меньше кушаешь, тем меньше хочется, теперь я это испытал на деле. И я заметил: чем я больше обыкновенного слушал службу, тем более она мне нравилась. Теперь я начинаю понимать смысл поста: и телу, и душе становится как-то хорошо. Вообще, замечаю, что мне здесь начинает больше и больше нравится.

Как понравилась мне вчера всенощная, особенно ее первая часть — вечерня, как хорошо слушал я стихиры на "Господи воззвах...". Как приятно было мне стоять за шес-топсалмием в этом мирном полумраке.

Сейчас я читал псалтирь и по окончании, идя сюда в келию, как хорошо чувствовал я себя. После молитвы на душе мирно, тихо, как и все кругом: и эта чудная ночь, луна, чистое небо и яркие звезды, тишина, снег блестит, вокруг вековые ели... Хорошо. Слава Богу, что Он, Милосердый, вселил меня, грешного, сюда, под покров Божией Матери и пророка Своего Крестителя Иоанна. Здесь мне всюду хорошо, а в келье своей, когда я один, мне кажется лучше всего.

Из келий я никуда не выхожу без дела, разве только в церковь, на правило, на послушание, на трапезу, — более никуда. Если случатся какие дела, то иду, а если возможно, откладываю иногда, в монастырь же не очень люблю ходить: там шумно, людно. За ограду скита выхожу обыкновенно только за водой на Амвросиев колодец.

Вообще, утешает меня Господь, и мне не в тягость моя теперешняя жизнь скитского послушника. Я ничего лучшего не желаю: ни еды, ни службы, — посему я узнаю, что мне здесь очень хорошо.

Вчера вечером, в 8 часов, я окончил читать Псалтирь и пошел к Батюшке на благословение после всех, и неожиданно для меня опять удалось мне побеседовать с Батюшкой. Когда я вошел, Батюшка сказал мне сесть на стул под часами и побезмолствовать, а сам ушел. Через некоторое время, довольно скоро, Батюшка пришел и начал занавешивать окна. Из окна, прямо из-за деревьев, светила луна. Уже 3-4 ночи подряд были такие же красивые, как я описывал прежде. Батюшка указал мне на это:
—Видите, какая красота.
— Да, Батюшка. Я когда иду к себе в келью после Псалтири, мне все это нравится: и луна, и снег, — а когда я приду к себе в келью, мне там еще лучше.
—Конечно, в келий лучше.

Потом Батюшка начал рассказывать про одного нашего монастырского монаха о. Феодула.
— Жил на кухне монах, совсем простой, малограмотный. Никто о нем ничего не знал. Даже о. архимандрит не знал, чего он достиг душой. Ну, а мне, как духовному отцу, все известно. Он постоянно молчал и проходил Иисусову молитву. Все видели, что четки постоянно при нем и всегда в движении, но никто не предполагал, что делается у него внутри. Устную молитву он до того усвоил, что начал уже подходить к внутренней.едко мне приходилось с ним беседовать, но когда случалось, это доставляло мне великое утешение.

Заболел он и лег в больницу, а я, когда на первой неделе исповедовал братию монастырскую в больнице, зашел к нему, поговорил. Спрашиваю, не хочет ли он чего.
—Нет, Батюшка, ничего. — Потом я его опять спросил, не хочет ли он чего.
—Ничего... да вот разве, Батюшка, кисленького чего-нибудь.
— Хорошо, — говорю я. На следующий день принес ему два яблока да два апельсина... И как он был рад. Как мало нужно для монаха, не то что в миру... Потом я его как-то спросил: "Как тебе?"
— Да скучно здесь, Батюшка, жить.
— Да, где же весело? — спрашиваю я.
— Да там весело, если только примут.
— А ты готов?
— Да то-то и дело, что не готов. Я грешник, хуже всех. На следующий день прихожу и спрашиваю:
—Не надо ли тебе чего?
—Нет, Батюшка, ничего. Единого желаю: разрешиться и со Христом быти. Помолитесь обо мне, Батюшка. Далекий, незнаемый путь предлежит мне, благословите, Батюшка, идти.
—Бог благословит. Иди. Когда будешь предстоять престолу Господню, помяни меня, своего духовного отца.
—Хорошо, помяну, аще буду.
—Ну, уж, конечно, если будешь.

Сегодня прибегает послушник и говорит, что о. Феодул скончался. И верую, что пошел он в райские селения. Вот как здесь умирают, и как в миру... И вот на Страшном суде узнается, кто был разумнее: профессора, ученые, художники или такие простецы, как о. Феодул.

Потом Батюшка посадил меня вместе с собою на диван и, обняв, сказал:
— С первого же раза я расположился к Вам, и верую, что сохранится это расположение на все время, которое мне осталось жить... Оставайтесь здесь монахом до конца своей жизни. А основание монашеской жизни — смирение. Есть смирение — все есть, а нет смирения — ничего нет. Можно даже без всяких дел одним смирением спастись.

...Это время, когда я был болен, я думал, что не встану. Но за меня стали молиться, и мне дана отсрочка. Есть одна блаженная, она видела сон: как будто она подходит к скиту и видит, что меня через св. ворота выводят из скита какие-то жена и муж. "Я, — говорит, — их спрашиваю:
—Куда же вы выводите Батюшку?
—В монастырь.
—Зачем же вы его в монастырь? Ведь в монастырь из скита только когда кто умрет выносят, а Батюшка в скиту нужен. Оставьте его.
— Никак нельзя. — Тогда я начинаю со слезами просить:
— Да оставьте его, пожалуйста,.. — Тогда муж тот и жена стали советоваться и решили, что можно оставить, и увели опять в св. ворота в скит".

Это она рассказала Нилусу, а он мне. Ему она рассказала, когда я еще был здоровехонек, за несколько времени до болезни, и говорила, что из этого она заключает, что со мной должно что-нибудь случиться.

Видит Господь, что всех люблю, что всех хотел бы заключить в свое сердце, и не тесно там, но что поделаешь? Не хотят некоторые, сами не идут. Да я их и не виню, все это дело диавола, они не виноваты. Были на меня гонения, да Господу вот как угодно было сделать...

Что Вы теперь читаете?
— Да, вот, Батюшка, кончил авву Дорофея, благословите начать Петра Дамаскина.
— Хорошо, начинайте. В этой книге есть непонятные таинственные места. Там увидите, как святые начинали познавать смысл видимой природы. Им дела нет до видимого вещей, а смысл их они понимают...
— Да, Батюшка, я понимаю так, как говорится в псалме: "Всякое дыхание да хвалит Господа"...
—Да, да, конечно, не самое творение хвалит Господа. Как снег будет хвалить Господа? Но он сам собою доказывает славу и премудрость Создавшего его. Также огонь, ветер, град не сами хвалят Бога, а только показывают собою славу, силу и премудрость Господа. А сознательно прославляющим Бога является уже человек, который, познавая Божие творение, прославляет Бога. В этом смысле сказано: "всякое дыхание да Хвалит Господа".

Я говорю Батюшке: "А вот некоторые поэты говорят подобное, например, Лермонтов: "Когда волнуется желтеющая нива..." — "Да, это стихотворение вы хорошо напомнили мне... да... в таком смысле даже всякое творение говорит: "птицы имеют свой язык, это даже признают некоторые ученые. Поет соловей — конечно, славит Бога."

Пока есть время, спешу записать все, что припомню...
—Теперь ненавидят повсюду христианство. Оно есть ярмо, мешающее жить вольно, свободно творить грех. Еще Гете один раз выразился про христианство так: "Только две вещи ненавижу я: клопов и христианство". Смотрите, какая насмешка, какое кощунство. Когда он умирал, то закричал: "Свету больше, свету больше".

Страшные слова. Значит на него уже надвигалась адская тьма.

Вот так и теперь ненавидят христианство, и по смерти идут на дно адово, а здесь, в тиши спасаются, как, например, о. Феодул.

Про него с самого начала Батюшка сказал:
—У него лицо было всегда такое, как в Евангелии сказано про Иисуса Христа, что Лице Его бе грядущего в Иерусалим, какое восковое, он уже не думал ни о чем мирском, потерял всякое пристрастие к миру.

Это выражение я еще замечал у художников. Например, на одном вечере Майков и Полонский читали свои произведения, и у Майкова было оно чуть заметно, чуть-чуть мелькало во время его сильного воодушевления. Но вся полнота принадлежит, конечно, инокам.

Сказал Батюшке про дьявольское навождение и напомнил ему его слово, сказанное мне им раньше. На это Батюшка сказал:
— Вот и увидели больше, и чем больше будете стараться жить по-монашески, тем более будете испытывать.

Я припоминаю, что во время сего навождения, когда мне стало страшно, я порывисто начал творить Иисусову молитву, и на первом же слове, лишь я произнес: "Господи", — сразу все прекратилось, хотя, может быть, и на время, теперь уже не помню. Когда я сказал об этом, Батюшка прибавил:
— Да и познали силу молитвы.

Кстати, запишу еще из наставлений, бывших на исповеди.
—Когда у вас бывают какие-либо мечтания, то вы сами им не противоречьте и не отгоняйте, а просто возьмите, да в них — "Камнем", а Камень есть имя Христово, Иисусова молитва. Не гордитесь, не тщеславьтесь ни сами в себе, ни перед другими. Сказано: "не труби перед собой и перед другими", а считайте себя хуже всех и свыкайтесь с мыслью, что вы приговорены к адским мучениям, что вы достойны их, и что избавиться от них можете только по милости Божией. Это не легко, и только святые достигают того, что считают себя достойными адских мучений, и худшими всех считают только себя.

Сегодня праздник иконы Божией Матери "Споручницы грешных" и у меня в келий праздник, так как Батюшка благословил меня иконой Божией Матери как раз "Споручницы грешных".

Еще припомнил, что Батюшка говорил о совершенствовании человеков и духов.
—Бога познавать могут люди по мере того, как будут совершенствоваться еще здесь на земле, но, главным образом, в будущей жизни. На небе все бесплотные духи все время совершенствуются, подражая низшие — высшим. Самые высшие духи — это серафимы, но и они не видят Бога таким, какой Он есть на самом деле, хотя каждое мгновение с огромной быстротой идет их совершенствование, и они подражают Богу, насколько им возможно. А серафимам подражают херувимы, и т. д. и, наконец, человек подражает ангелам. Итак, друг другу подражая, все стремятся к совершенству, познавая Бога, но никогда ни познать, ни увидеть Его не будут в состоянии, ибо Господь Бог есть Существо беспредельное, а все остальные существа, как сотворенные Богом, ограничены.

Была одна попытка, не только сравняться с Богом, но даже стать выше Его, и окончилась тем, что этот серафим стал ниже всех и приобрел стазу все отрицательные качества за свою гордость и дерзость. И вот, чем больше здесь живешь, тем все более и более уверяешься, что Господь смотрит только на кроткого и смиренного. И потому так и ненавидит гордость, что это есть диавольская, сатанинская черта.

Если Господь захочет вам, например, возвестить что-либо, то Он Свою волю возвещает серафимам, а они херувимам и так далее, и уже ангел-хранитель скажет вам, чтобы вы выехали в Оптину и остались там. Но на то, конечно, была воля Божия.
— Да, — отвечаю я, — у меня спросил один монах: "Как у вас началось желание поступить в монастырь"? А я и не знаю как. Помню, что чаще стал ходить в церковь, читать Евангелие, и подобное сему. А как именно явилось это желание — совершенно не могу сказать.
— Да, в вас было всеяно семя, а как семя растет в земле, никто не знает и не может сказать...

Еще припоминаю, как Батюшка говорил, что человек должен исполнять заповедь: "Будьте святы, якоже Аз свят есмь".

Начал читать Петра Дамаскина. Мне нравится эта книга. Это серьезная и глубокая книга, и читать ее быстро не могу. Я сказал об этом Батюшке, и он подтвердил мои слова, что эта книга глубже аввы Дорофея. Еще бы, авва Дорофей — это азбука монашеской жизни, хотя читая ее, можно открывать все новое и новое, и для каждого она является сообразной его состоянию. Она имеет берег, и он берега можно ходить сначала по колени, потом глубже и глубже. Иной — сразу в глубину.

Запишу еще несколько наставлений.
—Есть маленький секрет, чтобы легко вставать к утрене и не просыпать: не осуждать тех, кто просыпает и опаздывает. Если не будете осуждать других, и вам будет легко... К обедне надо вставать за час до начала. Я думаю, вам полчаса достаточно, чтобы умыться, одеться и прочесть утренние молитвы, а как зазвонят — начинайте читать синодики.
—За всенощной теперь привыкайте не выходить, а то потом трудно будет, так и брату скажите.

Вчера умер келейник о. Иосифа о. Пахомий. Это уже второй, как мы поступили сюда.

Вот вчера Батюшка по этому поводу говорил, что "в Оптиной верный признак того, что человек скоро умрет, если он просится поехать к родным или вообще желает уехать из Оптиной".

Времени писать совершенно нет. Со вчерашнего дня мне дано очень много работы по библиотеке. Эти дни на благословении Батюшка кое-что говорил. На мой вопрос о страхе, который находит на меня иногда в темноте и вообще, Батюшка сказал, что это — вражие.
—Отгоняйте это псаломским словом, как учили старцы: "От страха вражия изми душу мою"...

— Книги читайте, но не входите в тонкости, не вдавайтесь в анализ, а молитесь Богу, да просветит ум ваш. Мне так сказал о. Анатолий и на мой вопрос: "Почему так?" — отвечал: "Запутаешься". Вот так и я говорю вам.

Когда я оделся в подрясник и пришел к Батюшке о. Анатолию, он мне сказал: "Ну, брат Павел". ...И какой музыкой раздались эти слова в моих ушах. Я, вылезший из вонючего болота — мира, весь в грязи, тине, и я — "брат". Меня называет этот великий старец своим братом. Вот и я называю вас: "брат Николай", а Николай Митрофанович остался там, за воротами... У монаха вся радость состоит в смирении , смирении и простоте.

Теперь с начала поста я прохожу послушание помощника библиотекаря, а в библиотеке сейчас много дела.

Вот как Господь подкрепляет меня, недостойного: совершенно не тягощусь постом и даже лучшей пищи не желаю. Бывают помыслы о прежнем, но это мимолетно, даже не беспокоит. Стараюсь слушать службу, хотя это далеко не всегда удается, обыкновенно бываю очень рассеян.

Прежде я осуждал монахов, а теперь, когда сам в монастыре, — вижу, как трудно быть истинным монахом. Сам я ничуть не изменился, но остался таким же страстным человеком: пороки, грехи — те же, что в миру, только живу в келий. И не стал сразу ангелом, чего я требовал прежде от всякого монаха без разбора: молодой ли он или старый и сколько живет в монастыре, — не желал ничего принимать во внимание. Теперь я начинаю понимать на опыте, как легко рассуждать и как трудно "дело делать". Батюшка сказал:
—Если приходится пропустить что-либо из правила, то на следующий день не исполняйте пропущенное, но мне надо сказать, ибо впадете в неоплатные долги. А пропустили, так пропустили, делать нечего.
—А если, Батюшка, будут заставлять читать в церкви, как быть? Вы же еще не благословили?
— Отказываться не надо, если заставляют. Бог благословит... Веруйте: на пользу говорю вам то, что исполняете за послушание. По вере вашей и я говорю вам то, что для вас потребно. Вот приходят ко мне с верой, и я сам удивляюсь, откуда что берется, вспоминаю прочитанное и слышанное, и говорю на пользу по вере вопрошающих. А бывает так, что приходят просто из любопытства или когда не имеют цели для пользы душевной — и тогда я положительно ничего не могу сказать, говорю: молись и более ничего.

Я забыл, что, когда Батюшка говорил про ужасы в миру, он в то же время прибавил:
— И среди других там находятся чистые души. Господи. Господи. Истинно: свет во тьме светит и тьма его не объят.

Пост почти прошел, и я его совершенно не заметил. Идут приготовления к празднику. Вчера и сегодня чистили церковную утварь, мыли полы в церкви. Батюшка и меня назначил на это послушание: "Это великое послушание," — сказал Батюшка.

6 апреля.

Вот уже прошел Великий пост. Сегодня Церковь празднует Вход Господень в Иерусалим, а завтра начинается св. Страстная седмица. Получил от Батюшки благословение готовиться.

Господь помог мне этот день. Я выстоял все службы, исполнил келейное правило, кроме пятисотницы, которую полагаю сейчас справлять, и не особенно устал, а часы и вечерню выстоял легче, чем прошлый год, так мне кажется... Сегодня я читаю сутки. Начал как положено, с вечерни, аще жив буду, то буду завтра читать утреню и потом часы. Сутки я читаю первый раз, и Господь привел мне читать их на Страстной седмице. Слава Богу.

16 апреля.

Время летит. Уже прошла половина Светлой седмицы, сегодня среда. Хорошо здесь. Нет сильного подъема чувств, как бывало в миру, а ровно и тихо на душе. Я как будто забыл, что есть мир со своей мнимой радостью и наслаждениями, далее забыл о родных, хотя молюсь за них за всех каждый день.

...Я вполне удовлетворяюсь своей жизнью, своим поведением — я говорю про колею, устой жизни. В миру я даже более в свое время был доволен своей жизнью, не замечая, не чувствуя своих грехов и поступков против Бога и ближнего, а здесь я начинаю чувствовать некоторые свои грехи. Здесь совесть более обличает, и я стараюсь очищать ее по мере возможности у старцев искренним откровением помыслов и поступков. "Искренним" — потому что говорю Батюшке все от себя, никто меня к тому не принуждает, хотя и есть у меня желание оправдаться, но и в этом каялся Батюшке.

И я познал, кажется, силу и необходимость откровения, ибо сам на себе чувствую облегчение: то успокоение и умиротворение совести, которое бывает после откровения. Проступок, который все время помнишь, и он тебя беспокоит, почти забываешь, когда скажешь о нем Батюшке. Поэтому я решил быть всегда откровенным с Батюшкой, и всячески хранить свою совесть...

Вчера получил телеграмму от епископа Трифона. Поздравляет с праздником. Вот ее текст: "Да благословит вас Воскресший Спаситель". Коротко, но утешительно для нас, т. е. для меня и Иванушки... "Великое дело — архипастырское благословение, — сказал Батюшка. — Сам епископ может быть и грешным, как все люди, но его благословение и молитвы имеют великую силу..."

В Москве как-то раз пришли мы вместе, или я один, точно не помню, к Владыке. Он всегда принимал нас очень хорошо, также и на этот раз. Мы переговорили, о чем было нужно, и вдруг Владыка говорит:
— Эти дни я все что-то вспоминал вас и, признаться, даже молился за вас. С вами ничего не случилось особенного?

Теперь я хорошо не помню, только я ответил, что, кажется, ничего. А все может быть, что-нибудь и было..., только мы были ограждены святительскими молитвами, и ничего особенного не почувствовали.

Однако возвращусь к вчерашнему. Батюшка сказал, чтобы я зашел к нему на минутку. Мы вошли вместе. Положив поклоны, Батюшка взял со стола восковое с украшениями яичко и, подавая его мне, сказал:
—Я хотел вам дать яичко...

Я взял и поблагодарил Батюшку. Затем Батюшка спросил, не играю ли я на каком-либо музыкальном инструменте. Я отвечал:
—Нет, пробовал немного, но ничего не вышло.
—И брат Иван? —Да.
—Так вам, значит, предстоит играть в душе, по слову: "Пою Богу моему, дондеже есмь". Эта чудная гармония замечается особенно у пророка и псалмопевца Давида в его псалмах... Это пение — достояние иночества...

Более Батюшка как будто ничего не сказал.

Сегодня получил очень короткое письмо от мамы. Поздравляет, благословляет и сообщает, что в Москве было страшное наводнение, так что во многих храмах на Светлую заутреню не было службы.

Надо записать про келейное правило: все читать на славянском языке, а порядок чтения такой: сначала две кафизмы со всеми молитвами и поклонами, затем две главы из Апостола (Апокалипсис на келейном правиле не читается); главу Евангелия и Помянник. Это все я, по благословению Батюшки, справляю после трапезы до чая. На вечер, от 9—10 часов, после благословения, перед сном, остается пятисотница.

Книгу св. Игнатия Брянчанинова, том 3-й, я окончил. Как-то я сказал Батюшке, что несмотря на то, что эта книга мне понравилась, есть в ней некоторые места, в которых я чувствовал некоторое сомнение, напр., — мытарства, — Престол на небе, чины ангелов, рай и т. п.
— Все это надо духовно понимать, — отвечал Батюшка, — это только намек на самую действительность, а некоторые, не понимая, что здесь все в высшем духовном смысле сказано, соблазняются. Например, на небе пред Престолом Бога — завеса, которая раздвигалась, когда подошла к ней блаженная Феодора... Конечно, это надо понимать в духовном смысле. Подобно тому, как говорят, что у евреев было на глазах покрывало. Ведь это не значит, что действительно над ними было некое вещественное покрывало. Или еще говорят про серафимов, что они закрывали лица крыльями. Какие же могут быть у них крылья? Это значит, что они не могут видеть всей славы Божией.

Послушание — составление чина служб — пока или совсем отставлено от меня, по каким причинам — не знаю. Вероятно, о. Кукша сказал Батюшке, что он один сможет сделать это дело. А я теперь, главным образом, работаю на послушании в саду. Господь подкрепляет меня, грешного. На самом деле я, не привыкший к физическому труду, хотя и обладаю некоторой физической силой и выносливостью, сегодня работал почти целый день... И благодарение и слава Богу, не устал... Начинаю узнавать, что такое физическая работа как работа, а не развлечение, как бывало в миру. Слава Богу за все.

Завтра — 1-ое мая, память преп. Пафнутия Боровского. Братия пойдет в монастырь на бдение, а завтра на колодец...

Вчера с Иванушкой были у Батюшки. Я спрашивал о своих недоумениях и вопросах. С Божией помощью хочется записать вчерашнее.
—Батюшка, Вы не раз говорили мне, чтобы я держался за пятисотницу. Что это значит?
— Держаться, значит аккуратно и исправно исполнять ее в положенное время. Вот и о. Амвросий так говорил одному из своих учеников — схимонаху Мельхиседеку, который об этом передавал мне сам: "Держись за пятисотницу, как за спасительное вервие, не заблудишься". Почему так? Очевидно, потому, что в ней есть особая сила. О. Амвросий не открыл нам, какая это сила и в чем она заключается, но можем думать, что в произношении имени Иисуса Христа. Многие думают, что сила в том, что пятисотница ведет свое начало от древних отцов Египта и Палестины...
— А вот, Батюшка, когда справляю пятисотницу, всякая глупость в голову лезет, так мысль и скользит по всему, что придет в голову.
— Когда читают всякие другие молитвы, все еще ничего; когда же начинают справлять пятисотницу, сразу нападают помыслы. Враг сразу ополчается. Из этого мы познаем, что пятисотница имеет великую силу, если она столько ненавистна врагу...
— Батюшка, авваДорофей, преп. Петр Дамаскин, еп. Игнатий Брянчанинов— все говорят, что необходимо внимать себе, проверять свою жизнь за день вечером, а за ночь утром. Благословите Вы мне так же проверять себя.
—Бог благословит. Проверяйте себя и кайтесь в согрешениях своих. Конечно, утром припоминать нужно только грубые отступления, например, проспал и опоздал к утрене, осудил за утреней кого-либо, вольно держал себя и т. п., ибо ночь проходит у нас во сне, а у древних отцов она проходила в бдении. Еп. Игнатий говорит: "То, что отцы древних времен относят к новоначальным, может теперь относиться только к значительно преуспевшим инокам". Действительно, и вы, может быть, скажете, что теперешнее монашество мало и походит на прежнее.

Проверка своей жизни приводит к познанию своих грехов; познание своих грехов приводит к познанию своей немощи и покаянию, а это, в конце концов, приводит к мысли о Боге и о смерти... Поэтому, достаточно будет, если мы будем вспоминать свои согрешения, проверять свою жизнь и каяться в своих согрешениях, бывших за день и за ночь: "Прости мне, Господи, что я оскорбил брата или сделал то-то и то-то".

Отогнать помыслы не в вашей силе, а не принять — в вашей. Имя Иисусово отгоняет их. А иногда нарочно помыслу попускается беспокоить вас, надо терпеть помысл, не соглашаясь с ним...

У о. Амвросия не было особенно приближенных учеников, только о. Анатолий был действительно приближенным его сотаинником, так сказать. Врагов у него не было, он всех любил, даже тех, которые его не любили; он их как бы более любил, чем других.

...— Ну, что, ходили на колодец?
— Да, Батюшка.
—Понравилось вам? —Да.
—Я тоже ходил десять лет. Как бодро себя чувствуешь. Отчасти это от прогулки на свежем воздухе, а главным образом, это — благодатное...
— Батюшка, а если пропустишь проверку себя утром или вечером, то вам все говорить, что было, или нет?
— Цель такой проверки себя — получить навык в этом... После проверки все говорить мне не надо, только самое важное, только грубые отступления...
—Например, проспал?
— Да, это важно.
—А пустословие? И самому неприятно, что пустословишь, но все не перестаешь.
— Да, это очень важно. Это в вас начатки внимательной жизни. Когда кто пустословит, тот не может внимательно жить, постоянно рассеиваясь. От молчания рождается безмолвие, от безмолвия — молитва, ибо как может молиться тот, кто находится в рассеянии? Внимание себе, внимательная жизнь — цель монашеской жизни. Сказано: "Внемли себе". Молчание, без которого нельзя жить, есть подвиг. Ибо, когда кто молчит, то враг тотчас говорит другим: "Смотри, какой он гордец, даже говорить с тобой не хочет". А это совсем не так. Отсюда скорби. Поэтому, кто решается на этот подвиг, тот должен приготовиться к скорбям. Да и само молчание не скоро и не легко дается.

Но потому оно так высоко и необходимо, что "молчание есть тайна жизни будущего века". Кто молчит, тот прямо готовиться к будущей жизни. Батюшка о. Макарий часто говорил: "Посмотрите, все святые молчали: преп. Серафим Саровский молчал, Арсений Великий молчал. Да потому он и великий, что молчал. Когда его спросили, почему он молчит все время, он отвечал: "Поверьте, братья, что я вас всех люблю, но не могу быть и с вами, и с Богом, поэтому убегаю от вас".

У Иоанна Лествичника есть: "Когда я говорил даже о душеполезном, я часто раскаивался, а в том, что молчал — никогда".

О. Макарий говорил: "Был великий Арсений. И у нас воссии был свой великий Арсений, если бы он пошел другой дорогой. Это — еп. Игнатий Брянчанинов. Это был великий ум".

Еще в прошлую беседу про Игнатия Брянчанинова Батюшка сказал:
—Вы не знаете, что было, когда хоронили еп. Игнатия?
—Нет, Батюшка.
—Ангелы дориносили его душу и пели: "Архиерею Божий, святителю отче Игнатие". Вот была ангельская песнь...

Я помню, еще до Пасхи Батюшка сказал мне:
—Есть еще один скит на Белом море за Соловками, вроде нашего. Были бы и еще, только старчества нет в них. А у нас здесь благодать. В монастыре — завалены послушаниями, но сюда к нам не хотят. То, что для нас самое приятное — сидеть в своей келий, того они не хотят.

Да, поистине, хорошо у нас в скиту. Начинаю, кажется, понимать Батюшкины слова:
—Как нам благодарить Тебя, Господи, что Ты оторвал нас от мира и привел сюда...

11 числа получил из Москвы письмо: сообщают, что 9-го мая в 6 час. утра скончалась бабушка, пережившая всех своих 14 детей, из которых папа был последним ц схоронен уже 4 года тому назад. Царство ей небесное.

Теперь очень хорошо в скиту: все распускается, зеленеет, аромат... Утешает нас Господь, нас, живущих среди природы, нас, бежавших от мнимых удобств, суеты и зловония городской жизни. У нас на вратах, на стороне, обращенной к скиту, к церкви, написано: "Коль возлюбленна селения Твоя, Господи", — и воистину так.

Я помню обстоятельства моего поступления в скит и мои чувства... Я вижу, чувствую, что сбылись надо мною слова, прочтенные мною в книге еп. Феофана "Путь ко спасению": "Благодать, действуя в человеке, показывает ему, дает чуть-чуть ощутить сладость духовной жизни и быстро скрывается, поставляя человека на точку безразличия, где и требуется уже от человека произволение на новую жизнь".

То, что я был на точке безразличия при поступлении в скит, я теперь хорошо, ясно вижу. Почему я склонился на иноческую жизнь, — не знаю. Теперь я склонен думать, что меня тянули сюда молитвы Батюшки, который очень желал, чтобы я и Иванушка поступили сюда, и молитвы еп. Трифона. Кроме этого, за нас молились еще и в миру, и здесь: и в скиту, и в монастыре. И в Московском Чудовом монастыре — о. Серафим, и в Богоявленском — о. Иона с келейником о. Михаилом...

Вчера Батюшка говорил нам про утреню.
— Утреня у нас в скиту имеет громадную важность. На ней держится вся скитская жизнь, но она также представляет немалую трудность. А для нас, привыкших в миру поздно вставать, г то одно из самых трудных положений скитской жизни. Поэтому не надо давать себе поблажки с начала.

"Смотрите, не просыпайте утреню, — говорил о. Анатолий, — это очень опасно. Бывали случаи, что многие от этого уходили и пропадали". Сразу надо браться за это дело, с самого начала. Вот и мне за молитвы старцев это далось ничего.

Сегодня приехала мама, тетя Ларя и Коля. Мама прежде беспокоилась, что нам здесь трудно и плохо, а теперь, кажется, вполне успокоилась, видя нас здоровыми и благодушествующими. Это хорошо. Мама вообще хорошая, спаси ее Господи.

Оптина очень понравилась маме. Она будет говеть, Что-то Господь даст завтра?..

Завтра уже отдание Пасхи... С тех пор, как приехали наши, я м ого времени провожу в разговорах и рассеянности в противоположность последним дням, поэтому и за молитвой никак не могу сосредоточиться. Что делать, надо

терпеть и сопротивляться рассеянности, а Батюшка благословил ходить к ним, говоря: "Да, ходите, ходите, Бог благословит". Сейчас ко всенощной пора.

Вечером наши уехали. Мама осталась очень довольна. Монастырь и служба ей очень понравились. Батюшка тоже понравился. Относительно нас она успокоилась. Уехали — и благодарение Богу. Теперь опять все пойдет своим порядком, прекратятся хождения в монастырь...

На следующей неделе предполагается переносить библиотеку в новое помещение. Поэтому садовое послушание от меня отставляется. Переписываю и излагаю в более правильной форме написанное о. Кукшей о выдающихся днях богослужения.

Завтра Троицын день, день св. Пятидесятниць Аще живы будем, Бог даст, будем украшать новый храм березками. Господь все утешает меня, грешного. Со всяким послушанием я мирюсь, ничто меня не тяготит, все время у меня хорошее настроение.

Однажды я пришел к Батюшке.
—Ну, что, все хорошо? — спрашивает Батюшка.
— Да, все хорошо, слава Богу.
—Да, новоначальные всегда радуются, если идут в монастырь от всего сердца. Сказано в псалме: "Работайте Господеви со страхом и радуйтесь Ему с трепетом". Вот такие и трудятся для Господа со страхом, боясь Его чем-либо оскорбить и радуются, как? — с трепетом.
— Я, Батюшка, теперь начинаю бояться мира. Мама говорила, что они переезжают на дачу, а мне становится страшно, как это они не боятся жить в миру?
— Это ничего, это спасительный страх. Вы ушли от этого ужасного чудовища — мира, и, Бог даст, совсем отойдете от него.

Один раз я видел сон. Иду я, будто бы, по лесу и вижу: лежит бревно. Я спокойно сажусь на него и вдруг чувствую, что бревно шевелится. Я вскочил и вижу, что это огромный змей. Я скорее бежать. Выбегаю из леса, оборачиваюсь и вижу, что весь лес горит, а вокруг него, кольцом охватывая его, лежит змей. Слава Тебе, Господи, что я убежал из леса, что бы со мной было, если бы я остался в лесу? И сон этот был для меня непонятен.

Потом мне один схимник растолковал этот сон. Лес — это мир. В миру грешат и не чувствуют, не сознают, что грешат. В миру и гордыня, и лесть, и блуд, и воровство, и все пороки. Да и я жил так и не думал о том. Вдруг я увидел, что если так продолжать жить, так, пожалуй, погибнешь, ибо за гробом жизнь или благая для благих, или вечная ужасная мука для грешных. Я увидел, что чудовище шевелится, что опасно на нем сидеть. И вот, когда я отошел от мира и теперь смотрю на него из монастыря, то вижу, что весь мир горит в своих страстях. Это — то "огненное запа-ление", про которое говорится в великом каноне св. Андрея Критского.

Как бы я здесь ни жил, а начинаю сознавать, что блажен муж, который, пришедши сюда, и ляжет здесь на скитском кладбище.

Уже настал Петровский пост. Вся братия готовится на первой неделе. К нам в корпус Батюшка поместил приехавшего из Казани студента Академии — иеродиакона Никона. Он еще молодой человек. Мы с ним будем жить, Бог даст, как жили в свое время с братом Иваном. Поступает к нам в скит еще один офицер, совсем молодой человек, живет пока на испытании.

Слава Богу. Сподобился я, грешный, принятия св. Христовых Тайн в субботу. Сбываются на мне слова Батюшки: времени свободного у меня совершенно нет ни в будни, ни в праздники, иной раз даже и устанешь под конец дня.

Но, благодарение Богу, ничего, хорошо себя чувствую. Изредка приходится заглянуть в книгу. Я читаю еп. Игнатия Брянчанинова. Очень утешаюсь его сочинениями. Не знаю, как благодарить Господа и Батюшку, что имею такое сокровище. Особенно хорошо я теперь читаю у него про молитву Иисусову. Да, кажется, у него все особенно хорошо.

С библиотекой в основном покончили, теперь будем красить пол, и библиотека открыта.

Офицер, ныне брат Александр Аваев, хотя еще и в мундире, а не в подряснике, поступил окончательно. Спаси его, Господи. Он помогал мне немного в библиотеке и очень скромно и смиренно держал себя. Удивительно, как сразу начинает смиряться человек, поступая в скит; здесь какая-то особая благодать, приятная для смиренной жизни атмосфера.

Молю Господа, да смирит меня, окаянного, я всегда был и сейчас есмь гордец...

Как-то на днях о. Никон спросил меня, как явилось у меня желание идти в монастырь, что меня побудило, какая была причина? Я ни на один из этих вопросов не мог и не могу ответить. Господь привел меня сюда. Не знаю, следует ли вспоминать то, что связано с миром. Помню, что я часто даже в играх, которые любил, чувствовал неудовлетворенность, пустоту. Я не знал, куда мне поступить из гимназии, что выбрать, какую отрасль науки, какой сообразно с этим путь жизни. Ничто мне не нравилось так, чтобы я мог отдаться тому, что выбрал.

О вере в Бога я не размышлял и не давал отчета, имея скорее превратное понятие о вещах веры, например, о монашестве.

Теперь, слава Богу, все затихло, и истина доказывается моим собственным опытом, чтением книг и тем, что вижу и слышу. Да, здесь исключительно милость Божия, презревшая всю мою мерзость. Замечу еще раз, что церковь (этому я придаю большое значение), может быть, была одна из самых главных причин, приведших меня в обитель к Богу, если можно так выразиться, если я имею право так сказать.

С 12-13 лет я ее не покидал, несмотря ни на что. Я стоял в церкви во время службы, упиваясь мечтами (я жил мечтой, не имея нигде удовлетворения). Однако эти мысли меня мало тревожили. Но я думаю: не эта ли обособленность привлекла меня к беседе с Батюшкой, к молитве, к теперешней моей жизни в скиту? Кажется, ничего другого, особенного, не было. Моя жизнь вышла из колеи безразличного отношения ко всему именно в то самое время; тогда произошел переворот, который надо считать в своем начале вполне отрицательным. О, коль благ Господь, пресекающий зло, или обращающий его к добрым последствиям Своим человеколюбивым Промыслом.

Вчера я каялся Батюшке, что не исполнил пятисотницы вследствие усталости...
— Бог простит, — сказал Батюшка, — но все-таки нужно укорять себя. Так учили наши великие старцы. При само-укорении это даже приносит пользу. Авва Дорофей, Иоанн Лествичник говорят, что самоукорение есть невидимое восхождение...
— Когда я творю Иисусову молитву или справляю пятисотницу, я бываю очень рассеян, мысль так и перескакивает от одного к другому, она везде побывает, только не в словах молитвы.
—А все-таки уста освещаются именем Господа Иисуса Христа, — сказал Батюшка.

Однажды я встретил в скиту рясофорного монаха о. Георгия.
—Как вы поживаете? Скучаете ли по Москве?
—Благодарение Богу, Батюшка, благодушествую.
—И я два года не вспоминал Москвы, а теперь вспоминается, даже иной раз задумаешься. Помоги вам Господи.
—Спаси вас Господи, Батюшка, — отвечал я и подумал: аще жив буду, не минует и меня эта участь.

Недели две тому назад о. Иоанн (Ив. Вас. Полевой) благословился у Батюшки пройтись немного по лесу и взять меня с собой. Я пошел и заметил, как о. Иоанн, глядя на сосны, небо, вообще на всю природу, вспоминал про Бога, смерть, бессмертие, жизнь святых и т. п, Ему вся природа вещает о Боге и дивных делах Его.

А я, грешный, глядя на все существующее, совсем не переношусь от временного видимого к бесконечному, невидимому.

Я помню, что на меня особенно сильно действовала мысль о бесконечности, нескончаемости загробной участи. Мой ребяческий ум совершенно терялся при этой мысли. Одни слова: "Не будет конца"... — приводили меня в трепет и ужас...

Теперь я начинаю бояться мира, хотя мысли о нем и лезут в голову. Про эту боязнь я говорил Батюшке, и он сказал, что она спасительна... Припоминаю наставления Батюшки о боязливости вообще, которая скорее гибельна, чем спасительна. Это мне Батюшка говорил, когда я с о. Иоанном, пономарем, разбил украшение с церковного паникадила:
— Бояться надо только греха, — говорил Батюшка. (Мира я боюсь, потому что он всегда и всем дает повод, склоняет ко греху, он весь полон искушений, которым я не могу сопротивляться...) Монах не должен быть боязлив, труслив, а должен возлагать надежду на Бога...

Сегодня о. Иоанн (И. В. Полевой) подарил мне книгу за хлопоты во время переноски библиотеки — "Царский путь Креста Господня". Он говорит, что книга очень хорошая. Бог даст, по благословении у Батюшки прочитаю. Я как-то без благословения Батюшки ничего, не могу делать. Теперь очень редко приходится беседовать с Батюшкой, он очень устает.

Сегодня после обедни состоялось освящение библиотеки, т. е. было молебствие с водоосвящением. Мне не пришлось быть на молебствии: я готовил сладкий чай для всей братии, устроенный о. Иоанном (Полевым).

А вчера перебрался от нас из скита в монастырь о. Анатолий. Более 30 лет прожил в скиту, а теперь его перевели в монастырь. Там умер о. Савва, бывший духовником многих из братии, к нему обращались и многие мирские. И вот на его место перевели о. Анатолия. 3-го числа он прощался с нами на трапезе, смиренно поклонился нам в землю два раза. Всегда смиренный и никогда не унывающий. Иным я его не видел. Это единственный иеромонах, которого я видел встающим на колени перед Батюшкой. (Я видел еще о. Нектария ставшим однажды на колени перед Батюшкой, 18 ноября 1908 г.) Спаси его Господи.

Не могу более писать, пришли звать на покос...

Завтра день Казанской иконы Божией Матери. Бдение и обедня будут в монастыре, а трапеза у нас в скиту своя. Все ходят на покос то с граблями, то с косой.

Вчера на благословении Батюшка сказал мне:
— Диавол вам не даст сделать ни одного шагу, за каждый шаг надо бороться. Вы помните, как евреи при построении храма в одной руке держали заступ, а в другой меч? Это вообще сказано про совершение добродетелей. С одной стороны, мы должны исполнять Евангельские заповеди, а с другой, — отбиваться от врага мечом, борясь за каждый шаг.
—Батюшка, как же я должен отбиваться, какой же это меч?
—У нас один меч — молитва Иисусова. Сказано: "бей этим мечом невидимых ратников, ибо нет более сильного оружия ни на небе, ни на земле".

Если вдуматься в эти слова, становится страшно, что нет более сильного оружия даже на небе. "О имени Иисусове всяко колено поклонится небесных, и земных, и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос..." Какие страшные времена придут.

Да, молитва Иисусова — вот оружие. А я, окаянный, совершенно забываю про нее, да не так скоро дается все истинно духовное, Боже, как я думал.

Вчера вечером уехал от нас иеродиакон Никон, живший с нами. Ему очень понравилось здесь. "Мне не хочется уезжать отсюда", — говорил он мне. Спаси его Господи.

Вечером на благословении я сказал Батюшке, что прочел одну статью о молитве Иисусовой еп. Игнатия Брян-чанинова.
—Я не знаю, как я жил бы без познаний, которые я там почерпнул. Батюшка, благословите по времени прочитать все его сочинения.
—Да, по времени. Да у него все на одном и том же, на молитве Иисусовой. Какая ширина. Теперь вы видите это. А прежде, может быть, видели в монашестве, как и большинство мирских, одну редьку, квас и глубочайшее невежество. Да и понятно: "Чашу жизни вкусите и видите, яко благ Господь". Да, надо вкусить, и тогда уже увидишь, какое блаженство... Ангелы могут петь. В житии св. Спиридона Тримифунтского или св. Тихона Амафунтского, не помню, говорится, что он один во всей церкви служил. Делает возглас, а ему отвечает хор чудный... То же самое было с одним священником. Тогда в церкви, кроме него, был один поляк, который после этого принял православие, как я вам об этом, помните, рассказывал.

17-го кончился покос... Вновь я не выхожу из скита, опять нахожусь в этой животворной тишине... Никогда в миру я так не работал и не уставал. А работа полезная, среди природы, на вольном воздухе.

Прошлый год весной, когда я возвратился из Оптиной в Москву, все меня расспрашивали: "Я слышал (или слышала), что вы ездили в монастырь? Ну, как? Что?" Все были чрезвычайно удивлены тем, что я хочу поступить в монастырь. Помню, одна молодая дама, лет 22—24-х, еще только 2-3 года замужем (с мужем она живет ничего, хотя и

среднего сословия), встретив меня, предлагала подобные вопросы. Я отвечал утвердительно.
—Счастливый вы человек, — сказала она.
— Да, слава Богу.
—Не все могут... Прощайте.

Мы разошлись. Так может говорить человек, который не удовлетворяется своей жизнью, т. е. если он другого считает счастливее себя. А почему бы ей не удовлетворяться своим положением? И такая неудовлетворенность у многих в миру: ищут и не находят, ибо ищут, как Батюшка говорит, не там, где можно найти.

Я воссылаю свою благодарность Господу Богу, что я здесь, в нашем скиту...

29 июля посетил Оптину преосв. Никон — еп. Вологодский. Зашел и к нам в скит. Был в обоих храмах, у о. Иосифа и у Батюшки, а затем ушел в монастырь в сопровождении о. архим. Ксенофонта. В храме св. Предтечи Иоанна Владыка говорил всем скитянам речь. Мне понравилось, как он говорил. Говорил о необходимости и пользе для нас скор-бей. ...Еще говорил:
— Хорошо у вас здесь, отцы святые, помоги вам Господи. Еще в наших обителях чувствуешь, что еще есть вера Христова, когда теперь сатана явно для всех вооружается на Церковь Христову... Мирские люди стараются приехать поговеть в монастырь, чтобы отдохнуть, поговеть, получить совет, наставление — как бороться со страстями, немного пожить в святой обители. Мирские духовники обижаются, что к ним не идут на исповедь, они не понимают причины этого...

Всего написать не могу, да и не упомнишь...

Завтра начинается Успенский пост. Аще жив буду, и сподобит Господь Своей милости, буду готовиться. А в миру одно время были слухи об упразднении постов. Не понимают люди, что исполняют злую волю диавола во вред себе и всем. Спаси Господи и помилуй.

Вот уже прошел Успенский пост. Время никого не ждет, летит, летит...

...Иван Васильевич рассказал, какой был случай с его дедушкой: "Как-то мы с ним заговорили о смерти. Он заболел предсмертной болезнью. Вот однажды он говорит своей жене, моей бабушке:
— Аннушка, я видел бесов.
—И что же?
—Да я сказал: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного", — и они от меня побежали...."

Сегодня приехали к нам из Москвы: мама, тетя Ларя и Коля. Сегодня же мы перешли в первый раз в другие келий.

Мама и тетя Ларя уехали, а Коля, по благословению Батюшки, остался в гостинице, как предположено, на один месяц.

Мама собственно приезжала, чтобы внести за нас и по своему обещанию на вечное поминовение за дедушку и бабушку. Мама осталась очень довольна, что очистила совесть, да и Батюшка ей очень понравился.

Сегодня у нас престольный праздник. Хотя он и не главный, но служил о. архимандрит. Все, слава Богу, хорошо.

Прихожу вечером к Батюшке на благословение. Не успел еще и слова сказать, как Батюшка сам начинает говорить:
— Все человечество можно разделить на две части: фарисеи и мытари. Первые погибают, вторые спасаются. Берегите это сознание своей греховности. Что спасло мытаря? Конечно, это сознание своей греховности: "Боже, милостив буди мне грешному". Вот эта молитва, которая прошла уже почти два тысячелетия. Заметьте, мытарь сознает себя грешным, но в то же время надеется на милость Божию. Без надежды нельзя спастись... Господь сказал: "Я пришел спасти не праведных, а грешных". Кто здесь разумеется под праведными? Люди, не сознающие своей греховности, и все-таки грешные. Но также это сказано про бесов. Ту гордыню, в которой они стоят перед Богом, мы себе даже представить не можем. Мы не можем понять, с какой ненавистью относятся они к Богу. Бог противится, а смиренным дает благодать.

Почему не сказано, что Бог противится блудникам, или завистливым, или еще каким-либо, а сказано — именно гордым? Потому, что бесовское это свойство. Гордый становится уже как бы сродни бесу...

Один человек говорит:
— Читаю я псалтирь, но ничего не понимаю. Может быть, мне гораздо лучше положить эту книгу на полку.

А старец отвечает:
—Нет, не надо.
—Почему же? Ведь я ничего не понимаю.
— Зато бесы понимают. Они понимают, что там про них говорится, не могут вынести и бегут. Следовательно, чтением Псалтири мы прогоняем от себя бесов..."

Еще Батюшка рассказал про одну девицу, приехавшую сюда с сестрой и матерью, что она одержима бесовской силой и повредилась умом, хотя в ее ум сознание иногда возвращается. Например, тогда, когда она была у Батюшки, то очень просила его, чтобы он ее спас. Батюшка говорит: "Я спасти не могу, спасает один Бог". — "Но через вас же, Батюшка", — сказала она.
—Видите, — сказал мне Батюшка, — начинает рассуждать, а в гостинице мать свою бранит всякими скверными словами. Такого там шуму наделала, ругается, кричит, стекла в окнах побила. Некая бесовская сила движет ею.

Прошлый раз Батюшка приказал маме соблюдать пост. Мама с ужасом, если можно так сказать, думала об этом. А теперь, слава Богу, говорит, что ей легко. Мама бывала раньше на целый день больна, когда не пила кофе с молоком.

Сегодня был первый при нас постриг. Постригали трех монастырских, а скитских не было, скитяне только ходили на постриг.

Сейчас от меня ушел Коля. Как мне его жаль. Я даже не знаю, что мне делать. Пришел и говорит: "Скука одолела," — плачет, а Батюшке ничего не говорит. Я уговаривал его обо всем сказать Батюшке. Мне думается, что он не имеет ни малейшего понятия о монашестве, да и спрашивать с него нельзя этого, потому что он не годится в монахи.

Сегодня память старца о. иеросхимонаха Макария — день его кончины. Вчера за бдением вместо обычного поучения Батюшка немного сказал о старце, — очень хорошо сказал. Между прочим, Батюшка благословил всем прочитать жизнеописание "к сожалению, очень краткое; его жизнь вполне необъятна", или какой-либо том его писем к монахам. А то мы его совсем забыли, т. е. о. Макария.
— "Постом, бдением и молитвою небесные дарования приим". Ничем иным нельзя получить их, другого пути нет, но к этому необходимо, как основание всего, смирение. А у о. Макария и было глубокое великое смирение...

Сегодня память св. мучениц Софии, Веры, Надежды и Любови. Теперь в Москве бесятся. Праздник делают попойкой, весельем исключительно плотским. В знакомых мне семьях тоже есть именинницы и, вероятно, как и прежде, тоже идет пир. Наступает вечер, съезжаются гости, говорят друг другу комплименты, пьют, едят и к ночи уезжают каждый в свой дом. Сколько суеты и сколько пустоты. О Боге и о вере редко говорят — это неинтересно, устарело...

Сколько раз мне думалось так: сижу я в храме, особенно Предтечевом и Макарьевском, — мир, тишина кругом, лам-падочки теплятся пред святыми иконами; бдение еще не начиналось. Тихо и чинно входит братия, молятся и молча садятся на свои места в ожидании службы. Какая мирная тишина. Как здесь хорошо.

А там, за оградой, суета, пустота, хотя все бегают, о чем-то заботятся, все заняты. Это еще ничего. А может быть, где-то происходят убийства, грабежи, ссоры, насилия, дикие оргии пьянства и проч.

Какое забвение Бога, существования души, загробной жизни. Прежде и я находился в этом круговороте... и жил, и мог жить такой жизнью. А теперь не знаю, как и благодарить Господа — я здесь в тихом скиту... Воистину дивно, как Господь оторвал меня от этого страшного чудовища — мира...

Представляются мне такие две картины: мир со всеми его ужасами и, как полный контраст, эта тихая церковь в полумраке с лампадочками..., и спокойно и радостно на душе. Слава Тебе, Боже...

Говорят, Батюшка заболел. Надо узнать наверное. Некоторые из поучений Батюшки я полагаю, при помощи Божией, записать. На благословении Батюшка делал мне маленькие наставления, поучал нас рассматривать свою жизнь, чтобы видеть, в каком мы устроении, много ли преуспели. Это рассматривание себя, это внимание себе необходимо. И кто этого не делает под предлогом неумения и незнания, тот пусть знает, что преуспеяние, главным образом, заключается в смирении. Преуспели мы в смирении, значит идем вперед. И никто пусть не смеет отговариваться. Смолчать, перенести обиду, простить — так и сделал бы смиренный.

Опять на утрени Батюшка говорил, что должно иметь любовь друг к другу и удаляться празднословия.
— Пророк Давид сказал: "Оскуде преподобный". Почему же оскудел? Потому что "умалишася истина, суетная глагола кийждо", потому что не говорят о душеполезном, а повсюду пустословие, только и говорят о пустяках.

Батюшка сказал, кажется, что настанет такое время, когда будут о пустяках только и говорить.
—Одному иноку было видение. Стоят несколько монахов и празднословят. И видит он, что между ними и кругом их бегают грязные кабаны. Это были бесы. Потом увидал он монахов, говорящих назидающее душу, и между ними стояли светлые ангелы.

Потщимся же, братие, не погублять своих трудов за послушаниями празднословием, а более всего потщимся стяжать смирение. Пророк Давид сказал: "Смирихся и спасе мя Господь". Для спасения достаточно одного смирения. Опять сказано в одном псалме: "Виждь смирение и труд мой и остави вся грехи моя". Так сказал пророк Давид потому, что истинное смирение никогда не бывает без труда.

Я по нерадению забыл, что Батюшка говорил о старцах наших и об о. Льве. Помню только следующее: о. Лев подвергся по клеветам недоброжелателей гонению (он — основатель старчества в Оптиной пустыни), и даже преосв. Николай, увидев его окруженным толпой народа, с упреком сказал ему: "Что же ты делаешь?" — "Пою Богу моему, дондеже есмь".

Преосвященный уразумел всю глубину этого ответа... Да, Батюшка о. Лев пел Богу всем строем своей жизни.

Сейчас, когда я читал в церкви псалтирь, пришел Батюшка. В ожидании пономаря Батюшка немного поговорил со мной.
—Одна монахиня, уже мантийная, видела сон. Ей явилась Матерь Божия и говорила, что должно ожидать ужасов. Это было в 1899 году.
— Да и вообще, — сказала Она, — этому тленному миру недолго существовать: терпение Моего Сына и Господа истощается...

Когда я, будучи мирским, был за Сергиевой Лаврой в пещерном Черниговском монастыре, я пожил там дней шесть, готовился, исповедовался, как только возможно было мирянину, и приобщался. После принятия св. Тайн мне было легко на душе.

Передо мною лежала псалтирь в русском переводе, я раскрываю и читаю: "Кто введет меня в укрепленный (огражденный) город" — "во град ограждения" по-славянски. Тогда мне подумалось: да ведь это (т. е. монастырь тот) и есть укрепленный город. Потом я посмотрел толкование и, оказалось, что это верно.

Нет времени записать более подробно. Хотелось хоть как-нибудь записать.

Сегодня день моего рождения, мне исполнилось 20 лет.

В миру большинство даже верующих людей не верят в существование бесов, а здесь это — истина. Вот какой случай рассказал мне однажды Батюшка.

"Отец Амвросий показал о. Венедикту (Орлову) бесов таким образом. Накрыл его мантией, потом подвел его к окну и говорит:
— Видишь?
—Да, вижу, Батюшка, вижу, что идет множество арестантов, грязных, изодранных, со страшными зверскими лицами. Батюшка, откуда столько их? Идут, идут и конца нет, и кто их пустил одних в скит? Вероятно, весь скит оцепили казаки? А арестанты эти все идут, идут, расходятся направо, налево, за церковь.
—Ну что, видишь, о. Венедикт?
— Да, Батюшка, что же это?
— Это — бесы. Видишь, сколько должно приходиться на каждого из братии?
—Батюшка, да неужели?
—Ну, теперь смотри.

Снова посмотрел о. Венедикт, и уже ничего более не увидал, все было тихо по-прежнему.

Вот видите, против скольких мы должны бороться, но, конечно, Бог попускает борьбу сообразно силам каждого..."

Господь помогает мне, недостойному, вставать к утрени. Я просыпал утрени редко, по милости Божией.

Однажды, когда я каялся Батюшке, что проспал лишний час, или около того, не помню, Батюшка мне сказал:
—Это вас борет бес уныния. Он всех борет. Борол он и преп. Серафима Саровского и преп. Ефрема Сирина, который составил известную молитву "Господи и Владыка живота моего". Смотрите, что он поставил на первом месте: "Дух праздности" — и, как следствие праздности: "уныния не даждь ми". Это — лютый бес. На вас он нападает сном, а на других уже наяву — унынием, тоской. На кого как может, так и нападает. Ведь вы не можете сказать, что находитесь в праздности?
— Да, Батюшка, почти нет минуты свободной...
— Ну вот, он на вас и нападает сном. Ничего, не скорбите...

Как-то вечером на благословении и на исповедании мною моих немощей и прегрешений за истекший день, а возможно, и за прежнее время, Батюшка начал мне говорить о самоукорении.

Я заметил и понял из наставлений Батюшки, что нужно укорять себя за свои немощи и смиряться, но всячески гнать от себя уныние, расслабление. Что бы ни случилось, унывать не нужно, а нужно сказать все старцу.
—Бог простит, — говорит Батюшка. — Укоряйте себя. Укорять себя нетрудно, а некоторые этого не хотят. Перенести укор от брата труднее, а самому укорять себя нетрудно. Кроме того, если мы и будем укорять себя, а не будем бороться со страстями: будем есть, сколько хочется, будем спать, сколько хочется — то такое самоукорение не принесет пользы. Если мы укоряем себя, впадая в согрешения невольно, то такое самоукорение законно. В борьбе со страстями, если и побеждаемся ими, но укоряем себя, каемся, смиряемся и продолжаем бороться, мы непрестанно идем вперед. Нам осталось одно: смирение. Время же суровых подвигов прошло, должно быть, безвозвратно...

Теперь, когда я начал исполнять новое послушание письмоводителя после брата Кирилла Зленко, взятого в солдаты, я пью чай у Батюшки. Иногда разговор касается духовной жизни и монашества, отходя несколько от дела. Так, например, Батюшка говорил о монашестве:
— Не все монашество заключается в подряснике да каше. Надел подрясник, стал есть кашу и думает: я теперь стал монахом. Нет. Одно внешнее не принесет никакой пользы. Правда, нужно носить монашескую одежду и поститься, но это не все. Лампа, пока не горит, не оправдывает своего назначения — светить. Чего же не достает? — Огонька. Необходим и фитиль, и керосин, но если нет огня, если она не зажжена, она не приносит никому пользы. Когда же она зажжена, сразу польется свет. Так и в монашестве: одна внешность не приносит пользы, необходим внутренний огонек. О. Анатолий говорил, что "монашество есть сокровенный сердца человек"...

Сегодня у нас храмовой праздник: память преп. Иоаннаыльского. Литургию служил о. архимандрит.

Замечательно правильное наставление о. Амвросия: "Смущение нигде в числе добродетелей не писано, и происходит оно оттого, что причина, от которой смущение рождается, ложная".

Однажды Батюшка, показав мне письмо, написанное нарочно коверканным поддельным почерком, сказал:
—Вот письмо. В нем меня обзывают самыми площадными ругательными словами. Особенно за мои собеседования в монастыре. Думаю на того, на другого..., но кто бы это ни был, это мой благодетель. Может быть, Господь за это простит мне что-либо из моих грехов.

Это, вероятно, было написано каким-либо монастырским монахом. Я неоднократно понимал из слов Батюшки, что на него были гонения, что его не все любили. А епископ Трифон, благословляя нас на монашество, сказал:
—Вы знаете, есть партия против о. Варсонофия. Если к вам придут такие и будут что-либо такое говорить, то вы прямо в ноги им: "Простите, мы не можем осуждать старца".

Сегодня в Оптиной праздник. Ведь у нас Казанский собор. И у меня в келий праздник: еп. Трифон перед нашим первым отъездом в Оптину благословил меня иконочкой Казанской Божией Матери.

Когда мама согласилась на наше решение, она вместе с нами и нашим законоучителем в гимназии о. Петром Сахаровым пришла к епископу Трифону по его приглашению. Владыка ее успокаивал:
—Не беспокойтесь, они, кроме хорошего, ничего не увидят.

Когда мы вошли к Владыке в зал, вошел и о. Гавриил, ныне иеродиакон Оптиной пустыни, а тогда еще монах, постриженник Владыки. Владыка и говорит:
—Архангел Гавриил всегда является провозвестником, а к вам Бог послал о. Гавриила. — Я забыл и точные слова Владыки, и даже смысл их, но помню, что о. Гавриил был сравниваем с архангелом Гавриилом, и относилось это к нам, настоящему обстоятельству.

Вот это я на днях рассказал Батюшке. Батюшка сказал:
—Вы тогда уже стали монахом. Владыка, как человек веселого характера, может быть, сказал шутя, но слова архиерея имеют силу. А когда вы приехали сюда в скит?
—23 декабря, выехали из Москвы 22 декабря.
— Так, в день памяти Анастасии Узорешительницы. Это понятно. Вы разрешились от уз мира, сбросили эти оковы с себя. Нет в жизни случайных сцеплений обстоятельств, — все промыслительно...

Батюшка говорил, что о. Амвросий и о. Анатолий приняли его очень радостно. О. Амвросий встретил Батюшку стоя, чего не случалось прежде, он всех принимал или лежа, или сидя.
— У него только что была мать Параскева (кажется, блаженная). Она говорит о. Амвросию:
—Павел Иванович приехал.
—Слава Богу, --- отвечал о. Амвросий. Возможно, он провидел, что я буду скитоначальником и старцем.

Вчера на благословении я каялся Батюшке, что проспал раннюю обедню. На это Батюшка ответил:
—Бог простит. Укоряйте себя.
—Батюшка, как же надо укорять себя?
—Как укорять? Очень просто. Совесть сразу заговорит, сразу будет обличать, а вам останется только согласиться, что плохо сделали, смиренно обратиться к Богу с молитвой о прощении.
—Да, Батюшка, сначала станет как бы неприятно, укоришь себя, обличишь, и через очень короткое время забудешь об этом, как будто ничего и не было.
—Хоть минуту, хоть полминуты, а надо обязательно укорять себя так. Наше дело — укорить себя хотя бы на очень короткое время, а остальное предоставим Богу... А были св. отцы, у которых вся жизнь была сплошное самоукорение... Но нам до этого далеко. Когда мы себя укоряем, мы исполняемся силы, становимся сильнее духовно. Это закон духовной жизни.

Как в нашей телесной жизни мы подкрепляем силы пищей, так и в духовной жизни наши духовные силы подкрепляются самоукорением. Вы только приняли пищу в желудок, а как пища переваривается в питательные соки, ваше тело питается ими, вы не знаете. Точно также и в духовной жизни: мы питаемся самоукорением, которое, по учению св. отцов, есть невидимое восхождение, но почему и как — мы не знаем. Это закон духовной жизни. Когда мы питаемся духовным, мы духовно становимся крепче, сильнее.

А что такое самоукорение? — смирение. А что такое смирение? — это риза Божества, по слову Лествични-ка... Мы идем и касаемся этой ризы тогда, когда укоряем себя...

Приходится разговаривать с Батюшкой между делом или за чаем, и как становится понятным и ясным то, что было у меня неразрешенным вопросом.
— У Батюшки о. Амвросия спросили, — говорил недавно Батюшка, — "Что такое монашество?" — "Блаженство", — отвечал он. И действительно, это такое блаженство, более которого невозможно представить. Но монашество не так легко, как думают некоторые, но и не так трудно и безотрадно, как говорят другие.
—...Я говорю на утрени мое убогое слово потому, — сказал Батюшка, — чтобы не понести ответа на Страшном Суде за молчание... Это моя обязанность...

Я недавно узнал от Батюшки, что он писал стихотворения, они есть в печати листками. Одно из них, "Иисусова молитва", мне очень понравилось. Об этом стихотворении я как-то и говорил с Батюшкой.
— Здесь нет ничего сочиненного, — говорил Батюшка, — все это вылилось у меня из сердца. Вам, вероятно, особенно понравился конец. Это состояние — переход к внутренней молитве в сердце — нельзя передать на словах так, как оно есть на самом деле... Его поймет и может понять только тот, кто сам его испытал... Путь молитвы Иисусовой есть путь кратчайший, самый удобный. Но не ропщи, ибо всякий идущий этим путем испытывает скорби... В стихотворении говорится: "И ты увидишь, полный изумленья, иной страны сияющую даль..." Да, именно "весь"... Все существо человека как бы изменится...

Сегодня Батюшка сказал небольшое слово-поучение. Содержание слова было о поведении инока в скиту, особенно в праздники. Чтение святоотеческих книг, научающих разуметь заповеди Христовы и тем любить самого Христа... "Сиди в своей келий, и она всему тебя научит".
— Старайтесь быть всегда готовыми к смерти, ибо смерть близка и к старым, и молодым, и монахам, и мирянам

одинаково: часто она приходит внезапно и неожиданно. Пусть каждый думает, что будет с его душой.

Сейчас за обедом и после обеда я беседовал с Батюшкой. (Я обедал у Батюшки.)
—Здесь все хорошо, говорил кто-то, я забыл — кто, о. Клименту (Зедергольму) и о. Леониду (Кавелину), — начал Батюшка, — все хорошо, только одного нет — это музыки. Хорошо бы, например, на рояли играть серьезные пьесы Бетховена или других. Что вы скажете?
—Нет.
—Почему нет?
— Нет.
—Скажите, почему вы так категорически отвечаете?
— Ну, хорошо, я вам скажу. Об этом знают только я сам да мой духовный отец — Батюшка о. Макарий: я получил внутреннюю молитву.

Про эту музыку часто говорится в псалмах: "Крепость моя и пение мое Господь...", "Пою Богу моему дондеже есмь". Это пение неизглаголано...

Я теперь уже не имею возможности выходить и ходить по скиту ночью... Вот смотрите, какая аскетическая красота, задумчивая, этот наш храм (старый). Здесь все хорошо, не наглядишься.
—Боюсь уйти самочинно, — сказал Батюшка. Этот разговор начался с вопроса Батюшки:
—Сколько у вас в Москве дома роялей?

Тут мне припомнился мой товарищ по гимназии. Он был человек не из высоконравственных: неприличные разговоры, анекдоты, плохие умственные способности, весь его наружный вид, отношение видимое к религии, его ближайшие сотоварищи, отзывы о нем моих товарищей — все это подтверждало плохое мнение об его нравственности. Однажды он принес скрипку в класс. Надо заметить: он прекрасно играл на скрипке, он был по природе музыкант. Итак, однажды, за отсутствием преподавателя вышло у нас свободное время, и этот товарищ мой, по просьбе всего класса, начал играть. Он играл наизусть, без нот. Лишь только раздались звуки, он весь переменился: в нем не стало заметно обыкновенной легкомысленности, он стал серьезнее. Это заметили многие. Вот это я и рассказал Батюшке, а отсюда пошел и весь наш разговор:
— Видите, — сказал Батюшка, — как может отрешать от земли музыка: это чувствовал ваш товарищ, если он даже внешне изменился. Этих его чувств никто не может понять, если сам их не испытал. А если так отрешает от земли музыка, то тем более молитва...

Сейчас за обедней Батюшка сказал краткое слово, напоминая нам о смысле и значении нашего иноческого призвания. Св. Иоанн Лествичник говорит: "Ангелы — свет монахам, монахи — свет миру".,. Вспомните, что мы должны быть светом миру... Вспомните, как милостив Господь, призвавший нас в эту святую обитель. Сами посудите, какие дела мы творили, как жили до призвания нашего сюда, в эту святую обитель.

Я помню, прочел у еп. Игнатия Брянчанинова слова преп. Исаака Сирина: "Что есть чистота? Чистота — есть сердце, исполненное милости о всяком создании. А что есть милостивое сердце? Это горение сердца о всякой твари: о человеках, о птицах, о животных, о бесах, — словом, о всяком создании" и далее.

Я невольно остановился на словах "о бесах" и спросил об этом Батюшку: как можно чувствовать милость к бесам, когда они ищут нашей погибели, когда говорится в псалмах: "совершенной ненавистью возненавидех я..."
— Заметьте, это не сам еп. Игнатий говорит, — отвечал Батюшка, — а он приводит только слова преп. Исаака Сирского. Это единственный святой, который молился о бесах. Но как молился? Можно молиться, чтобы Господь уменьшил их муки, ослабил по неизреченной Своей милости. Но что можно этому великому святому, того нельзя нам. Все птицы высоко летают, но выше всех орел, подобно орлу и св. Исаак парит между святыми. Нам же молиться за бесов опасно.

Знаю одну начальницу общины. Она молилась за бесов. Я предостерегал ее. Она не послушалась и продолжала. Вскоре бесы стали являться ей и благодарить за молитвы о них. Последствием всего этого было то, что она пала с одной сестрой своей общины однопольным грехом, стала заниматься спиритизмом с этой же сестрой. Конечно, обе они ушли из общины. Смотрите, как же плохо она кончила...

Сейчас я прочел у еп. Игнатия Брянчанинова о кончине мира. Когда я читаю его сочинения, то удивляюсь его поистине ангельскому уму, его дивно глубокому разумению св. Писания. Его сочинения как-то особенно располагают мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно Евангельским светом:

"Душа по природе христианка (слова Тертуллиана), она чувствует истину". Те места св. Писания, которые мною или вовсе не понимались, или понимались превратно, о смысле и отношении которых к жизни я имел весьма туманное представление, сейчас становятся для меня очень понятными и ясными. Конечно, не все, ибо некоторые требуют опытного понятия и духовного разума. Кроме того, я опять-таки не могу понять смысла какого-либо текста всецело. Ибо преп. Дамаскин говорит, что смысл св. Писания открывается разным людям в различной степени, притом одному открывается в данном тексте одно, другому — другое, третьему — третье, ибо глубину и смысл Св. Писания знает всецело только один Бог, Который и открывает Своим избранным по мере надобности. Этим самым преп. Петр и объясняет кажущиеся разногласия в писаниях св. отцов, ибо они, действительно, только кажущиеся, так как все св. отцы стремились к одной цели и достигали ее.

Не читающие духовных книг остаются часто в полном неведении духовных предметов и явлений, — и какое это горестное неведение. И это неведение, можно сказать, царствует в мире. Может быть и есть исключения, но обыкновенно это неведение, как некий страшный яд, разлито повсюду.

Я родился, воспитывался в хорошей благочинной семье, но не имел ни малейшего понятия о духовной литературе, даже о ее существовании. Когда мы уже собирались ехать в Оптину в первый раз, к нам на квартиру зашел о. Гавриил. В разговоре за чаем он сказал, что первым долгом нам дадут прочитать "Авву Дорофея".

"Авву Дорофея"? — подумал я, слыша первый раз это название, и мне представлялось, что эта какая-нибудь такая дрянь, что ее только и можно в печку бросить. И как это не горестно, но это так.

Все мои познания приобретены в скиту, вся формировка в нечто определенное моих убеждений и понятий произошла здесь, в скиту. Здесь, в скиту, я приобрел более, чем за всю мою жизнь в миру, более чем в гимназии и университете. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что там я почти ничего не получил, хотя в миру от рождения прожил 19 лет, а в скиту не живу еще и года.

Здесь хорошо. Конечно, люди — везде люди, поэтому и в монастыре, и в нашем скиту, живут не ангелы, а люди, имеющие каждый свои пороки и недостатки. Но мне до этого дела нет. Чужие грехи и в миру очень удобно замечать, а вот свои грехи распознавать и видеть — это монашеское дело. А к этому здесь все удобства. И Батюшка говорит, что наш скит — единственный такой во всейоссии, и от других приходится слышать то же.

Однажды, когда я помогал пономарю в Предтечевом храме, со мной был о. Кукша. Не помню, о чем мы говорили, но мне запомнилась только одна фраза: "Как вспомнишь о старом, так даже заплачешь", — сказал о. Кукша. Это свидетельствует о том, как хорошо было прежде. Но для меня старое — мир, а настоящее — скит, и я благодарю Бога.

13-го числа Батюшка не пошел на бдение и меня не пустил, а мы во время бдения читали записки шамордин-ских монахинь об о. Анатолии. О. Сергий Четвериков работает над составлением жизнеописания о. Анатолия.

Материал был собран и послан Батюшкой. Между прочим, Четверикову посланы и рукописные тетради о. Анатолия "Мистическое Богословие". Это его беседы с каким-то, кажется, профессором. О. Четвериков обещался окончить жизнеописание к Пасхе.
— Доживу ли я до Пасхи, не знаю, — сказал мне Батюшка. — Сегодня в первый раз в жизни почувствовал одышку, придя в трапезу.

Вообще, последнее время Батюшка не раз говорил о смерти. Еще как-то Батюшка говорил, что он начал очень-очень слабеть под вечер. "Иногда едва сижу..." — говорил он. Не раз также Батюшка говорил: "А туда с чем идти?"

Сейчас говорил с Иванушкой, и этот разговор заставил меня вспомнить многое позабытое, на что в свое время не было обращено ни малейшего внимания.

Первым моим духовником был протоиерей о. Сергий Ляпидевский, уже скончавшийся, вторым — его сын о. Симеон Сергеевич. Несмотря на религиозность мамы, бабушки, дедушки, папы — они нас редко посылали в церковь, особенно зимой, боясь простуды. А ребенок сам пойти не может. Нас и баловали, и ласкали, но вольничать не позволяли, уйти без спросу мы не смели.

Однажды на исповеди, кажется, о. Симеон сказал мне, что необходимо ходить в церковь по праздникам. "Это долг перед Богом". Я поразмыслил об этом и согласился. С тех пор я стал часто ходить в церковь, даже в будни, когда был свободен. И это обратилось в привычку. Ходил я также и к вечерним собеседованиям по воскресеньям. Правда, ходил больше из-за "интереса", но все ж иногда бывало что-то вроде умиления. Помню, однажды за собеседованием, я, стоя на клиросе, слушал проповедь и заключил в конце концов так: "Как бы провел я время дома, не знаю, а здесь я душеполезное услышал".

Услышав однажды о грехе суеверия, я приложил слышанное к жизни и отверг все суеверное, например, приметы.

Услышав однажды о грехе воззрения на девушек и жен с похотением, я даже опечалился: это доставляло для меня удовольствие. Как быть? Смотреть грешно, а не смотреть — лишить себя удовольствия. И решил я, что смотреть можно, только без похотения. Такой сделкой со своей совестью я как бы успокоился: взяла верх плотская сторона.

Представилось новое искушение: предложили мне учиться танцевать, но танцы назначались как раз во время вечерни. Куда склониться? Помню, был 6-й глас на "Господи воззвах" — мой в то время самый любимый догматик: "Кто Тебя не ублажит"... И туда, и туда хочется. Долго я боролся, долго был в нерешительности, и... (о позор, позор!) попрал я совесть и пошел танцевать. Совестно вспомнить. Как враг старается удалить от церкви, даже если ходишь, но с равнодушием.

Что я поступлю в монастырь, никто не верил, да я и сам это считаю чудом и милостью Божией.
— Хорошо вы сделали, что не женились, ушли от мира, — не раз говорил Батюшка, а однажды прибавил: — Вы не знаете, какая сложная жизнь женской души.

Я все более и более начинаю понимать, какое счастье, что я в скиту.

Батюшка как-то говорил, что одному святому было видение, как вкушает братия пищу: кто ест и ропщет, тот вкушает пищу, как навоз. Кто не ропщет, но и не благодарит, для того пища — ни то, ни се. А вот кто ест и благодарит, тот вкушает пищу, как мед.

То же самое относится и к монашеской жизни. Только тому хорошо жить в монастыре, кто благодарит Бога за Его милосердие, за то, что Он вселил его в монастырь, что оторвал от мира. А кто ропщет на свою жизнь, тому в монастыре очень тяжело жить...

Батюшка благословил все время читать жития Святых, когда же прочту все 12 книг, тогда начинать опять сначала. Благословил читать Лествицу, затем преп. Феодора Студита, Варсонофия и Иоанна преподобных.

Когда о. Анатолий еще не имел священного сана, к нему кто-то подошел под благословение. Когда мы прочли об этом в записках, то Батюшка рассказал про себя, что и к нему подходили под благословение, когда он не имел еще сана священства.

Вчера, когда я писал у Батюшки, он, читая письмо какой-то девушки, бывшей у него, рассказал мне про нее следующее: "Эта девушка прекрасно играет, она любит классическую музыку.
—Кого вы больше всего любите играть?
—Бетховена, Гайдна, — отвечала она.
— А есть музыка еще лучше.
—Какая же? Моцарта? — спросила она.
—Нет, еще лучше.
—Может быть, Баха?
—Нет, нет.
—Какая же, не знаю, — сказала она.
—Музыка души.
— Души? Музыка души, да разве есть такая? — спросила она.
— А как же. Есть.
— В первый раз слышу. Какая же это музыка?
—Это — покой души. Тот самый покой, про который говорится в Евангелии: "Возьмите иго Мое на себя и научи-теся от Мене, яко кроток есть и смирен сердце и обрящете покой душам вашим, ибо иго Мое благо и бремя Мое легко есть". Вот этот самый покой. Изучали математику? Знаете, что такое знак равенства? Ну вот: покой души — блаженство — музыка, гармония всех душевных сил.
—Так вот — какая музыка..."
— Так она мне понравилась. Вот придет одна такая, и все позабудешь: и тяжести, и скорби. С другими приходится все говорить "Сказку про белого бычка". Вы знаете эту сказку? (Я ответил утвердительно.) Ну вот, а такая душа сразу все снимет... Вы понимаете меня?
— Да, Батюшка.
—Я вас за то и люблю, что вы меня понимаете. Есть и еще, которые меня понимают.

Вчера я уже у Батюшки не занимался. Пришел, напился чаю и ушел к себе в келию и начал просматривать материалы для составления описания скита. Сейчас это дело для меня совершенно новое и потому трудное, но я приступил к нему за послушание, вследствие чего я надеюсь и исполнить, аще Богу будет угодно. То же самое и Батюшка мне вчера вечером сказал:
— Но Господь может вас умудрить, — прибавил он. Когда в Оптиной была мама, она спросила Батюшку:
— Пробудут ли они (т. е. я и Иванушка) в монастыре все время?

Мама беспокоилась, думая, что монастырская жизнь будет нам не под силу, что она может нам скоро наскучить. На это Батюшка маме ответил:
— Пробудут, если Бога не забудут. Мне об этом рассказал сам Батюшка.

В монастыре главный престольный праздник. Ходил на бдение и литургию. Не люблю я ходить в монастырь. Не нравится мне как-то самая служба, нотное пение, не нравится трапеза... Придешь в монастырь, да и думаешь, как бы опять в скит попасть поскорее.

Как-то я с Батюшкой стал говорить о нотном пении в церквах. Я лично его не любил и не люблю, как развлекающего мысли и внимание молящегося, вследствие чего не могущего способствовать молитве. По крайней мере это я должен сказать относительно себя... Такого же мнения и Батюшка. Нотами поющий связывает по рукам и ногам. Нет свободного творчества, чувства.

...Пришел к Батюшке, сказал, что было нужно, и сам Батюшка начал говорить следующее:
—Весь мир находится как бы под влиянием какой-то силы, которая овладевает умом, волей, всеми душевными силами человека. Одна барыня рассказывала, что был у нее сын. Он был религиозен, целомудрен, вообще был хороший мальчик. Сошелся с дурными товарищами и стал неверующим, развратным, словно кто-то овладел им и заставляет его все это делать. Очевидно, что эта посторонняя сила — сила злая. Источник ее — диавол, а люди являются только орудиями, средством. Это антихрист идет в мир, это — его предтечи. Про это апостол говорит: "Послет им духа заблуждения, духа лестча... Зане любви истины не прияша..." Человек остается как бы беззащитным. Настолько им овладевает эта злая сила, что он не сознает, что делает. Даже внушается самоубийство и совершается. А почему это происходит? Потому что не берут оружия в руки: не имеют при себе имени Иисусова и крестного значения. Никто не согласится сотворить молитву Иисусову, да крестное знамение: это такие древности, совершенно отжившие свой век.
—Постоянно имейте при себе Иисусову молитву: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного", и открывайте помыслы... Имя Иисусово разрушает все ди-авольские приражения, они не могут противиться силе Христовой. Все козни диавольские разлетаются в прах. Почему так, и как это происходит — мы не знаем/Знаем только, что это действительно так.

Все святые отцы говорят, что ночь особенно способствует молитве. Силы души как-то не развлекаются... Вообще ночью хорошо молиться...

Сейчас на благословении я сказал про тщеславные помыслы, которые беспокоят меня особенно во время келейного моего правила. Я стараюсь читать, по возможности, не спеша и вникая в смысл читаемого. Часто вот и приходит такая мысль, как будто я читаю, и кто-либо из родных или знакомых слушает меня и даже видит, хотя я их и не вижу... И мне представляется, что слушающие остаются довольны моим чтением. Вот это я сказал Батюшке.
— Да, это тщеславие, с которым надо бороться. Не принимайте этого в мысли... Не обращайте внимания. А если вы видите, что начинаете читать лучше и с большим чувством, то обращайтесь к Богу с благодарением и с самоукоре-нием. Тогда этому бесу нечем будет попользоваться от вас, и он уйдет, но не совсем, он вас не оставит и на следующий раз опять пожалует. Да, у монаха все время идет брань в помыслах.

Преп. Иоанн Лествичник считает тщеславие не отдельной страстью, а присоединяет его к гордости. Тщеславие, усилившись, обращается в гордыню. Тщеславие делает то, что безголосый начинает петь, ленивый становится ретивым, сонливый становится бодрым и т. п. Преп. Иоанн Кас-сиан, замечая это, удивляется лукавству, хитрости, злобе этого беса. И как все святые избегали тщеславия, как осторожно они к нему относились...

Батюшка о. Амвросий часто являлся в чувственном виде и наяву, давал советы, избавляя от опасностей. И это бывало при его жизни. Его спросили: как он, не выходя из комнаты, многим является наяву. Понятно, если бы это было во сне, но наяву? "Это не я, это мой ангел", — отвечал на такие вопросы Батюшка о. Амвросий.

Сегодня день памяти св. Филарета Милостивого. По случаю дня ангела митр. Филарета Киевского и митр. Филарета Московского была полная полиелейная служба и панихида. Я читал сутки. Митрополит Филарет Киевский положил основание нашему скиту, и поэтому скитяне обязаны молиться за него.

Батюшка говорил Иванушке, что упадок и запустение обителей начинается с забвения своих основателей и подвижников.

Сегодня Батюшка отправляет Иванушку в больницу. Он чувствовал какую-то слабость. Мне ничего не говорил. Конечно, я старше Иванушки и должен о нем заботиться. Брат Никита (келейник о. Варсонофия) мне сейчас сказал, что Иванушка страдает от уныния, а мне он ничего об этом не говорил, может быть, я и утешил бы его чем-либо, хотя и не понял бы его.

А Батюшка тоже мне сказал сейчас, что словно чума, словно некая душевная болезнь, нападает на всех уныние, тоска. Жизнь становится не мила, не хочется ничего делать. Батюшка привел в пример какую-то барышню, бывшую у него. "Сидит целый день в углу без дела.
— Что же вы чувствуете?
— Тоску.

А красавица богата, недавно кончила гимназию с золотой медалью. Спаси ее Господи и помилуй". Батюшка перекрестился.

Это должно быть очень тяжелое состояние, но я его, по милости Божией, не испытал. Как мне надо благодарить Господа за Его великие милости к моему окаянству.

Иванушка, оказывается, покушал, чего не следует, но слава Богу, все обошлось благополучно, хотя желудок еще не совсем нормален. "Это его Филарет Милостивый спас", — сказал Батюшка.

Батюшка мне благословил читать "Лествицу". Действительно, это дивная, глубокая книга: чудное доказательство плодотворности послушания, ибо она написана за послушание.

Так вот, я недавно прочел в ней такие слова: "Не избегай рук того, кто привел тебя к Господу, ибо во всю жизнь твою ни перед кем не должен ты иметь такого почтительного благоговения" (сл. 4, отд. 72) и подумал: кто же меня привел ко Господу? Кто меня вскормил духовно (если так можно сказать), кто мне открыл глаза на жизнь, кто мне показал иночество, конечно, настолько, насколько это все может понять моя спящая, если не мертвая душа, за кого держусь?

Это Батюшка, я к Батюшке чувствую любовь, если я только могу любить, и расположение более, чем к любому другому. Я ему обязан тем, что я не в миру, я ему обязан более, чем кому-либо (плотских родителей я оставляю в стороне).

Но, кроме Батюшки, я многим обязан, и их-то я перечту. Прежде всего мы о своем намерении поступить в монастырь сказали о. Петру Сахарову, нашему законоучителю по гимназии. Он не решился сказать что-либо определенное и привел нас к еп. Трифону, своему товарищу по Академии. А еп. Трифон нас направил к Батюшке в скит. Это было перед Великим постом, в неделю о Блудном сыне. Все мы только пришли от вечерни, после которой Владыка говорил слово на тему о блудном сыне и читал акафист св. муч. Трифону. Я, Иванушка, мама, о. Петр Сахаров и неожиданно приехавший о. Гавриил (ныне эконом у преосв. Калужского) сидели у Владыки в кабинете. Владыка на беспокойство мамы о нас ответил ей:
—Не беспокойтесь, они увидят там только хорошее, и это останется у них на всю жизнь. Пусть поедут...

Я забыл упомянуть о том, что о. Петр сводил нас к Владыке, который сказал:
—Я вас направлю в Оптину, да, может быть, сделаю семейный раздор? — Мы отвечали, что имеем благословение от матери. Но о. Петр, вероятно, убоялся того, о чем спрашивал Влыдыка и сообщил об этом о. Симеону Ляпидовскому, и оба они пришли к маме в тот же день в гости и, конечно, были успокоены.

Затем еще о. Серафим из Чудова монастыря также является как бы приведшим нас ко Господу, ибо у него мы исповедовались первый раз, не совершая просто формальности, но желая исповеди сознательной. Подобной была также первая исповедь у Батюшки, когда я был еще мирским, она была не менее искренна. Так что о. Серафим как бы первый раз примирил нас с Богом, положил начало.

Затем еще о. игумен Иона (Богоявленского монастыря) в Москве был указан нам Владыкой, как могущий заменить нам Батюшку, когда мы жили в миру после Оптиной восемь месяцев. Во время пребывания в Москве я пользовался великой любовью о. Ионы и часто уходил от него ночью. Монастырь был уже заперт, а ключи приносили ему, и он сам меня провожал. Он очень настаивал на том, чтобы мы скорее бросали мир.

Итак, все те лица, которые так или иначе, более или менее способствовали нашему водворению в скит: 1) о. Серафим, 2) о. Петр Сахаров, 3) о. Симеон Ляпидовский (9 декабря 1907 г. о. Симеон сказал нам такие слова: "Если вы выдержите Великий пост в Оптиной пустыни, то это и будет знаком того, что вам нужно быть в Оптиной". Так он сказал, когда мы собирались ехать в первый раз в Оптину.), 4) Преосвященный Трифон, 5) о. Гавриил, 6) о. Иоанн от Нечаянной радости в Кремле, 7) игумен о. Иона и 8) Батюшка, который принял нас в свои любвеобильные объятия.

Епископ Трифон, указывая на Батюшку, сказал:
— ПустьВашимпостояннымруководителембудет о. Варсонофий.

Все упомянутые отцы и Владыка как бы привели нас к Батюшке и вручили нас ему, доставляя нам этим тихое пристанище.

Сегодня память св. великомученицы Варвары. Не знаю, почему, но я как-то особенно чту память этой святой. И это особенное уважение к великомученице Варваре я стал питать недавно: после того, как побывал в Оптиной первый раз и возвратился в Москву. Я стал довольно часто ходить в храм св. вмч. Варвары (на ул. Варварке) прикладываться к ее мощам. Припоминается, что дедушка ее очень почитал.

Сегодня день моего ангела, и Господь сподобил меня Своей великой милости: принятия св. Христовых Таин вместе со всею братией.

Служил и Батюшка. И перед благодарственными молитвами после обедни сказал краткое слово. Вот оно вкратце:
— Мы сподобились великой милости Божией. Вы слышали, как диакон сейчас говорил: "Прости приимши БожественныхСвятых,БессмертныхПречистыхНебесных Животворящих Страшных Христовых Тайн достойно благодарим Господа". Поистине страшное и неизреченное совершилось сейчас Таинство. Господь возлюбил нас, окажем и мы Ему любовь. На тех, кто любит Господа, указал нам Сам Господь Иисус Христос, сказав: "Аще любите Меня, заповеди Мои соблюдите". Значит, любить Господа и соблюдать заповеди Его — одно. Отцы и братия, старайтесь иметь любовь и святыню между собою. Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь...

Приближаются дни, в которые воистину возвеселитися и возрадоватися подобаше. Именно: 7, 8 и 9 декабря: в эти дни мы были приняты в скит.

Замечу, что в то время, как Иванушка, можно сказать, страдал в миру и тяготился своим положением, я был спокоен... Я стоял, как я теперь понимаю, на точке безразличия, на которую благодать поставляет всякого человека после того, как показала ему сладость иной жизни духовной — так учил еп. Феофан. Но тогда я этого не понимал.

Я вспоминаю: я и Иванушка были вместе у Батюшки. Иванушка высказал свое твердое желание, а я сказал Батюшке такие слова: "Батюшка, я вижу, что не имею никаких добродетелей, никакого твердого.решения, не знаю, что делать. Поэтому, я думаю все делать за послушание, что Вы благословите, против Вашей воли и благословения не пойду".

Итак, о. архимандрит дал свое согласие. 9 числа было воскресенье, мы были у обедни в скиту... Итак, все было окончательно решено... Для Иванушки это было благим исполнением его желаний и надежд, а для меня это было почти неожиданно. Я сам удивляюсь, как я мог так легко и спокойно решиться на столь великое дело.

Только на днях, когда происходил у меня с Иванушкой разговор, я заглянул в календарь и увидел, что 9 декабря празднуется икона Божией Матери "Нечаяннаяадость". Увидев, я подумал: "Да, воистину тогда была для меня нечаянная радость, хотя я тогда почти, или даже вовсе, того не сознавал".

Принимая все это в соображение, я начинаю как бы сознавать, что только исключительно милость Божия и могла оторвать меня от мира. Об этом мне и Батюшка говорил. А когда мама была здесь у Батюшки, он ее спросил:
— Не было ли у вас в семействе кого-либо благочестивого, или были, может быть, какие-либо добрые дела? — Мама отвечала, что дедушка был очень благочестив.
—Ну вот, значит он за них там и хлопочет, — сказал Батюшка, как мне передавала мама об этом их разговоре.

Скажу несколько слов о дедушке. Я его плохо помню, мне было лет 13, когда он скончался мирной христианской кончиной. Часов в 12 дня приобщился Св. Христовых Таин, а к вечеру отошел от мира сего.

Дедушка в детстве был очень бедный, служил в лавке мальчиком на побегушках. Под конец же его жизни у него были три богатых железных лавки.

Дедушка всегда любил посещать церковь Божию, пел иногда на клиросе. Есть в Москве, хотя и не особенно богатая, но благоустроенная церковочка в честь св. равноапостольных Константина и Елены и иконы Божией Матери "Нечаяннаяадость". Она находится под горою в Кремле. Во время нашествия Наполеона эта церковь была разрушена. Не знаю, обращал ли на нее кто-либо внимание до дедушки, но только дедушка полюбил ее, поновил и пробыл в ней старостой 33 года до самой смерти. В этой-то церкви икона "Нечаяннойадости" считается чудотворной. Настоятель этой церкви, когда мы уезжали сюда, благословил нас маленькими иконочками "Нечаяннойадости". Вот в этом-то я и вижу некую связь со словами Батюшки, что "дедушка о нас хлопочет", ибо мы приняты в день празднования иконы Божией Матери "Нечаяннойадости", и я — именно нечаянно.

А что тот день был для меня днем "радости", это я начинаю сознавать только теперь, ибо только теперь начинают открываться мои внутренние очи и видеть все в ином свете, ибо только теперь начинают твердо и определенно слагаться мои убеждения и взгляды на жизнь, потому что здесь я получил новое, определенное миросозерцание... Я сознаю, что я здесь получил и дорожу этим, а иногда даже и боюсь, как бы не потерять приобретения, ибо я не надеюсь на себя, а всякий человек удобопреклонен ко злу. Только теперь я начинаю видеть, как меня хранит благодать, как она хранила меня до сих пор.

Епископ Феофан и другие св. отцы учат, что, когда благодать коснется человека, в нем появляется ревность к Бо-гоугождению. Если он не подавит ее, то появятся дела. И эти дела он будет совершать легко, ибо собственно не он, а благодать за него будет совершать их.

Теперь я вижу, что я был под особым действием благодати в миру до приезда в Оптину в первый раз, и во время всего нашего первого пребывания в Оптиной... Наконец, при поступлении в скит Божия благодать опять заметно воздействовала. Быть может, в миру благодать и более помогала мне, но ее действие было только охранительное, дабы я не погряз совсем. Внешних, видимых проявлений, кажется, не было.

И теперь Господь хранит меня, но начинает отнимать от меня благодать, дабы испытать силу и твердость моего произволения. Теперь я кое-что понял, прозрел немного, чем обязан Батюшке и чтению книг святоотеческих по благословению Батюшки. Я понял, что монашество есть непрерывная борьба, непрестанное умерщвление плоти, и я, помня это, должен готовиться к борьбе и скорбям.

Епископ Игнатий говорил, что подвижник по Божию смотрению, подвижник Христов, значительную часть жизни проводит в скорбях, часто очень тяжелых. Поэтому мне надо запастись терпением.

Недавно Батюшка мне рассказал про Батюшку о. Амвросия (этому свидетель о. Анатолий, он был келейником у о. Амвросия). О. Анатолий и о. Исайя читали однажды Батюшке о. Амвросию молитвы попеременно: то один, то другой. Когда стал читать о. Исайя, то о. Анатолий видит, что о. Амвросий стоит на коленях на воздухе, а не на кровати. Он удивился и, быть может, испугался. Когда же окончилось правило, он спросил о. Исайю: "Видел?" — "Видел", — отвечал тот.

Значит, это было на самом деле. Вот и Батюшку о. Анатолия (покойного) тоже видели молящимся на воздухе.

Видел это о. Тимон. Увидел и испугался старичок... (Батюшка улыбнулся.) Из того я заключаю, что эти старцы были велики именно вследствие своего внутреннего делания, которое неизмеримо выше внешних подвигов, которое даже может заменить телесную немощь, так как их цель — "держать в порядке окаянную плоть", по изречению преп. Петра Дамаскина.

Батюшка мне не раз говорил, что про него распускают различные клеветы и выдумки, иногда очень смешные и глупые. Например, в Шамордине про Батюшку говорят, что он всякую картошку "описывает", т. е. что он очень скуп и жаден. А это не так, даже совсем наоборот. Теперь я имею возможность видеть его жизнь полнее благодаря тому, что все утро провожу с Батюшкой...

Сам Батюшка довольствуется скитской трапезой, находит ее вкуснее всего, что он кушал в миру, а у него, по его словам, в руках была "вся благая".

Келейная жизнь Батюшки отличается простотой. Также он прост и в обращении с братией.
—Простота была во время первого монашества в обращении Аввы с учениками. Авва был отцом, а не господином или начальником, к которому нельзя подойти. Эта же простота была и при наших старцах в нашем скиту. Потом после о. Амвросия и о. Анатолия эта простота стала исчезать. Теперь мне даже говорят, что я слишком просто обращаюсь. А я иначе как-то не могу. Если же некоторые злоупотребляют моей простотой, то я не виноват. Не могу же я из-за некоторых стать в холодные официальные отношения ко всем.

Однако я начал с того, что про Батюшку распускают клеветы. Так вот, однажды Батюшка, только что услышав о себе новую клевету, сказал мне:
— Все может быть. Может быть, вы будете впоследствии духовником. Там вот, я и говорю вам: опасайтесь женского пола, с ними надо быть чрезвычайно осторожным... Так сплетут, так сплетут... и смысла-то никакого нет...

Так говорил и в другой раз:
— С ними, т. е. с послушницами и монахинями, нужно быть осторожным. Мне они жалуются на о. Иосифа, а о. Иосифу — на меня. Однажды мне келейник о. Иосифа и говорит: "Вы, Батюшка, пожалуйста, им не верьте, все врут. Также они у себя в монастыре шатаются по кельям, да занимаются сплетнями... И это постоянно".

Но при этом я должен сделать оговорку, что такое шатание продолжается до той поры, пока она еще не встала на монашеский путь. Как только она встала на монашеский путь, получила монашеское устроение, все это кончается, и она прямо пойдет по рельсам. Есть монашенки очень высокого устроения...

Батюшка благословил поминать, т. е. записать в свое поминание каждому из нас непрославленных подвижников, известных своею жизнью. "Это великое дело. Не столько они нуждаются в наших молитвах, сколько мы — в их молитвах. И, если мы за них молимся, то они сейчас же отплачивают нам тем же".

Батюшка говорил, что надо знать наизусть тропарь "Заступница усердная" (Казанской Божией Матери) и читать его ежедневно. Затем псалом 90-й "Живый в помощи Вышняго" читать также ежедневно, а молитву "Богородице Дево, радуйся" утром и вечером читать по 12 раз. Эта молитва имеет также великую силу: ее надо читать каждый час не по одному разу, но о. Амвросий говорил, что "читать за дневные 12 часов — утром, а за вечерние — вечером. Так передайте и брату Ивану..."

Женщина без веры жить не может. Или она после временного неверия опять возвращается к вере в Бога, или же начинает быстро разлагаться. Другое дело мужчина: он может жить без веры. Окаменеет совершенно, станет соляным столбом, — таким окаменелым и живет. А женщина так не может.
—Вы знаете, какой для меня день 17 декабря?
—Нет.
—В этот день я оставил Казань в 1891 году, чтобы уже более никогда в нее не возвращаться. Сегодня память трех отроков, вышедших из печи невредимыми. И меня Господь сподобил уйти из мира, который тоже есть печь страстей, именно в этот день. Отроки были брошены в печь за то, что не хотели поклониться идолам, поэтому Господь и вывел их из печи невредимыми. Также и мы, монахи, и я, и вы вышли из мира, конечно, потому что не хотели поклониться идолам. А идолы там везде расставлены: идол блуда, идол гордости, чревоугодия и т. д. Будем молить Господа, да сподобит Он нас Царства Своего Небесного. А там красота, которую воистину и "око не виде, и ухо не слыша... и на сердце человеку не взыде"...

Однажды Батюшка с преосвященным Кириллом, пораженные чудным видом в лунную ночь в Казани, невольно перешли к разговору о вечной, нетленной красоте в Царстве Небесном.
—"А там-то как? А там-то как, Павел Иванович?" — говорил преосв. Кирилл. И теперь, конечно, наслаждается он тем, чего мы даже вообразить себе не можем. Блаженная душа... С ним я любил побеседовать. Да вот и с вами поговорить мне все-таки доставляет утешение...

Батюшка не раз говорил мне, что к нему приходят "блаженные души". Да и вообще при разговоре употреблял неоднократно это выражение. А вчера Батюшка объяснил мне, почему он называет их блаженными.
—Я их называю блаженными, — говорил Батюшка, — потому что у них есть великое сознание своей немощи, греховности, и при этом сознании — твердая вера в Бога...

А также недавно говорил следующее:
—Был человек богат, стал вдруг нищим. Это тяжело, но поправимо. Был здоров, стал больным. И это поправимо, ибо и с нищим, и с больным есть Христос. А потерять веру — великое несчастье. Оно тем ужасно, что нет у человека никакой опоры...

Нужды материальной я никогда не испытывал. Даже напротив, от пелен до смерти дедушки, т. е. до 13-летнего возраста, я жил чуть ли не в роскоши. Кроме того, был любимцем бабушки, да кажется, и дедушки. Одним словом, мне хорошо жилось. Помню, устраивалась у нас елка наождество: детское веселье, конфеты, блеск украшений — все это меня радовало.

Но хорошо помню один вечер. Я один около елки. В комнате полумрак: горит лампа, и тень от елки падает на большую половину комнаты. И вот какая мысль у меня в голове: я сыт, одет, родители утешили меня прекрасной елкой, я кушаю сладости, в комнате тепло... Но есть, я знаю, такие дети, у которых нет даже необходимого. Об елке и речи быть не может: они полураздеты, просят милостыню на морозе или, голодные, сидят в холодных подвалах...

Помню еще, как-то вождественский сочельник, мне было как бы грустно, скучно. Трудно выразить то состояние словами — ничем не хотелось заняться, я ходил из одного угла комнаты в другой..., неудовлетворенность какая-то, но вполне безотчетная. Теперь я думаю, что душа моя жаждала духовного утешения, ибо в церкви я в тот день не был.

Да, чувствительна детская душа, она, хотя и бессознательно, но любит Бога. И блаженны те дети, которых родители учат молиться, говорят им о Боге, читают духовные книги. К таким блаженным детям принадлежал и я...

Я вижу, что все благоприятствовало мне в духовном отношении, поэтому я жестоко отвечу и расплачусь, если не принесу должного плода, ибо "ему же много дано, много и спросится", и "Ведевый волю Господина и не сотворивый, биен будет много..."

Сегодня ровно год, как мы приехали в Оптину уже для постоянного жительства в скиту, а в скит пришли 24 декабря.

20 числа скончался великий светильник земли русской — протоиерей о. Иоанн Кронштадтский. Скончался на день памяти св. Игнатия Богоносца. До нашего скита весть об этом дошла только 21 декабря. Как только узнали, сейчас же Батюшка пришел в церковь (за вечерней в воскресенье), и была отслужена панихида. После панихиды Батюшка сказал краткое слово об о. Иоанне.
—Он был светильником горяй и светяй: он имел дар высокой внутренней молитвы. Его деятельность была так велика, что только удивляешься, как могло выносить это его слабое тело. И вспоминаются слова апостола: "Сила Божия в немощи совершается".

Замечено, что люди высокой духовной жизни обыкновенно отходят из этой жизни за день памяти такого святого, который в свое время подвизался подобным, сродным подвигом или имел одинаковый с ним дар. Так и о. Иоанн скончался в день памяти св. Игнатия Богоносца, который был родоначальником Иисусовой внутренней молитвы... Помолимся по силе о упокоении его души...

Батюшка привел мне текст из Евангелия:
— Апостол Филипп уверовал в Господа и возвестил благую весть о Христе Нафанаилу, но тот не поверил. А когда Господь сказал ему: "Прежде даже не возгласил тебе Филипп, суща под смоковницею видех тя...", и он уверовал. Господь, видя веру его, рече ему: "Зане рех ти, яко видех тя под смоковницею веруеши: больша сих узриши..."

Это начало очищения ума, когда человек начинает видеть то, чего прежде не замечал, чего и другие не замечают, чего он даже не предполагал. Господь постепенно снимает покров с внутренних очей.

Вот Георгий-затворник, хотя он и был в глубочайшем затворе, но переписку имел, и вот что однажды писал он:
—Я прежде читал светские книги, но теперь решил не читать; там красивые слова, красивые мысли... и больше ничего. А Св. Писание все тайнами повито... Там глубина, там смысл неисчерпаемый. Всего уразуметь нельзя. Подобно тому, как можно снимать с луковицы одну чешуйку, затем другую, третью и т. д. — вот то же и в св. Писании:

уразумел человек один смысл, за этим смыслом есть другой, более глубокий, за вторым — третий и т. п. Вот так Господь и просвещает разум Своих подвижников...

Ныне день великий и блаженный для меня: мы начали свою жизнь в скиту в числе братии в этот святой день,ождественский сочельник. Да, велика и неизреченна Бо-жия милость ко мне, недостойному. Мое поступление в скит есть великое чудо милости Божией. Итак, сегодня ровно год, как мы в скиту. Богу нашему слава.

Сейчас я узнал из разговора братии, что в монастыре во время обедни был пожар на кирпичном заводе, и что недавно скончался скоропостижно о. Илиодор — благочинный. Он служил обедню где-то в деревне, и был даже после обедни, т. е. часа в два, у Батюшки на благословении. Значит он скончался всего несколько часов назад и, как говорят, от разрыва сердца.

Как-то Батюшка говорил мне о том, что в Библии, кроме внешней стороны, есть еще и внутренняя, т. е., что помимо голых фактов есть глубокий преобразовательный смысл этих же самых фактов. Этот смысл открывается по мере очищения ума человека.

Так, например, "Переход евреев через Чермное море" прообразовал собою новозаветное крещение, без которого никто не может войти в Царство Небесное. Этот факт — переход через Чермное море — действительно был... Так вот все это было и составляет внешнюю сторону фактов. А внутренний смысл таков: первое движение Моисеева жезла начертало прямую линию в вертикальном положении, а второе — прямую в горизонтальном положении, ударив жезлом в сторону, повелевая таким движением сомкнуться водам... Обе линии вместе составляют крест.

Понимал ли это Моисей, исполнявший в точности Божий повеления? Надо полагать, что понимал. Вся совокупность этих событий, как я уже сказал, прообразовала таинство крещения. Человек при крещении погружается в воду и оставляет в купели, которую прообразовало Чермное море, всю свою греховность: оттуда выходит совершенно чистым, святым. Таким образом, фараон с воинством означает насилующий человека грех, власть диавола, ибо до крещения, т. е., до искупления человека Христом, все были под властью диавола, независимо от праведности их жизни. Крещением человек освобождается от всего этого, как израильтяне избавились от фараона, выйдя из моря в безопасности от погони...

Батюшка при огне с трудом занимается.
—Смотрите, как поздно светает... Кроме того, самые дни-то сумрачные, небо в облаках. Вот за всю зиму два-три дня всего и было ясных. Солнышка нет. Невольно вспоминается знаменитая проповедь о. Иоанна Кронштадтского:
—Смотрите, — говорил он, постукивая пальчиком по аналою, — смотрите, уже не третья ли часть солнца померкла, как это говорится в Апокалипсисе...

Да вот и я помню, хоть и не велика моя жизнь, ясные, светлые дни. Помню, что на Пасху, на Светлый праздник бывала обыкновенно чудная, ясная погода...

1909 год.

...Однажды, когда я беседовал с Батюшкой, он, между прочим, объяснил мне один текст из Евангелия Луки (11, 23—26): "...и проходит сквозь безводные места, ища покоя, и не обретает". Что разумеется здесь под "безводными местами"? Души людей слабых, порочных, не имеющих никаких добродетелей. Диаволу неинтересно соблазнить, навести на грех такого человека, у которого грешить не только мыслью и словом, но действием — дело обыкновенное. Такого человека он вводит в грех без всякой борьбы, как, обыкновенно, он действует в миру.

Наконец, он решается возвратиться к тому человеку, из которого он исшел, и приходит...Когда он исшел из этого человека, человек ощутил умаление борьбы со страстями; они его как бы перестали тревожить. И предался рассеянности, перестал внимательно следить за собою, впал в беспечность. Вот в таком-то состоянии и находит его возвратившийся диавол. Видя его не готовым к борьбе с собой, пользуясь его беспечностью, диавол идет и берет с собой еще семь духов, злейших себя, и "вшедше живут тут, и бывает человеку тому последняя горша первых"...

Потому всегда надо внимать себе... Не помню хорошо, но как будто Батюшка говорил, что такой человек, по ути-шению скорбей, дал место в себе гордости, это и способствовало тому, что он пришел наконец в такое бедственное положение...

Недавно к Батюшке пришел исповедоваться и побеседовать монастырский иеродиакон о. Варсис. После исповеди он и говорит Батюшке:
— Благословите, Батюшка, буду к вам ходить...
— Да ты ведь и так ходишь?
— Нет, Батюшка, ходить на откровение помыслов. Я их никому не открывал. А теперь иногда спрошу что-либо у старших, а они смеются. Вот я и решил просить у вас благословения ходить к вам на откровение помыслов...

Рассказывая это мне, Батюшка сказал:
—Он мне говорит про монастырь, а я думаю: про монастырь что и говорить, ведь и у нас в скиту тоже самое...

Это мне Батюшка говорил и объяснял ослабление монашества ослаблением и развратом жизни в миру, ибо естественно, что слабый мир дает и слабых монахов.

Взять, например, меня. Какой я монах, какой я послушник? Даже и не похож на монаха. Не велика моя жизнь, но так как я жил с самого рождения все время в миру, и притом еще в городе, то он, т. е. мир, оставил на мне свою печать.

"...В Св. Писании, например, в Апокалипсисе и даже в Ветхом Завете, встречается слово "острова". Например: "И острова будут уповать на Бога". Как острова могут уповать? Под словом "острова" разумеются монастыри. А означает весь текст то, что к пришествию антихриста разве в монастыре еще сохранится вера..."

И вот представляется мне иногда следующее: я спокоен. Я знаю, что теперь вьюга, мороз, но в келий все равно тепло. Стены не пропускают холода, только слышно, как в трубе воет ветер. И появляется какое-то невольное чувство радости, что я не на морозе, а в теплой келий. Подобное чувство я ощущал в миру...

С этого внешнего чувства я перехожу на духовное, внутреннее и думаю: весь скит с его плохонькой деревянной оградою есть теплая уютная общая келия, где все мы греемся и радуемся, что мы не в миру, ибо там мороз, там веют вихри ложных пагубных учений, унося из души бедного неопытного юноши все хорошее, все святое. Там всякому грозит опасность замерзнуть духовно, там редко кто согреет. Там метель, которая совершенно засыпает глаза, так что они ничего не видят, там слепнет человек. Там буря зла... И слава Богу, что я здесь; я постоянно должен благодарить Бога, помня, где я, и откуда вывел меня Господь.

Прошли, пролетели, промелькнули святыеождественские дни: прошли, т. е. отошли в вечность. Прошли как-то очень быстро, День летит за днем, и время незаметно.
— Это оттого, что наши старцы, — говорил как-то наш Батюшка, — очень мудро распределили время в течение каждого дня, дали каждому делу свое определенное время.

Вот уже второеождество, второй Новый год встретил я здесь и провел...

Вот еще что я хотел записать. Не помню, кому первому мы сказали о своем намерении поступить в монастырь: отцу ли Серафиму или отцу Петру Сахарову. О. Серафиму было сказано, как духовнику на исповеди: до исповеди мы его не знали и даже не видели никогда. А к о. Петру мы пошли, как к знакомому, посоветоваться. А кроме того, он с еп. Трифоном близок и нас направил прямо к нему. Теперь мне видно, что это не случайно, значит, нам нужно было пойти именно к нему. Всюду Божие промышление, только мы его весьма часто не замечаем. В особенности надо это сказать о мирских: у них все — случайное стечение обстоятельств, которого на самом деле никогда не бывает.

Недавно скончался в Москве известный своим старчест-вованием о. протоиерей Валентин Амфитеатров. Он был вначале настоятелем церкви во имя св. Константина и Елены и "Нечаяннойадости", потом, кажется, в Архангельском Соборе, а затем на покое жил, лишившись зрения. Он был в церкви настоятелем, а мой дедушка — старостой.

Когда мы сказали маме о нашем желании, то мама, хотя и предполагала, но все же была поражена и решила съездить посоветоваться с о. Валентином. Я с ней поехал. Когда мама объяснила о. Валентину цель нашего приезда, он ответил, что теперь никому советов не дает, а в особенности в таком деле, "о котором он и не может советовать".
— Я никогда не был монахом, — сказал он, — как я буду советовать...

Затем, кажется, начал молитвенно желать нам всего хорошего и прощаться. Тогда я, обращаясь к нему, сказал:
—Благословите, Батюшка, меня на монашество, — кажется, я так сказал, но если и не сказал слова "на монашество", то подумал это, и о. Валентин мог думать, что я не просто прошу благословения, а на монашество. На мою просьбу он встал и благословил меня со словами:
—Бог Вас благословит. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Слова он говорил медленно, с любовью, и крестное знамение положил на меня широкое и также медленно, и, наконец, поцеловал, насколько помню, в лоб. Это было как-то странно для меня, неопределенно, и по получении благословения я тотчас же и забыл о нем. А теперь я чувствую, что это было именно благословение на монашескую жизнь.

9 числа Батюшка дал мне прочитать книгу под заглавием: "Откровенные рассказы странника духовному своему отцу".

Сравнительно недавно Батюшка рассказал мне следующее:
—Хочу рассказать вам про одного англичанина... Не знаю, занимаются ли современные англичане подобными вопросами... Так вот, однажды сидел этот англичанин и пристально глядел в окно. Вдруг он говорит:
—Теперь мне это понятно...
—Что тебе понятно? — спросила его жена.
— Теперь мне понятно, — сказал он, — как наши тела после всеобщего воскресения мертвых будут прозрачны.
—Почему же это тебе стало понятно? — спросила его жена.
— Вот, — отвечал он, — я гляжу на стекло и думаю: ведь стекло прозрачно, тогда как его составные части: земля, уголь и др. — вовсе не имеют этой прозрачности. Поэтому и тело человека, обратившееся по его смерти в прах и землю, может по Божию велению, восстать в ином, нетленном, светлом виде.

Недавно Батюшка рассказал мне следующее: — Я в гимназии учился хорошо, шел первым по классу. Были у нас тогда полугодовые репетиции. Я сдал все хорошо и, приехав домой, размышлял о том, что я буду читать, вообще строил в своей голове различные планы, ибо свободного времени было около двух недель: с 24 декабря по 7 января. Пришел, сел за стол. Передо мной лежала бумага. Я беру перо и пишу: "Возрождение". Что такое? Какое возрождение? и начинаю писать далее: "Давно, в дни юности минувшей"... А было мне тогда всего пятнадцать лет.

Сегодня с увидел на столе это стихотворение. Батюшке его кто-то прислал в количестве ста экземпляров, из которых я, с благословения Батюшки, взял два.

13 числа я занимался с Батюшкой вечером до 12 часов ночи, а 14-го — до 10 часов, а с 10 до 12 часов мы беседовали.

Много было сказано, не упомню всего. Но что-то святое, великое, высокое, небесное, божественное мелькнуло в моем уме, сознании во время беседы. Беседа коснулась духовной монашеской жизни, смирения, и высота смирения как бы чуть-чуть показала себя моему внутреннему человеку. Батюшка для выяснения монашеской жизни взял пример из жития св. Иоанна Дамаскина. Батюшка передал мне известную историю отсечения и исцеления его руки. Затем Батюшка начал говорить:
— Когда Дамасский калиф увидел, что над Иоанном совершилось чудо, то уверовал в Бога, познал невинность Иоанна и предлагал ему прежнее место при дворе своем. Но Иоанн отказался и просил только одного, именно: чтобы пустили его в иноческую обитель. Делать нечего, и калиф отпустил его.

Тогда Иоанн отправился в обитель св. Саввы. Приходит и объявляет о своем желании посвятить себя иноческой жизни. Его, конечно, принимают и отдают в послушание старцу. Старец, принимая его, спрашивает:
—Зачем ты пришел сюда? Ты ищешь чудных откровений, видений, высших таинств? Нет, еще рано, ты недостоин. Сначала тебе надо приобрести смирение.

Иоанн же отвечает:
—Одного ищу я — спасения души своей.
—Да, сначала тебе надо приобрести смирение и послушание.
— Я на все готов.
—Так хорошо. Вот тебе послушание: не смей отселе ничего писать.

Иоанн ничего не возражал и перестал писать, хотя и нелегко ему это было, ибо он не мог писать и в защиту св. икон. Наконец, он не вытерпел и написал чин погребения, который полностью принят церковью и до сих пор совершается нами. Тогда старец сказал Иоанну:
— Так. Ты ослушался. Иди и чисти за это везде отхожие места.

Иоанн смирился и пошел исполнять новое послушание и, вероятно, немалое время исполнял его.

Так как же вы полагаете? Старец по глупости и грубости наложил на Иоанна таких два тяжких послушания? Великая мудрость была у старца. Смысл всего становится ясным из первых слов, которые сказал старец, принимая Иоанна. Он поставил смирение выше всего, ибо оно поставляет имеющего его выше всех. Св.отцы называют смирение ризою Божества. Смирение — первое условие спасения: только им мы и можем спасаться.

Далее Батюшка, насколько помню, в связи с этим говорил:
—Путь унижений, смирения и терпения — тяжел. Многие за него брались, решались идти им и не выдерживали. Хотел идти этим путем и еп. Игнатий Брянчанинов и не выдержал. Ведь он был и в Оптиной. Хотя он и считается наставником современного монашества, ибо желающий понять сущность монашества в настоящее время без его сочинений этого сделать не может (его сочинения дают ясное понятие об иночестве), а все-таки он не Арсений Великий. Правда, святой, а все же не Арсений. У нас сохраняется предание, что Батюшка о. Лев сказал про еп. Игнания Брянчанинова:
—Если бы пошел иным путем, то он был бы второй Арсений Великий.

Теперь мне становится понятно, почему братья Николай и Иван Беляевы пришли из мира сюда... та завеса начинает немного приподыматься для меня...

...Так может относиться любящий, нежный отец к своим детям. Простота обращения иногда поражает меня. Эта простота самая искренняя, нисколько не оскорбительная, а напротив, вожделенная. В эти дни я особенно расположился к Батюшке, особенно почувствовал его значение для меня... Когда я уже уходил от Батюшки, он стал говорить о признаках своей смерти... И еще в начале беседы Батюшка сказал:
— А хотелось бы мне еще пожить... Страшно умирать, страшно умирать... — Затем опять среди разговора: — Боюсь, что мне придется отвечать за чад моих духовных. Я все думаю, что мало для них делаю, мало забочусь и о себе, и о них. Ну, уж о себе как бы так и надо, а об них-то...

Когда я прочел "Слово о смерти" еп. Игнатия Брянчанинова, многое мне уяснилось, чего я прежде совершенно не понимал. Эта книга незаменима в своем роде... Вот и теперь вижу я во сне различные муки, например, сегодня... Господи, Господи, накажи здесь, как хочешь, только избавь вечных мучений...

"Замечательно, что люди неверующие или мало верующие, например, материалисты и др. далее тела, далее видимого не идут, отвергая существование души, ангелов, бесов, даже Бога, но когда говорят о вечных муках, то они никак не хотят допустить здесь что-либо вещественное, чувственное, относя муки к угрызениям совести и т. п. Это противоречие в них замечали великие люди, замечал его, кажется, и митрополит Филарет".

Батюшка мне не раз говорил, что он очень любил детей, и однажды рассказал следующее:
— Я очень любил устраивать "детские пиры". Эти пиры одинаково мне и детям доставляли радость. Устраивал я их обыкновенно в праздники. Приходили ко мне эти бедные дети на квартиру, все одетые в праздничные одежды, конечно, очень скромные, ибо приходили многие из подвалов. Я выбирал одного или двух мальчиков побольше и указывал им дорогу, куда идти. На это они мне кричали: "Знаем, знаем". И все они, не более двенадцати человек, мальчики не моложе 4-5 лет и до 10-11 и девочки не старше 8 лет (во избежание соблазна) отправлялись за город версты за три, в лес.

Я по немощи своей брал себе извозчика. Немного ранее отправлялся туда же и мой деньщик с таинственными узлами. Когда все собирались в назначенное место, я, прежде всего, давал детям набегаться по лесу, наиграться вволю. Потом, когда они немного устанут от беганья, проголодаются, я их усаживал на траве около разостланного прямо на траве длинного и широкого полотенца, на котором стояли тарелки со сметаной, творогом, вареной холодной говядиной, яйцами, черным и белым хлебом. Кажется, и все, а может быть, еще что было, вот, например, масло, ну и более ничего.

Когда они наедятся этого, я их начинаю поить чаем, причем давал им дешевых конфет и пряников; конечно, был сахар, может быть, варенья немного, ну и все. При этом мы разговаривали. Бывало, забросают вопросами. Также им рассказывал о чем-нибудь полезном для души, о чем-нибудь духовном. Все слушали с удовольствием и вниманием.

Так и сидим, бывало, в лесу на холмике часов до 10—11 вечера. Взойдет луна. И без того чудный вид на Казань делается еще красивее. Перед нами поляна, за нею река, а за рекою — Казань с своим чудным расположением домов, садов и храмов...

И хорошо мне тогда было, сколько радости испытывал я тогда, и сколько благих семян было брошено в эти детские восприимчивые души. И все это удовольствие стоило мне рублей десять. А что тогда для меня были десять рублей?

Наконец, нужно было возвращаться домой. Приезжал домой, ложился спать и вставал на следующий день здоровый, бодрый и шел на службу. Возвращаясь с "пира", я думал: "А где теперь мои товарищи? Как они теперь проводят время в ресторанах с блудными, развратными девками?" Господи, Господи... Про меня они говорят:
— Не с ума ли он сошел? Все с детьми, да монахами... Слышали? Ну ладно бы один раз, а то каждый праздник. Нашел удовольствие.

Но некоторые на эти пиры смотрели снисходительно. Удивительно, но в общем многие мои сослуживцы-товарищи были хорошие люди...

Сегодня сороковой день по кончине о. Иоанна Кронштадтского. Батюшка, согласно постановлению Синода, служил обедню, панихиду и говорил краткое слово. Батюшка был также и на трапезе, где мне пришлось читать житие св. Григория Омиритского (19 декабря). Какое это чудное житие! Какая премудрость в словах и речах этого святителя!

Вчера Батюшка пошел к повечерию на правило. Когда он шел оттуда, я провожал его, и Батюшка начал говорить мне следующее:
— Я поехал в 1890 году в Оренбург, где пробыл отрочество и юность, проведя детские годы в селе. Теперь это уже не тот город. Нет в нем уже той патриархальности, простора: все изменилось. Так вот, когда я поехал в Оренбург к матери за благословением на иноческую жизнь, я ходил в этом городе по всем улицам, а также и загород ходил... И все там мне напоминало мою прошлую жизнь с ее скорбями и радостями, с ее светлыми и темными происшествиями, ибо были, конечно, уклонения в шуию... Так и сейчас: я стою на правиле, а воспоминания одно за другим целой вереницей проносятся передо мною. Я говорю: "Господи! Зачем это? Ведь они мешают мне внимать молитве..." Но помимо моей воли они идут передо мною. И опять воспоминания как радостных, так и тяжелых событий производят на меня отрадное впечатление, и последние — даже более отрадное.

Конечно, если бы была прежняя келия для правила, то еще более возникло бы воспоминаний. Прежде было правило там, где теперь новый храм. Когда начал строиться новый храм, то будто кто-то мне сказал: "Теперь тебе будет легче", — и действительно, так и вышло. Я почувствовал ослабу, а какие скорби и гонения раньше были... Только я твердо сказал себе: "Что бы то ни было, не уйду из скита. Умру, а не уйду..."

Недавно, а также и вчера утром Батюшка говорил, что современное монашество стремится исполнять во всем свою волю. Авва Дорофей говорит: "Я не знаю монаху иного падения, как последствие своей воли".

Батюшка во время разговора в первый раз назвал меня своим "сотаинником". Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси Господи Батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что Батюшка — великий старец. И к моему сожалению, Батюшка все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его "изочтены суть". "Я совершенно один, — говорил как-то Батюшка, — а силы слабеют".
—Мы: я и Батюшка о. Амвросий — все вместе делали, друг друга утешали в скорбях. Приду, да и скажу: "Батюшка, о. Амвросий, тяжело что-то". — "Ку что там тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни..." Да, а теперь-то они и пришли. Монахов много, много хороших, а утешать некому. Теперь я понял, что значит: "Придут дни"...

Вся эта неделя быстро и незаметно прошла. В келий с Батюшкой я много занимался и только сегодня, как будто, немного вздохнул свободно. Сегодня Прощеное воскресенье. Погода чудная, весна. Весело блестит солнышко на снегу, с крыш и деревьев капает вода. Елки и сосны покрыты снегом, который третьего дня обильно выпал и покрыл белой пеленой весь скит, поэтому вершины сосен и елей блестят на солнце, и снег, лежа на темнозеленых хвоях, кажется еще белее.

Недавно Батюшка сказал мне про монашество:
—Монашество — есть блаженство, какое только возможно для человека на земле, выше этого блаженства нет ничего. И это потому, что монашество дает ключ к внутренней жизни. Блаженство внутри нас, надо только открыть его. Полное блаженство — на небе, в будущей жизни, но нижняя ступень его — на земле. В той жизни оно только продолжается.

Когда Батюшка говорит подобные вещи, я чувствую что-то великое, святое, но это, как бы, мелькнет передо мной и исчезнет.

Сейчас ходил прощаться в монастырь. Завтра первый день св. Великого поста.

Приезжал на эти дни брат Кирилл, сегодня уехал.

Его Батюшка отечески любит, он отвечает, по-видимому, тем же. Когда он уже уехал, Батюшка сказал, как бы в раздумьи, и сказанное не имело отношения к предыдущему: "Придется ли еще увидеться с Люшей"? — (Так Батюшка называет обыкновенно брата. Кирилла, брата Никитушку, а иногда и меня.) Я на это ничего не ответил, но сложил в сердце своем словеса сия.

Сегодня возвратился в скит о. Кукша, ездивший в Калугу для посвящения в иеромонахи.

Сегодня Батюшка сказал, что ему возвещается, будто враг хочет между мной и Иванушкой посеять плевелы, чтобы поселить между нами вражду, ненависть. Батюшка предупредил меня от этого зла, говоря, чтобы мы поддерживали между собою любовь, чтобы не дали врагу ничего пожрать. Это же самое Батюшка сказал еще и в прошлом году, когда мы только что оделись в подрясник. И это я должен свято соблюдать, т. е. всячески поддерживать единство и любовь.

Сейчас я зашел к Батюшке на благословение после вечерни. После благословения и откровения моих немощей за этот день Батюшка сказал мне следующее:
—Это все ничего, если укоряем себя и смиряемся. А то вот многие на небо лезут, подвиги накладывают на себя, а смиряться не хотят. Смиряйтесь, смиряйтесь. Да, я скажу вам, брат Николай, не хотят смиряться. Это язва, язва современного монашества...

Сподобился я сегодня принятия св. Христовых Таин. Вот уже прошла и первая седмица Великого поста. Не прошла, а промелькнула. Не заметил я и поста, не почувствовал его тяготы.

19 февраля Батюшка мне сказал:
— Я вам, брат Николай, не раз уже говорил и еще скажу: приходит мне мысль — все бросить, уйти в какую-нибудь келию. Страшно становится жить, страшно. Только боюсь сам уйти, а посоветоваться не с кем. Если бы жив был Батюшка о. Варнава, то поехал бы к нему, но его уже нет. А сам боюсь: боюсь, как боится часовой уйти с поста — расстреляют. В таком положении начинаешь понимать слова пророка Давида: "Спаси мя, Господи"'. ...Если взять только одну часть фразы, то само собой разумеется, что никто не хочет погибели и не говорит: "Погуби меня, Господи". Все и всегда могут сказать: "Спаси мя, Господи". Но он далее прибавляет: "Яко оскуде преподобный".

Не к кому обратиться, Господи, спаси мя. Только теперь мне становится понятным: отчего бежали св. отцы от мира, а ведь, именно бежали... хочется и мне убежать в пустыню...

Незадолго до этого, как-то вечером, Батюшка сам, не по моему вопросу, а сам начал говорить:
—Прежде я не понимал, что делается в миру, а теперь, когда приходится мне сталкиваться с ним, он поражает меня своей крайней сложностью и безотрадностью. Правда, бывают радости, но они мимолетны, мгновенны. Да и какие это радости? Самой низшей пробы. А у нас блаженство, даже немного как бы походит на рай. Бывают, конечно, и

скорби, но это временно. "Хорошо, кто заботится о внутренней созерцательной жизни, ибо она даст ему все".

Ровно два года назад в вечернее время я и Иванушка с о. Гавриилом были на Брянском вокзале в Москве, намереваясь отправиться в Оптину пустынь, не имея о ней ни малейшего представления. Недели за две до того времени я не знал, что Оптина существует. Таким образом, выехав 23 февраля из Москвы, 24-го мы впервые увидали Оптину, т. е. в день Обретения главы св. Иоанна Предтечи — обрели Оптину, как тихое пристанище от житейских бурь и зол. Не смею думать, что это произошло без промысла Божия.

После бесцельного скитания по жизненной пустыне, я нашел здесь воистину богатое сокровище, утаенное от премудрых и разумных и открытое, доступное младенцам, простецам и нелукавым сердцем. И для меня оно было сокрыто, и я едва бы нашел его сам. Я был сюда приведен, не знаю почему, как и для чего...

Обратило на себя мое внимание еще следующее обстоятельство. Еп. Трифон сказал, чтобы мы приходили в Богоявленский монастырь к вечерне с мамой и с о. П. Сахаровым. Это было в воскресенье "о блудном сыне". Мы пришли. Еп. Трифон сказал очень хорошо проповедь на эту тему. После вечерни мы отправились к нему. Входим мы четверо, и в это время входит о. Гавриил, как бы встречает нас. "Вот Вам как раз послан Архангел Гавриил, — сказал Владыка полушутя, полусерьезно, — с ним вы и поезжайте".

И в это воскресенье была окончательно решена наша поездка в Оптину. Меня, как блудного сына, Оптина как бы уже приняла в свои объятия. Это все не простая случайность, нет, это все имеет великий смысл.

Удивительно, что я, до сих пор не желавший подчинять свою волю и разумение кому бы то ни было, в деле обретения Оптиной и водворения в скиту даже совершенно не участвовал своей волей: все делалось по указанию и благословению духовных лиц.

Числа 23-24 я открывал Батюшке свои помыслы. Батюшка и ответил мне:
—Прогонять помыслы, противиться им могут только святые, а нам от них надо бегством спасаться...
— Да, Батюшка, когда очнусь, начинаю творить молитву Иисусову...
—Вот про это-то я вам и хотел сказать. Сразу у вас нет своих сил бороться с помыслами, призывайте Господа Иисуса, и имя Его будет прогонять от вас помыслы. В грех они, как я уже сказал, поставиться не могут. Например, разве вы виноваты, что, когда отворили дверь келий, вас охватил ветер и засыпало снегом. Никакой в этом вины нет. Но если вы видите, что вам не под силу идти при такой вьюге, то можно спастись только бегством, именно: захлопнуть дверь. А другой, покрепче, пожалуй, и пойдет по этой вьюге. Нам до таких далеко. Они могут, подобно Давиду, выходить на единоборство, но не с голыми руками. Заметьте, с чем вышел Давид на Голиафа? С камнем. А что значит камень? "Камень же бе Христосъ". Вдумайтесь-ка в это.

В этот же вечер Батюшка говорил мне:
—Нам, т. е. стоящим на таком посту, несущим такое послушание, нельзя отдыхать. Сегодня я очень плохо себя чувствовал и думаю: надо отдохнуть, лягу. "Брат Никита, — говорю я, — сегодня не будем отпирать женскую половину, в первый раз за три года. А я лягу и часов до трех не будите меня". Лег, а помысл говорит: "А может быть, там пришла какая-нибудь раба Христова со скорбью, или другой какой насущной нуждой своей, — как же так? Надо отпереть". Позвал брата Никиту, сказал, чтобы он открыл, а сам встал: вскоре вся слабость прошла. А там, действительно, пришли такие, которых надо было принять. И вот как Господь подкрепляет в таких случаях...

Подобные же происшествия Батюшка рассказывал и раньше. Например, Батюшка не мог совершенно читать при огне вследствие страшной рези в глазах. Когда Батюшку посвятили во иеромонахи, он заявил, что при огне служить не может, а о. архимандрит отвечал, что Бог поможет. И действительно, Батюшке была дана возможность служить при огне. А теперь даже и пишет, и читает, и вообще имеет возможность работать при огне, так как этого требует его положение.

Сегодня воскресенье, неделя св. Иоанна Лествичника, но ему службу не правили, так как память 40 Севастийских мучеников иж во езере приходится на понедельник, а служба правилась им сегодня. Вчера за бдением я первый раз читал паремии. Итак, пришлось читать паремии св. мученикам.

Однажды Батюшка говорил мне: "За советом надо обращаться к одному кому-нибудь. То, что я сейчас говорю, чрезвычайно важно, и блаженны те, кто это знает. Бывает так, что придет кто-нибудь в Оптину, посоветуется с одним, потом с другим, иногда у трех-четырех побывает. Каждый советует по-своему, и у вопрошающего получается смущение: он не знает, как поступить, чьему совету последовать. А нужно было спросить у того, к кому он первому пришел, и что тот посоветует — принять во внимание, считая это за волю Божию."

Иногда Батюшка рассказывает и говорит много, что хотелось бы записать, да нет времени и возможности. Сегодня после обеда Батюшка стал ложиться отдыхать. Я был с ним, укрыл его, когда он лег. Когда Батюшка раздевался, он начал говорить:
—Ни у меня, ни у вас, конечно, нет в мыслях расстаться друг с другом. Но право, хорошо помереть в такие годы, когда душа ваша еще не очерствела, и у нас в скиту...
— Да, — говорю я, — мое желание — остаться навеки в скиту и лечь здесь в могилу. Но только пр. Иоанн Лествичник говорит, что "неочистившиеся, аще желают смерти, поступают безумно..."
—Зачем же желать вам смерти; право — желать этого предоставляется мне. А все может случиться: у Бога свои расчеты, и кого из нас раньше потребуют отсюда — неизвестно.

Что еще говорил Батюшка, я не помню хорошо. Нет свободной минуты, а потому пишу кое-как.

Пользуясь свободной минутой, запишу кое-что. 14 марта Батюшка дал мне две деревянных ложки — одну лично мне, а одну — для Иванушки. В тот же день Батюшка сказал мне следующее:
— В Казани был архиепископ Афанасий. Про него много чудесного рассказывали. Например, когда он только что приехал в Казань, он поспешил в Кафедральный собор. Отслужив обедню, молебен и сказав краткое слово, он начал благословлять народ. В общей массе, в толпе, подходит также какая-то барыня. Он благословляет ее, а руку целовать не дает. Она подумала, что он сделал это, спеша окончить благословение. Но все же она опять подошла под благословение, и опять он, благословив, не дал поцеловать руки. Она подходила к нему несколько раз, и повторялось то же. Тогда она говорит ему: "Владыка святый, неужели я такая грешная, что недостойна поцеловать у вас руку?" — "Вот еще, — говорит преосвященный, — у меня рука, словно у мужика." Барыня покраснела, поняв, что Преосвященный узнал ее мысли, ибо он сказал то, что она подумала,подходя под благословение.Былоиеще много подобных случаев, доказывающих его прозорливость...

Характерная черта многих святых: позвать гостей, радушно принять их и угостить — замечалась и у преосвященного Афанасия. Он любил в праздники позвать к себе гостей. Так и было однажды. После обедни сразу из церкви с гостями он приходит к себе. Попив чайку и несколько побеседовав с гостями, Преосвященный предложил им пообедать. Приказав келейнику подавать обед, он с гостями

сел за стол. Подают огромную, прекрасно приготовленную щуку. Посмотрев на нее, Владыка говорит:
—Ее кушать нельзя, она проклята.

Все несколько удивленно посмотрели на Преосвященного.
—Она проклята, ее есть нельзя, — повторил Владыка. Призывает келейника и приказывает убрать ее со стола. Тот даже не решается убрать. Тогда Преосвященный велит позвать повара. Тот приходит. Владыка смотрит на него и, замечая завязанный палец, спрашивает:
—Что у тебя с пальцем?
—Порезал нечаянно, Владыка святый.
— А что ты при этом сказал?
—Простите, Владыка, я сказал: чтобы ты была... нехорошо сказал.
—Ну, вот видишь, теперь ее есть нельзя. Эту бросьте, а другую надо приготовить. Вот видите, даже проклятие про-стого человека — повара, так сильно действует...
—Собственно, Батюшка, — спросил я, — непонятно, как это узнал владыка Афанасий, и почему нельзя после проклятия есть?
— Проклятие повара произвело в рыбе какие-то изменения, которые Преосвященный заметил своими прозорливымиочами.Вследствие этих изменений нельзя стало кушать рыбу. Этим объясняется, почему в миру, в богатых домах, в самых дорогих кушаньях нет того вкуса, который мы ощущаем в наших кислых щах: там все делается без молитвы, с руганью и проклятиями, а у нас в монастыре с молитвою и благословением.

В заключение,всего запишу слова Батюшки, сказанные мне однажды: "Духа держитесь: дух животворит..."

Это уже третья, встречаемая нами в Оптиной пустыни, и вторая по скитскому житию. Бывая почти целый день у Батюшки, я не мог избежать некоторой сутолоки. Но, несмотря на это, здесь праздник всеми встречается духовно. Окончив послушание до 8 часов вечера, я пришел в церковь для слушания Деяний св. Апостолов. Здесь, в полумраке перед Плащаницей, под благоговейное чтение вполне могут утишиться суетные помышления. Тихо и спокойно отправился я в монастырь, где и встретил радостный и великий праздник.

Тихо и мирно на душе. Слава Богу.

Насколько помню, в Великую Пятницу, на страстной седмице, Батюшка сказал такую истину, засвидетельствованную св. отцами:
—Если бы желающие поступить в монастырь знали все скорби, присущие иноческой жизни, то никто бы не пошел в монастырь. Поэтому Господь нарочно скрывает от них эти скорби. А если бы люди знали блаженство, ожидающее иноков, то весь бы мир без оглядки побежал вмонастырь.

Эти дни я был чрезвычайно занят, все время проводя при Батюшке. Сегодня уезжает брат Кирилл, он много помог мне в письменных работах. Спаси его, Господи.

Вчера была память св. Варсонофия, и Батюшка был именинник. На днях Батюшка говорил мне, что он, будучи в Казани еще мирским, очень любил становиться в Соборе около мощей св. Варсонофия. Когда у Батюшки начало появляться желание богоугодного жития, он часто обращался к св. Варсонофию, как бы предоставляя на его решение, какой путь жизни избрать ему. И угодник Божий не оставил втуне молитву с верою к нему прибегающего и указал Батюшке иноческий путь, и даже сподобил его принятия при пострижении своего имени. И первым шагом к сему, быть может, было то, о чем Батюшка рассказал мне 14 марта перед бдением:
— В Казани, когда была поставлена в первый раз на сцене опера "Гугеноты", я был в одной ложе в театре с некоторыми моими хорошими знакомыми. Я очень любил оперу. Внезапно напала на меня тоска, а в душе как будто кто-то говорил: "Ты пришел в театр и сидишь здесь, а если ты сейчас умрешь, что тогда? Господь сказал: "В чем застану, в том и сужу..." Уйди скорее из театра... С чем и как предстанет душа твоя Богу, если ты сейчас умрешь?" Мне стало страшно. Я вполне согласился с этим внутренним голосом и думаю: "Надо уйти". Тогда начинает говорить другой голос: "А что скажут твои знакомые? Да стоит ли обращать внимание на всякий пустяк..." Опять первый голос: "Иди, иди скорее, твои знакомые сейчас забыли о тебе, а потом можешь что угодно сказать на их вопросы".

Началась борьба, но первый голос взял верх, и я решил уйти. Тихо поднялся со стула, едва слышными шагами добрался до двери, быстро закрыл ее за собою и быстро пошел к выходу. С лестницы почти бежал. Быстро надел пальто, выбежал на улицу, крикнул извозчика и полетел домой. Только тогда, когда я уже вошел в свой уютный номерок, я свободно мог перевести дыхание. Здесь я решил уже никогда не ходить в театр, и действительно не ходил.

Потом об этом, как и обо всем, с течением времени я позабыл. Затем прошли годы, я снова вспомнил.., и захотелось мне узнать, какое число было тогда, чья была тогда память. Я справился и узнал, что тогда было 4 октября, память святителей Гурия и Варсонофия, Казанских чудотворцев...

Господи, да ведь это меня св. Варсонофий вывел из театра. Теперь я думаю: какой глубокий смысл в событиях нашей жизни, как она располагается точно по какому-то особенному таинственному плану.

Вспомнилось и мне, как я жил перед отъездом в Оптику в первый раз, т. е. когда коснулась меня благодать Господня. В Университете, по окончании гимназии, я успел проучиться немногим более полугода... Послеождества мои мысли и стремления к богоугождению начали несколько формулироваться, и я стал посещать Университет, хотя и ежедневно, но с некоторою целью... Приходил в Университет и был там до 9 часов, в 9 часов отправлялся в Казанский собор к обедне, предварительно заходя по дороге к Иверской, если там народу бывало не очень много. Отслушав литургию,

стоя иногда даже всю литургию на коленях, я не спеша отправлялся домой и заходил по дороге в часовню Спасителя у Москворецкого моста и, помолившись там, без задержки направлялся домой.

Дома думали, что я в Университете, а я в Казанском соборе, ибо я никому из домашних ничего не говорил, был откровенен только с Иванушкой.

22 апреля Батюшка мне сказал, что исполнилось ровно три года, как он вступил в управление скитом. Память преп. Виталия.

Сегодня Батюшка рассказал мне про то, что в 1870 году, когда поджигали г. Оренбург и выгорело 7/8 его, мать Батюшки со своей сестрой и с ним, тогда еще Павлом Ивановичем, со всем домом и имуществом были чудесно спасены от пожара.
—Для пожара был выбран ветреный день, — говорил Батюшка, — ветер быстро разнесся по большей части города. Адское пламя уже надвигалось на наш дом. Тогда мы положили на повозку свои пожитки и выехали за город, а незастрахованный свой дом мы оставили на волю Божию. Была ночь. Мы скрылись за уцелевшую часть вала, построенного во время Пугачева и даже ранее. Что делать? Старушка мать встала на молитву: "Господи, спаси нас." — И я встал и говорю: "Матерь Божия, спаси нас..."

И вдруг ветер переменил направление, пламя полетело в другую сторону. Наша часть города уцелела...

Прошло два-три месяца, разговор о пожаре не умолкал в городе. И однажды некто Силин сказал:
— Вы спрашиваете, почему уцелела эта часть города? Да вот почему: кто-то живет монахом, да еще, быть может, в монастырь поступит, вот ради него и спас Господь эту часть города.

Я тогда еще не думал о монашестве, и поэтому только улыбнулся на слова этого человека, но потом не раз вспоминал их. Он сказал истину про меня... Видите, как дорого Господу монашество.

Я помню, как еще зимой Батюшка сказал мне:
—В человеке заключается три части: тело, душа и дух. Это видно из слов Богоматери, сказанных ею на приветствие праведной Елизаветы: "Величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боге, Спасе Моем". Здесь очень ясно видно разделение: одно — дух, а другое — душа, а что тело и душа суть две различные части — это очевидно. И заметьте эту последовательность: начинает хвалить Господа душа, и от этого приходит в веселие и начинает радоваться дух. Это относится ко всякому человеку,когда он молится или прославляет Бога. Молитва начинается при посредстве сил души, и ум прислушивается к словам молитвы. Затем смысл молитвы как бы затрагивает дух человека, и дух, вынужденный Божественною силою молитвы, возрадуется...

Я постарался припомнить то, что говорил тогда Батюшка, но не знаю, верно ли я передал это.

Сегодня уже отдание Пасхи. Батюшка пошел служить в монастырь за о. архимандрита, ибо тот что-то устал.

Вчера Батюшка говорил мне о том, какая борьба была у него в душе, когда послали на войну в Муллин. Когда Батюшке объявили о назначении, он почувствовал всю трудность этого послушания, но не отказался, а принял его как от руки Господней, хотя оно было плодом недоброжелательства некоторых.
— Здоровье мое было плохое. Как поеду, — думал я, — куда такому хилому старику проехать несколько тысяч верст... Я думал, что не доеду... Затем были в уме и другие мысли, а именно: как ты будешь оправлять требы, крестить младенцев, когда ты ни разу не крестил. Как ты будешь отпевать усопших, когда ты ни разу не отпевал? Как ты будешь ладить с начальством и врачами, если они будут над тобой издеваться? Как ты сразу из скита впадешь в многолюдство, да еще в женское общество сестер милосердия? (Батюшка говорил, что все эти мысли были бесовскими клеветами.) Как на твое здоровье повлияет климат, к которому ты не привык? И прочее и прочее...

Но я только отбивался молитвой Иисусовой. Когда я это пересилил, враг переменил свои действия, он начал возбуждать к клеветам на меня едущих со мною... Это было очень тяжело... Так продолжалось до Харбина.

Когда же я был отправлен в Муллин, я избавился от "гонящих мя", свободно вздохнул и попал словно в рай. Одна природа чего стоит: синие горы, леса, степи с миллионами цветов. Между мною и окружающими установились простые дружественные отношения. Главный врач оказался хохол, и все другие были истинно русские люди и верующие, в том числе, конечно, сестры милосердия (некоторые из них и сейчас относятся письменно к Батюшке). Хорошо мне там было.

Я думаю: несмотря на то, что для Батюшки все слагалось так неблагоприятно, он, будучи верен добродетели послушания, получил возмездие. Много скорбей понес Батюшка. Враг сильно ополчился, но Божия благодать не оставляла Батюшку.

Вчера Батюшка ходил в монастырь, да легко оделся, а было холодно. Еще вчера он почувствовал себя не совсем хорошо, а сегодня — еще хуже, даже не пошел к обедне и трапезе. Вчера пришлось немного побеседовать с Батюшкой. Не берусь записать всю беседу, отмечу только некоторые мысли:
— Молитва бывает, — говорил Батюшка, — во-первых — устная, во-вторых — внутренняя, сердечная, в-третьих — духовная. Внутреннюю сердечную молитву имеют весьма немногие, а имеющие духовную молитву встречаются еще реже. Духовная молитва несравненно выше внутренней сердечной. Имеющие ее начинают познавать тайны природы, они смотрят на все с внутренней стороны, постигают смысл вещей, а не внешнюю их сторону. Они постоянно бывают охвачены высоким духовным восторгом, умилением, их глаза часто источают слезы. Их восторг для нас непонятен. Доступный нам восторг самых великих художников, в сравнении с их духовным восторгом, есть ничто, ибо он душевнее.

Просвещение научное может быть усваиваемо всеми народами без различия, но нравственное просвещение и чистота свойственны только христианину...

В монастыре достигнуть нравственного усовершенствования удобнее, чем в миру... Как в миру, так и в монастыре волнуют человека страсти, но.в миру с наслаждением предаются страстям, если не на деле, то в слове и мысли, а в монастыре идет борьба против влечения страстей, за что и получается от Господа награда и нравственное очищение...

Преп. Серафим Саровский говорит, что кто в монастыре не творит молитвы Иисусовой, тот не монах... и страшно подумать, что добавляет: "тот обгорелая головешка"... Да, необходимо иметь какую-нибудь молитву, хоть самую маленькую.

Вчера одна молодая девушка, служившая в горничных в Калуге, принесла Батюшке подарок: крест медный и бархатные, вышитые серебром воздухи.
— Сердце умиляется, — говорит про нее Батюшка, — эта девушка лет 18-ти. Она была у меня в 1905 году. Побывав в Оптиной, она возымела намерение когда-либо еще побывать и принести мне подарок. Для этого она решила накопить денег. Получает она теперь на один рубль более прежнего: пять рублей в месяц. Целые три года она копила деньги. Наконец, накопила и привела в исполнение свое желание, а именно: съездила в Киев помолиться у Печер-ских чудотворцев и у других киевских святынь и купить там подарок для Батюшки Варсонофия в Оптину. Крест купила за семь рублей, а воздухи за десять рублей, всего, значит, 17 рублей, да еще самая поездка в Киев обошлась рублей 20. Выходит 37 рублей, а в Оптиной еще проживет, израсходует, и сама блаженствует.
— Теперь я спокойна, — говорит, — взяла благословение у Киевских угодников Божиих, сделала подарок Батюшке.

Конечно, принята Богом ее жертва.

Сегодня Духов день. Очень мне понравилось за обедней то, что в 2-3 саженях от храма на яблоню сел соловей и пел. И как же он пел! Было слышно в храме. Сколько простоты, сколько самой чистой поэзии.

"Лица людей святой благочестивой жизни имеют на себе отпечаток этой святости. Эти лица имеют ту особенность, что при взгляде на них, они как-то поражают и производят сильное впечатление. И даже по прошествии продолжительного времени не забываются. Таких людей видел я. Однажды я подумал, не видение ли вижу, ибо было что-то неземное".

Это мне Батюшка недавно говорил и называл имена таких святителей, но я забыл их.

Я недавно просил у Батюшки благословения выписать цветочных семян и посеять у себя под окном. Батюшка благословил, сказав, что эта моя мысль — самая невинная. Батюшка тоже любит цветы, и прежние старцы любили. О. Анатолий, кажется, сам участвовал при рассаживании цветов.

Я с детства любил цветы. Бывало, сам копал грядки, клумбочки для цветов. Сажал, сеял, пересаживал. А иногда даже и воровал цветы у бабушки, за что мне в один прекрасный день и попало.

Мне иногда приходилось заменять келейников у Батюшки, правда редко и ненадолго. Иногда помогал Батюшке ложиться отдыхать после обеда. Батюшка всегда ложится с четками, надев их на руку. Однажды пришли к Батюшке на благословение только что поступившие и одевшиеся послушники. Я был в соседней комнате и слышал кое-что из наставлений Батюшки. Между прочим Батюшка сказал: "Никогда не ложитесь даже без четок, пусть они непременно будут при вас".

Я одно время спал без четок, а потом стал опять с четками, по примеру Батюшки. А теперь я узнал наверное, что нужно ложиться с четками.

Многое нужно бы записать, да не знаю, удастся ли.

Когда Батюшка говорит о молитве Иисусовой, я всегда чувствую некоторое воодушевление и интерес. Так было на днях: "Был в Петербурге митрополит Гавриил. Жил он хорошо. Он много читал о молитве Иисусовой и сам несколько раз занимался ею, но, несмотря на это, все же у него были какие-то недоумения и сомнения относительно молитвенного подвига. Тогда он задает своим близким вопрос:
—Кто может разрешить мне мои сомнения и указать на главное условие успеха в молитве? — Ему отвечают:
—Владыка свшый, позовите монаха о. Клеопу, он Вам, пожалуй, кое-что скажет.
— Едва ли, — говорит Владыка, — ведь он необразованный. Верую, что он хорошей жизни, но мне нужно не то... Ну, а все же, пусть придет. — Позвали к нему о. Клеопу.
—Ты кто будешь?
—Грешный Клеопа.
—Садись. — Тот, молча, садится.

"Да, это должно быть, действительно, монах", — подумал митрополит.
—Я тебя позвал для того, чтобы спросить тебя, в чем заключается главное условие успеха в молитве? Можешь ли ты мне на это дать ответ?
—Успех в молитве достигается терпеливым пребыванием в молитвенном подвиге. Враг всячески старается оторвать подвижника от молитвы Иисусовой. С этой целью он борет и справа, и слева. То внушает мысли, что не стоит трудиться, ибо все равно ничего не достигнешь, смотри, мол, сколько времени ты трудишься и еще ничего не достиг.

Или борет с другой стороны, внушая мысли, что ты уже достиг святости, что уже не надо творить молитвы Иисусовой, что это совершенно лишнее. Также и подобные им помыслы будут бороть подвижника с целью сбить его с молитвенного пути, но он должен терпением побеждать их. т. е. терпеливо продолжать начатый подвиг молитвы и не прекращать его ни в коем случае, — это сказал о. Клеопа, зная хорошо эту борьбу из личного опыта.

Услыхав от о. Клеопы эти мудрые слова, Владыка обнял его, поцеловал и сказал:
—Ты в одну минуту разрешил все мои недоумения и вопросы.

Вот что значит опытное знание. Итак, в молитвенном подвиге главное — это терпение..."

Вчера, т. е. 5 июня, Батюшка решил дать себе небольшой отдых от суеты, поэтому и стал читать различные книжечки, из которых одна содержала в себе описание гонений на христиан первых веков. Прочтя вслух про гонения Диоклетиана, Батюшка сказал:
—Все эти гонения и мучения повторятся, очень может быть. Теперь все это возможно, — Кажется, Батюшка даже говорил, что все монастыри будут закрыты и имеющие власть христиане свергнуты, и что это время ке за горами.

3 июня в 9 вечера к нам в Оптину приехал наш Калужский преосвященный Вениамин. Мы, скитяне, ходили встречать его в монастырь, а 4 июня Владыка служил литургию. С владыкой приехали два архимандрита, оба из Оптинских братии. Имени одного я не знаю, а другого зовут о. Лаврентий.

Меня позвали в алтарь, надели стихарь и поручили прислуживать за литургией и молебном о. Лаврентию. После литургии и молебна Владыка сказал краткое слово. Около часа он приехал в скит. Был дождь. Мы все встретили его. Владыка прошел в старый храм, затем к французскому графу Дю-Шайля, который помещен Батюшкой в нашем корпусе, насколько помню, 2 июня.

Кстати уже о графе. Его зовут Александр Максимович. Уверовав в истину православия в далекой Франции, кажется, в г. Лионе, он там же решил перейти в православие, что и сделал. Ему около 35 лет. Мать простила его, но отец не прощает и, кажется, даже проклял. Он, приехав воссию, был у митрополита Антония. Тот указал ему Оптину, и он жил в гостинице несколько месяцев. Он предполагает поступить в Духовную Академию.

Сегодня день открытия мощей св. Благоверной княгини Анны Кашинской. Я, грешный, сподобился исповедать свои грехи...

Затем я вспомнил, что иногда у меня бывают помыслы, осуждающие Батюшку. Я сказал это Батюшке. Батюшка^ выслушав, сказал:
— А вы отвечайте на это помыслу: "Это не мое дело, за это старец отвечает, а не я".

Когда мы с Батюшкой ехали на дачу, я сказал:
—Батюшка, я вот замечал, что чтение книг безбожных и вообще несогласных с моим миросозерцанием, хотя и не изменяет моих взглядов, но все же оставляет какой-то осадок.
—Да, — отвечал Батюшка, — св. отцы и наши старцы советовали читать книги своего направления и чтением еще больше укреплять и развивать свое убеждение.

24 июня 1909г.

Служил о. архимандрит с Батюшкой и о. Нектарием, Перед обедом пришел к Батюшке мальчик-реалист, лет 12—14-ти. Он оказался внуком о. архимандрита Моисея, т. е. сыном племянницы о. Моисея.

18 июня приехали в Оптину мои три брата: Владимир, Сергей и Митрофан. 21 числа они уехали обратно в Москву. Спаси их, Господи. Но я мало нашел в них общего со мною. Я сказал об этом Батюшке.
— Да, — ответил Батюшка, — это метко определяет пословица: "Пути разошлись".

Они мало изменились по наружностей. Кажется, мало изменились и в своем внутреннем устроении. Все же хорошо, что они приезжали в Оптину. Будем надеяться, что это им будет на пользу.

Сегодня день ангела Батюшки. По мирскому имени он назван в честь ап. Павла. Батюшка собирается ехать на собор монашествующих в Троице-Сергиеву Лавру.

Сегодня утром в 4 часа Батюшка уехал с о. архимандритом в Калугу, откуда отправятся на съезд в Троице-Сергиеву Лавру. Вероятно, еще куда-либо заедут. Когда отошла утреня, я пошел к Батюшке. Помолившись, Батюшка вышел через св. ворота к подъехавшему тарантасу. Когда он сел в него, то еще раз благословил всех нас, и лошади тронулись. Мне стало грустно, и я поспешил уйти в келию...

Когда Батюшка воротится? И кто мне его заменит? Придя в келию, я помолился и за Батюшку, и за себя. Не скрою, я поплакал.

Вчера, т. е. 30 июня, Батюшка дал мне полотняный носовой платок: "Возьмите от меня на память." — Спаси Господи, Батюшка", — ответил я.

Уезжая, Батюшка говорил, чтобы я во время его отсутствия занялся собой. Как-то на днях я каялся Батюшке, что проспал утреню. На это Батюшка ответил:
— Укоряйте себя, Бог простит. А вот когда я уеду, вы уже не просыпайте. Входите в прежние рамки. Займитесь это время собой... Побезмолвствуйте... Просыпание утрени и другие немощи происходят от недостатка решимости. Надо сделать во что бы то ни стало, тогда Господь помогает за такую решимость. Вот, например, вы решили оставить мир, и Господь помог вам, и вы его оставили. И так во всяком деле и всегда.

14 мая в воскресенье на литургии читалось Евангелие воскресное и пророку Елисею (Лук. IV, 22—30). Это Евангелие кончается словами: "Он же (т. е. Иисус Христос) прошедъ просредъ ихъ идяше".

Когда я вечером пришел к Батюшке на откровение и благословение, то он очень неожиданно для меня спросил:
—Вы помните, какое сегодня читалось Евангелие?
— Простите, Батюшка, забыл.
—Там говорилось, что евреи, разъярились на Господа, возвели Его на гору "да быша Его низринули". "Он прошед посредъ ихъ идяше". Что же это значит? По отношению к Господу Иисусу смысл ясен, т. е. что иудеи до того разъярились на Него, что хотели Его сбросить с горы, но Он, пройдя среди них невредимо, пошел далее своим путем. А по отношению к нам это имеет другой смысл, а именно: разъяренные евреи обозначают страстные помыслы, которые тщатся ввергнуть нас в бездну. Но ум наш проходит сквозь них невредимо, и пройдя, оставляет их сзади себя, и идет вперед и вперед, приближаясь к Горнему Иерусалиму — Царству Небесному. Заметьте, не только проходит сквозь них, но идет и далее...

Георгий, Задонский Затворник, пишет про себя, что он, еще будучи в миру, был идеалистом, всюду искал красоты. Он и сам был красив. Познакомившись с одной красавицей, он даже сделал ей предложение, на что она согласилась. И кажется, в ту же ночь он видит сон: как будто перед ним стоит красавица, каких он никогда не видел, перед которой та, которой он сделал предложение — ничто. И он в изумлении говорит: "Кто ты? Как твое имя?" — "Мое имя — целомудрие," — и он просыпается. "Так вот она где, красота! Ничего мне не надо". — И он удалился в затвор, все презрев.

Да, иногда Господь вразумляет и при помощи чувственных образов. Георгий-затворник в миру искал красоты, но искал там, где ее нельзя найти, не понимал он, что надо искать ее в совершенно ином, а Господь этим сном поставил его на путь истины.

Сегодня в начале 10 часов утра приехал Батюшка. Дождь помешал покосу, мы шли с поля на паром, и увидели, что Батюшка с о. Пантелеймоном — иеродиаконом монастыря, тоже въезжают на паром. О подробностях, Бог даст, напишу после.

О подробностях собора писать затрудняюсь, по разным причинам. Скажу только то, что все обошлось благополучно и мирно. Батюшка и о. архимандрит возвратились здоровыми. Все, слава Богу, хорошо.

Недавно Батюшка говорил мне о молитве Иисусовой. Сочинения еп. Игнатия Брянчанинова необходимы, они, так сказать, азбука, слоги. Сочинения же еп. Феофана Вышенского суть уже грамматика, они глубже. Их даже преуспевшие читают с некоторым затруднением.
— Недавно один иеромонах, — сказал Батюшка, — спрашивал о молитве Иисусовой и просил меня указать книги. Я ему ответил. Он, видно, хочет познать эту молитву из одного чтения. Необходимо познать ее личным опытом, надо приступить к ней самому.
—Молитва Иисусова, — продолжил Батюшка, — безбрежное море. Невозможно исчерпать его. Невозможно всего описать в книгах. Многие начинают, но мало кто кончает. Поэтому мало имеющих внутреннюю молитву. Это великое делание теперь почти совсем забыто... Никто о нем даже не беседует.

Мы слишком отвлеченно думаем об адских муках, вследствие чего и забываем о них. В миру совсем забыли об этом. Диавол всем нам внушил, что ни его (т. е. диавола), ни адских мук не существует. А св. отцы учат, что обручение геенны, все равно как и блаженство, начинается еще на земле, т. е. грешники еще на земле начинают испытывать адские муки, а праведники — блаженство... только с той разницей, что в будущем веке и то и другое будет несравненно сильнее.

7 августа в 8 часов утра в Оптину принести св. икону Калужской Божией Матери. Было бдение в монастыре, куда ходили и мы, а после бдения с пением тропарей и кондака Божией Матери мы понесли икону в скит, где она стояла в старом храме всю ночь, а вчера утром, часа в три, Батюшка и другие служили перед иконой молебен с акафистом, после чего понесли по келиям. Вчера же все св. икону проводили до парома, а служащие с певчими отправились и далее, до каких пор — не знаю.

Мало приходилось писать и редко, времени совершенно нет. На днях Батюшка говорил о том, как опасно уходить из монастыря, и в заключение рассказал такие два случая. Первый, кажется, современный, т. е. бывший, может быть, лет 5—10 назад.

"Один богатый купец имел сына, этот сын поступил в одну из св. обителей, но не ужился в ней и ушел в мир, т. е. из чертогов царских — в вонючее болото. Вскоре после ухода он женился и жил с женой и детьми в своем доме. Потом он понял, чего лишился, но было уже поздно. И вот однажды удалось ему как-то достать у старьевщика старый рваный послушнический подрясник. Принес он подрясник домой и в большие праздники удалялся в самую дальнюю комнату — моленную, надевал этот подрясник и предавался горькому плачу, вспоминая свое житие в св. обители.

И вот еще: однажды в баню пришел какой-то человек с маленьким сыном.азделись. Отец сел на лавку, а сын все смотрит ему на спину. Тогда отец спрашивает сына:
—Ты что смотришь мне на спину?
—У тебя на спине, папа, какое-то черное пятно.

Тогда отец понял, что невинному чистому младенцу были открыты глаза, и что это черное пятно ничто иное, как параман, ибо он прежде был монахом"...

...Недавно, когда я провожал Батюшку в монастырь, мы, по обыкновению, зашли на могилы старцев. Поклонившись старцам, Батюшка указал рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма. Потом спросил меня:
— Я вам рассказывал об этом памятнике?
—Нет, — ответил я.
— Ну, так вы напомните мне как-нибудь, я вам расскажу.

Недавно я и напомнил Батюшке, а Батюшка мне рассказал следующее: "Давно это было, кажется, еще при старцах о. Льве и о. Макарии. Однажды в Оптину приехала молоденькая девушка именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все же нужно уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежит молодая девушка.

Тогда был обычай (едва ли он теперь сохранился), что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда одна такая умирала, собирали отовсюду девушек, одевали их в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище. Вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула:
—Вот счастливая, вот счастливая. — Мать удивилась этим восклицаниям и говорит:
—Что ты, глупая. Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах. — Но дочь не слушала ее, пораженная этой белой похоронной процессией.

Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять

в Оптину. Наконец отпросилась и поехала. В Оптиной она поговела, приобщилась и собралась уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к реке Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девушку, она была уже мертва.

Собрались на совет старцы: что делать и где хоронить эту девушку. И решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место в своей пустыни за великую ее любовь к Оптиной. Вот какая девица Варвара. Видите, как Бог слышит молитву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастием, а Господь исполнил ее желание..."

Рассказал мне Батюшка и про о. архимандрита Моисея: "Однажды мужичок привез в Оптину целый воз яблок для продажи, ибо тогда еще в Оптиной не было яблок, т. е. садов. О. Моисей вышел к мужичку и спросил:
—Какие это яблоки и какая цена? — Мужичок, думая, что о. Моисей не понимает толку в яблоках, хотел обмануть и отвечает:
— Это — "Добрый крестьянин", яблоки — первый сорт. О. Моисей видит, что это недозрелая антоновка и говорит:
—Как, как они называются?
—"Добрый крестьянин".
— Да этого крестьянина не Антоном ли звали? — Мужичок понял, что о. Моисей узнал сорт яблок и в смущении отвечает:
—Простите, батюшка, значит мне обратно ехать?
—Зачем? Позови ко мне о. эконома. — Когда тот пришел, о. Моисей приказал ссыпать яблоки в подвал, а мужичку дал ту цену, какую он запросил с самого начала..."

6 сентября Батюшка рассказал мне про о. игумена Вениамина Наифской пустыни, что около Казани.ассказ был о том, что в отношении ученика к старцу главное — вера ученика.
— Если спрашивают с верой, то Господь по вере спрашивающего и открывает ему Свою волю. Даже мирские священники по вере обращающимся к ним открывали волю Божию. Святые отцы говорят, что если с верою спросить младенца, то и через него Бог откроет Свою волю. А если спрашивать с испытующим духом, то Бог внушит и пророку сказать ложь.

Я вам не рассказывал про о. игумена Вениамина, как он, не имея никого, к кому бы мог обратиться за советом, решил спросить у первого встретившегося ему младенца. Давно у него было желание построить колокольню в обители, а средств и благодетелей не было. Тогда он решил пойти в ближайшую деревню и у первого младенца спросить: строит колокольню или не надо. Идет, проходит около версты и видит, что идет женщина с маленькой девочкой. Когда они приблизились к нему, юн, благословив их, спрашивает девочку:
— Как тебя зовут? — Та отвечает:
—"Мася"
—Сколько тебе лет? — Она отвечает, что ей чуть ли не 30 миллионов лет, а мать сказала, что ей около четырех лет.
— Ну, хорошо, так скажи мне: строить мне колокольню или нет?
— Штрой (т. е. строй).
—Спаси тебя Господи, деточка, — сказал о. игумен и возвратился в обитель. В этот же день приказал он нанимать рабочих, приготовлять леса и вообще сделал надлежащие распоряжения. На следующий день приходит к нему какой-то подрядчик и говорит:
—Вот, Батюшка, явилась у меня мысль пожертвовать вам в обитель заготовленный у меня кирпич — один миллион штук, только смущаюсь я тем, что вам некуда будет употребить. — А о. игумен и говорит:
— Спаси вас Господи, ведь я начал строить колокольню, и кирпич очень нужен.
— Ну вот и слава Богу, — отвечает подрядчик, — так я вам сегодня же начну перевозить кирпич. — И пошло дело, и выстроил хорошую колокольню. Вот видите, что значит вера...

Числа 16—17 Батюшка прочел мне 1-2 страницы из своего дневника. В этот же день произошли некоторые события, имеющие связь с тем, что Батюшка прочел мне. Об этом писать я буду позже, если Бог даст, ибо это имеет великую важность, а без благословения Батюшки я не решаюсь.

15 сентября была прекрасная лунная ночь. Когда я пришел на благословение к Батюшке, Батюшка сказал мне, что ему хотелось бы пройтись по скиту, но что нет на это возможности. И вспомнил Батюшка те времена, когда в такие чудные ночи он имел возможность ходить по скиту:
— Хорошо бывало тогда у меня на душе, отрадно и покойно. Похожу по скиту и возвращаюсь потом в келью свою. А в келий у меня было всегда чистенько, перед иконами сияет лампадочка, а в окно смотрит поющая и ликующая ночь, наполняя мою келию синим светом... Да, бывают в жизни иногда такие минуты, что их никак нельзя передать на словах. Я не могу передать вам то блаженство, какое я тогда испытывал, необходимо самому это почувствовать... Вот и теперь такая же поющая и ликующая ночь. Мир вам. Идите с Богом.

Я пошел от Батюшки с каким-то тихим, хорошим настроением. Быть может, Батюшка поведал мне часть своих чувств, высоких и святых, насколько можно было передать их на словах и насколько могла их воспринять моя душа.

Выйдя от Батюшки, я пошел тихо и остановился взором на кресте перед колокольней, облитой лунным светом. Я залюбовался этой картиной. Дубы и сосны стояли неподвижно, получив от лунного света какую-то особенную красоту. Все молчало, в безмолвии своем поя хвалебную песнь Вседержителю Богу. И я стоял безмолвно и неподвижно, как бы боясь нарушить эту тишину. Наконец, я пошел в келию и встал на молитвенное правило — пятисотницу.

17 сентября Батюшка говорил на утрени слово, напоминая нам о том, где мы и зачем сюда пришли. Между прочим, Батюшка говорил, что "сущность нашего иноческого жития — борьба со страстями... и что нельзя самочинно проходить путь иноческой жизни..."

23 сентября 1909 г.

Утром, когда я пришел к Батюшке для занятий, Батюшка сказал мне:
— Вы поступили в скит через святителя Трифона. Это — великое дело. Конечно, в лице его действовал своими молитвами св. мученик Трифон. Вы должны ему молиться каждый день. Быть может, вы его какой-нибудь потомок, святые зорко следят за своим потомством. Ведь вы знаете, какая благодать дана св. мученику Трифону. Он охраняет от злых духов.
—А вот, Батюшка, я прочел его житие перед первым моим приездом в Оптину. Оно мне понравилось, но то место, где повествуется, что святой приказал бесу явиться в лице черной собаки, мне тогда не понравилось, ибо я тогда этому не очень верил. Я имел о духах самое отвлеченное и строго невещественное понятие. И вот что я сейчас вспомнил: когда я жил у о. Кирилла (умер иеросхимонахом Кириаком), еще в первый мой приезд в Оптину, явился один из запоздавших посетителей. Было часов 9-10, когда он подошел к гостинице и видит, что дверь заперта. Тогда он постучал ко мне в окно и попросил, чтобы я ему открыл. Я пошел открывать, но не взял с собою огня, а была темная весенняя ночь (великим Постом было дело).

Я отворил дверь и жду, когда придет этот постоялец, чтобы запереть дверь опять, и вдруг вижу, что из тьмы как бы отделяется тьма и двигается ко мне, и входит на лестницу уже в виде черной собаки средней величины, наклонившей голову немного набок, медленно переступает она лапами по ступеням и идет к двери. Я в страхе захлопнул дверь, и все

исчезло. Через несколько секунд вошел постоялец, я ему, конечно, не сказал ни слова.
— Господи, — сказал Батюшка, — Господи, — и, помолчав, продолжал, — всегда захлопывайте дверь, когда к вам будет приходить эта собака. А она будет приходить, она не оставит вас, еще много раз придет к вам...

Сегодня день моего рождения по плоти, мне исполнился 21 год. Вчера Батюшка благословил меня иконой Неруко-творенного образа.

25 числа, когда я с Батюшкой трапезовал, у нас началась беседа, и много хорошего было сказано. Батюшка сказал, чтобы я прочел теперь же из "Невидимой брани" о четырех страшных и последних искушениях, бывающих перед смертью. Надо знать их и готовиться к ним...

Я как-то начал писать, но не дописал, быть может, допишу сегодня. 16—17 сентября Батюшка прочел мне немного из своего дневника и сказал:
— Я писал тогда каждый день и перечитывал свой дневник так: приходит, положим, 20 августа или другое число, и я беру все свои дневники и прочитываю то, что думал, чувствовал и делал в то же число и месяц в другие годы. Великое дело — так следить...

В 1888 году 17 сентября я видел сон, будто входит ко мне в номер Старец и, указывая на часы, спрашивает:
—Сколько времени? — Я отвечаю, глядя на часы:
— Полчаса седьмого. — Старец опять:
—Сколько времени? — Я отвечаю:
— Полчаса седьмого. — Старец опять:
—Сколько времени? — Я даже в некотором раздражении:
— Полчаса седьмого. — Старец:
—Через три года в этот день и час ты умрешь.

И я просыпаюсь, подхожу к окну, отдергиваю занавеску, беру стоящие на столе часы и смотрю: они показывают 35 минут седьмого. Я был поражен: вот какие еще сны бывают, соответствующие действительности. И подумал я: надо исправлять свою жизнь.

Проходит два года, уже и третий подходит к концу, наступил уже сентябрь месяц. Значит скоро умру. Поехал я тогда ваифскую пустынь. Приехал я туда 13 сентября, в день обновления храма Воскресения. Была пятница. 14 сентября — Воздвижение Креста, а тогда как раз на новую колокольню подымали крест, и подумал я: не мой ли это крест возносится? 15-го было воскресенье. Я подготовился и 17 числа приобщился св. Христовых Таин, но не умер. Пришел к себе в гостиницу, в номер и думаю: не поступить ли в св. обитель? И начал подыскивать себе место. И в этот же день 17 сентября 1891 г. я получил от о. Амвросия благословение поступать в скит (смерть для мира). Это было его последнее благословение. Смотрите, как все премудро происходило.

Затем Батюшка говорил о тех скорбях, которые он переносил, будучи послушником, и на которые он в душе своей отвечал так:
— Лучше умру, а не уйду из скита. — К Батюшке был не расположен скитоначальник о. Иосиф, будучи раздражаем по действу диавола другими. Зная это, я спросил:
— Как же вы относились к о. Иосифу?
—Я относился к нему как к своему начальнику, на все брал у него благословение, например, выйти из скита и пройти. Я только перестал открывать ему помыслы, а стал открывать их о. Венедикту, и то решился на эти не иначе, как с благословения о. Иосифа.

Сегодня проспал до 7 часов и не успел даже вычитать часов. Спросил у Батюшки за чаем, когда нам ехать в Москву, на что Батюшка отвечал:
— Да вот поезжайте 1 октября вечером, в навечерие свв. Киприана и Иустинии, которым дана благодать охранять от брани блудной страсти и всякого увлечения плотского, а это вам предстоит.

27 числа в воскресенье Батюшка сказал мне:
— Если Богу угодно, и вы займете какое-либо начальственное положение в монастыре, то знайте, что это — тяжелый крест. О. Амвросий говорил: "Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю — целый обоз". Затем Батюшка говорил, как побеждать страсти, чтобы приобрести чистоту сердца: для этого необходимо читать жития святых и современных подвижников, как живые яркие примеры этой борьбы со страстями, и вообще читать святоотеческие писания...

Сегодня ходил с Иванушкой к о. архимандриту за благословением ехать в Москву. Он благословил и выдал нам удостоверение.

Сегодня вечером думаем выехать из скита. Ходил в монастырь, в лавку и на могилки старцев, и просил их св. молитв. В 9 часов служили молебен Спасителю, Божией Матери, св. Иоанну Предтече, св. Николаю, св. Киприану и Иустинии деве и всем святым.

Сейчас прошелся по скиту. Тишина в скиту. Слышно даже, как падает лист в лесу. И из этой-то тишины я теперь

собираюсь ехать в суету и шум Московской городской жизни.

Вот снова я в скиту. Опять те же сосны глядят на меня с высоты. Опять тот же простор и тишина... Постараюсь записать все по порядку... Утром 16 числа я с Иванушкой пошли к еп. Трифону. По дороге зашли в часовню Спасителя и в Казанский собор... Остальное время я провел дома. На прощанье прочитал домашним мои выписки из аввы Дорофея, еп. Игнатия и проч.

Утром 17 числа мы приехали в 10-м часу на скитский конный двор, слезли с тележки и отправились к Батюшке. На трапезе был некто "Поселянин", мне Батюшка говорил про него и прежде.

Побеседовать с Батюшкой еще не приходилось как следует, все больше урывочками да и при людях. Но часто вижу, что Батюшка доверяет мне и любит меня. Когда мы были у вл. Трифона, он спросил нас:
— Ну, как вы там живете, как чувствуете себя? — Я отвечал, что все слава Богу, хорошо.
— Да, — продолжал Владыка, — когда о. архимандрит и о. игумен по дороге в Лавру останавливались у меня, я спрашивал о. игумена о вас. И скажу вам, он относится к вам сердечно.

...Сейчас мне нет времени все записывать. Под конец разговора Батюшка сказал:
—Знаете, говорят, что есть у нас в Оптиной великий подвижник, имеющий дар внутренней молитвы?
—Нет, Батюшка.
— Это рясофорный слепой послушник о. Иоанна.

После чая я спросил Батюшку:
—Может ли быть Иисусова молитва в человеке страстном?
—Может, — отвечал Батюшка, — может, но вот как: в первый период молитвы Иисусовой страсть, действуя в человеке, побеждает его, а во второй период при всяком возбуждении страстичеловек побеждает страсть.Страсть остается в человеке до самой смерти, и бесстрастие может быть только относительное. Это мы можем видеть из того, что многие подвижники (напр. преп. Иаков), проведя всю жизнь в подвигах, впадали в грех.

Я помню, в Казани был блаженный Николушка. Он говорил, обращясь к людям доброй жизни: "Как покойники-то? Спят?" Я тогда не понимал смысла этих слов, и понял их только здесь в скиту, и удивился глубине смысла их. Он страсти называл покойниками. Покойник лежит, значит он существует, а не исчез, ибо мы его видим. Так и страсть в проходящем молитвенный подвиг и достигшем уже внутренней молитвы подобна покойнику.

Я спросил:
—Непарение мысли, т. е. внимательность при молитве считается первым даром в любом случае, или это касается только молитвы Иисусовой?

Батюшка ответил, что только молитвы Иисусовой. А когда я пришел на благословение и стал на колени, Батюшка сам начал говорить:
— Спрашивают, как легче спастись? Один только смиряется, а не трудится, а другой только трудится целый день на всех послушаниях, а другой смиряется — с таким вопросом обратились к пр. Варсонофию Великому, а он ответил (я говорю, конечно, приблизительно к его словам): "Чадо, ты не так ставишь вопрос. В псалме сказано: "Виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя..." Отсюда ясно, что истинное смирение никогда не бывает без труда, а истинный труд никогда не бывает без смирения: одно должно быть необходимо сопровождаемо другим, иначе мы не будем получать никакой пользы. А если будем и трудиться, и смиряться, как сказано в псалме: "Виждь смирение мое и труд мой", то получим награду — оставление грехов, как сказано: "И остави вся грехи моя". Поэтому необходимо упражняться и в том и в другом".

Вчера опять с Батюшкой читали об Иисусовой молитве. Под конец беседы Батюшка Заповедал мне творить молитву Иисусову устную и на военной службе, но хранить эту тайну, не открывая ее никому, не уча никого, хотя, быть может, и будут встречаться люди хорошие.
— Теперь решают так, — говорит Батюшка, — молись, не молись — все равно не достигнешь молитвы. Теперь прошли те времена. Это, конечно, внушенная диаволом мысль. Иисусова молитва необходима для входа в Царство Небесное. Многим неполезно иметь внутреннюю молитву, ибо они могут возгордиться этим. Поэтому Бог дает молитву молящемуся, но не достигшему внутренней молитвы, дает или перед смертью, или даже после смерти, ибо и по смерти идет рост молитвы Иисусовой. Когда я это прочитал, я усомнился; верно ли я это понимаю? И начал искать подтверждения этому и нашел во многих творениях св. отцов, а также и у Паисия Величковского. А теперь мы прочитали еще и здесь (в книге "На горах Кавказа"). Это меня очень радует.

Сейчас возвратился с утрени. Немного думаю отдохнуть, попить чайку и в семь часов выезжать в Козельск для призыва на военную службу. Сейчас, слава Богу, нет ни уныния, ни страха. Быть может оттого, что даже не верится, как я могу покинуть, хотя и на время, милый скит и Батюшку.

Вчера в полчаса седьмого я отправился к о. архимандриту, первый его келейник, брат Феодор, тоже призывается, мы вместе и поехали в Козельск.

Вчера была только поверка, но продержали нас порядочное 10 до 5 часов вечера.

Сегодня около 3 часов дня пришла мне очередь ставиться. Я вышел, когда меня вызвали: начался осмотр. Признали расширение жил на левой ноге, и я зачислен в ополченцы 2-го разряда, т. е. мне теперь служить не придется.

Батюшка так обрадовался, даже несколько раз переспросил. Потом, когда мы вышли, Батюшка сказал:
— Должно быть, еп. Трифон молился за вас.

После трапезы многие обступили меня и начали расспрашивать, я старался каждому из них ответить на его вопрос.

Сегодня ходил к о. архимандриту за благословением продолжать монашескую жизнь. Внешне ничего не изменилось, но все-таки приходится настраивать себя на монашескую жизнь. Поездка в Москву, все ожидания и думы, и в особенности четырехдневное пребывание в Козельске среди новобранцев, оставили некоторый след. Но Бог даст, все снова пойдет своим чередом. Брат Кирилл прислал мне открытку, спрашивает, как мое дело. Спаси его, Господи, за память. Иванушка 1 ноября снова уехал в Москву лечить зубы еще. А я послал маме письмо, сообщая о моем положении.

Приехал Иванушка из Москвы. Побеседовать с ним не пришлось, скоро бдение. Батюшка служит.

Вчера на бдении Батюшка говорил нам слово вместо поучения.
— Сегодня, — говорил Батюшка, — святая Церковь празднует в честь св. бесплотных Сил Небесных, в лике которых св. Архистратиг Михаил занимает одно из первых мест. Я помню, когда я был еще новоначальным послушником, был какой-то праздник, и скитская братия была в монастыре. Когда все стали подходить ко кресту после обедни, я слышу, что стоящий около меня человек, нагнувшись к мальчику, по-видимому, его сыну, говорит:
— Вот смотри, идет ангельский чин.

Эти простые слова очень повлияли на меня. Да, действительно, монах должен быть подобен ангелу.

Св. Иоанн Лествичник говорит, что вместе с монахами борются и ангелы, т. е. что монаху в борьбе со страстями и диаволом помогают ангелы. Бывший прежде ангел — Денница, а ныне отверженный падший злой дух — диавол везде и всегда старался и старается посеять злобу, вражду и всякое возмущение. Он воздвиг гонение на христиан, он породил массу ересей, он воздвигал всякие немирствия и беспорядки, и ныне он старается посеять то же самое, и увы, часто успевает.

Ко мне приходят вести, что один ропщет или скорбит на другого, а один обижен другим. Ко мне приходят с жалобами. А что я отвечаю таким? Конечно, одно: надо помириться; пойди, попроси прощения, поклонись... Некоторые, к сожалению, медлят, и проходит иногда значительно время во вражде. Это не должно быть так, честные отцы и братия. Монах должен быть исполнен любви к Богу и ближнему. Что такое монах? Монах есть исполнитель всех заповедей Божиих. А все заповеди сводятся к двум: 1) Возлюби Бога всем сердцем твоим, всею душею твоею и всею крепостию твоею и 2) Ближнего твоего, как самого себя. Эти две заповеди совмещают в себе весь закон и заповеди Божий. Ангелы на небесах в любви. Вся жизнь монаха должна быть — любовь.

Наши великие старцы: отец Лев, о. Макарий, о. Амвросий, о. Анатолий — действительно имели любовь эту. А какой чести и славы сподоблялись они еще при жизни за эту любовь, можно видеть из следующего. Когда Батюшка о. Анатолий по приглашению о. Иоанна Кронштадтского поехал для соборного служения с ним, и когда началась литургия, то о. Иоанн увидел, что с о. Анатолием служат два ангела. Неизвестно, видел ли их сам о. Анатолий или нет, но о. Иоанн ясно видел их...

Я счел нужным напомнить вам именно в этот день о высоком назначении монаха... Да будет между нами согласие и любовь. Старец преклонных лет о. иеросхимонах Игнатий, скончавшийся лет 12 назад, говорил мне так: "В мое время вся Оптинская братия отличалась взаимным согласием и любовью, а в особенности скитяне". Постараемся, братие, и мы следовать этому...

Иногда выражают мне некоторые свое желание высшей монашеской жизни, высших подвигов. А что может быть выше прощения обид, оскорблений, терпения скорбей и немощи братской? Вы, вероятно, помните случай из жития пр. Пахомия. К нему приходит инок и говорит: "Авва, благослови меня, я хочу предать себя на мучение, дабы иметь мученический венец". А пр. Пахомий говорит: "Ни, отче, советую тебе оставаться в обители, нести всю тесноту иноческого жития и немощи собратий и отрекаться от своей воли, — и это вменится тебе в мученичество".

Видите, значит всякий монах, терпящий все благодушно, имеет мученический венец.

Это слово мне очень понравилось. Батюшка говорил, что смирение и любовь — самые высокие добродетели и должны быть исключительной чертой всякого монаха.

Помню, за 2-3 дня до призыва Батюшка многое говорил о себе, главным образом, про монашескую жизнь. Говорил Батюшка, как трудно ему приходилось, когда он был рясофорным монахом, какие были на него гонения:
— Я все это говорю вам для того, чтобы показать, что нам нужно надеяться только на Бога. Иногда приходилось так, что впору уходить из скита. Но я решил: лучше умереть, нежели уйти. Я имел твердую надежду на Бога и Его Пречистую Матерь... И кто тогда мог подумать, что этот всеми уничижаемый послушник через несколько лет будет игуменом скита и старцем?.. Не напрасно сказано в псалме: "Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них же несть спасения, а на Бога". Только эта твердость и вера помогли мне перенести все это. Но при всех этих скорбях Господь неизреченно утешал меня. Любил я читать св. отцов, а в особенности, Псалтирь, — и какие глубины открывались мне. Так вот я вам и говорю: всегда надейтесь только на Бога, но никак не на человека. Тогда всякое зло будет отпадать от вас, как отрубленная ветка".

Хочется записать одну из бесед с Батюшкой о молитве Иисусовой. Помню, когда я пришел к Батюшке под впечатлением прочитанного в книге "На горах Кавказа", Батюшка сказал:
— Я долго не мог понять, что такое соединение ума с сердцем. В сущности говоря, это означает соединение всех сил душевных воедино для устремления их всех к Богу, что невозможно при разъединенности их. Этот закон единения я усматриваю не только в молитве Иисусовой, а везде. Какую, например, имеют красоту нота или звук, взятые в отдельности или в беспорядке? Можно сказать, никакой. Но эти же самые звуки в произведениях гениальных композиторов дают нам воспринять великую силу и красоту. Про живопись и др. я уже не буду говорить... В наших беседах с вами я не ограничусь этим, я пойду далее. Это такой узел, что сколько его ни развязывай, он все будет узлом.

Молитва Иисусова не имеет пределов... Ум, когда упражняется в чтении св. Писания, молитве и тому подобном, очищается от страстей и просветляется. Когда же он погружен только в земное, то он становится как бы неспособным к пониманию духовного.

Страсти легко побеждать в помыслах, но когда они перейдут в слова и дела и укоренятся, то — очень трудно, почти невозможно...

Много говорил Батюшка, но где же все упомнить, как все записать...

Третьего дня, т. е. 17 ноября, Батюшка рассказал нам с о. Никитой, как ровно двадцать лет назад, 17 ноября 1889 г. он чуть не умер. В августе 1889 года числа 26—28 Батюшка был в первый раз у о. Амвросия.

На желание Батюшки поступить в монастырь о. Амвросий посоветовал ему дослужить до пенсии, т. е. еще два года прослужить, и тогда поступать, а пока жить в миру богоугодно и доождественского поста, Т. е. с августа до 15 ноября, поговеть 4 раза. Это Батюшке показалось странным и непонятным: почему так? Но все было исполнено, и вот 17 ноября Батюшке вдруг почувствовал себя дурно, послали за доктором и за священником:
— А мысль мне говорит: ты сейчас умрешь. Я только об одном молил Бога, чтобы приобщиться св. Таин. Ужас смерти овладел мною. Наконец, приходит священник. Начал меня исповедовать, я ничего не могу сказать, только "грешен", "грешен". Священник сделал мне несколько вопросов, разрешил меня и приобщил. Я успокоился, хотя доктор сказал, что до утра едва ли доживу.

Я лег на кровать, накрыли меня одеялом, и я остался один. Вдруг слышу, словно какой-то голос с неба: "Дон" — это ударили к утрени в женском монастыре, а в душе моей кто-то сказал: "Будешь жив..." Мне стало страшно, и я уснул. На утро мой Денщик приходит и поднимает острожно с головы моей одеяло, думая увидеть меня уже умершим, а я ему говорю:
— Ты что, Александр? — Денщик обрадовался и говорит:
— Да Вы живы, Ваше Высокоблагородие?
—Да, жив. — Отвечаю, хотя после этого и лежал два месяца, борясь со смертью. Я просил раскрыть дневное Евангелие и прочесть мне его. Александр взял и начал читать притчу о бесплодной смоковнице: "Во грядущее лето посечеши ю, аще не сотворит плода". Я и подумал, что действительно, я бесплодная смоковница, хотя и полагал раньше, что имею разные добродетели, потому что был по внешности исправен. И решил я переменить свою жизнь. Ждал я смерти и на следующий год в этот день, но остался жив, и ныне уже прошло двадцать лет с того времени...

Все утро до трапезы был у Батюшки. Батюшка зачем-то ездил в монастырь, кажется к о. архимандриту. По возвращении из монастыря, Батюшка мне рассказал, что получил письмо из Москвы от бывшей у него девицы Самариной. Она принадлежит к высшей аристократии. Когда она была у Батюшки, она говорила, что у нее болит нога неизлечимой болезнью, что все доктора г. Москвы отказались излечить ее. Это продолжалось, кажется, восемь лет. Батюшка посоветовал ей съездить к пр. Тихону. Она съездила, и вот прислала письмо, что в два дня исцелилась.

Сегодня я читал сутки. Служил Батюшка с о. Нектарием. После панихиды Батюшка сказал краткое слово, напоминающее нам о нашем высоком иноческом звании, в особенности о соблюдении заповедей: о любви, послушании, нестяжании. Как на высокий пример исполнения этих добродетелей, Батюшка указал нам на наших великих покойных старцев о. Макария и о. Амвросия, память которых мы сегодня почитаем (день ангела при крещении) . Опять Батюшка благословил прочитать их жизнеописание.

Сегодня во второй раз приехал к Батюшке келейник о. Илариона — составитель книги "На горах Кавказа". Привез с собой мальчика лет 18-ти с просьбой принять его в нашу обитель.

Кстати уже запишу слова пр. Симеона Нового Богослова о внутренней молитве Иисусовой: "Если кто не соединится с Господом Иисусом здесь на земле, то и никогда не соединится с ним".

Это мы с Батюшкой прочитали в книге "На горах Кавказа", в том месте, где говорится о необходимости молитвы Иисусовой. "Это страшные слова, — говорил Батюшка, когда я был еще послушником. Я начал искать подтверждения сему, ибо это говорит только один пр. Симеон. И вспомнил текст Евангелия: "Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят". Если переставить слова, выходит так: Бога узрят только чистые сердцем. А внутренняя молитва Иисусова и есть соединение ума и сердца для устремления к Богу..."

Я не помню слова Батюшки в точности, а поэтому боюсь писать смело, так как могу написать что-либо неправильно.

Вчера вечером долго занимались с Батюшкой делом. Только под конец Батюшка рассказал про себя, как Господь охранял его от женского пола в миру, как не попустил ему жениться, хотя и было много невест...
— Я помню, когда я был маленький, — рассказывал еще Батюшка, — у нас была картина в доме. Она изображала следующее: стоит Петр Великий, а перед ним на коленях молодой человек, около которого стоит его отец, приговоренный к ссылке в Сибирь за какое-то преступление. Этот молодой человек просит Петра 1-го освободить его отца, потому что он стар, не сможет перенести тяжких трудов, кроме того в нем нуждается семья.
— Лучше меня сошли в Сибирь вместо отца, ибо я молод, силен и свободен, — сказал юноша. Петр Великий прослезился и ответил:
—Освобождаю этого отца за то, что у него есть такой сын.

Так мне рассказал про эту картину мой отец, и учил меня молиться за него. Да и вообще учил меня молиться: возьмет, бывало, меня и поставит с собой и велит прочесть "Богородицу", "Царю Небесный" и еще что-либо. Учил меня читать 90-й псалом, и я его тогда выучил наизусть в один день. Конечно, я и теперь молюсь за него каждый день...

Вечером.

Сейчас возвратился от Батюшки. Очень устал. Батюшка говорил мне о покойном о. Анатолии, великом старце:
—Он любил Бога, как только можно было Его любить. И это чувствовалось всякому, кто к нему приходил...

Вчера за бдением Батюшка говорил слово о внешнем и внутреннем монашестве. Говорил хорошо. Указывая на поучения пр. аввы Дорофея, как на прекрасные, поучающие нас внешнему и внутреннему монашеству.

Вот пр. Дорофей и учит, как соединять одно с другим. Внутреннее монашество есть очищение сердца от страстей при содействии молитвы Иисусовой.

Сподобил меня Господь принятия св. Христовых Таин.

Припоминается мне Батюшкина беседа о г. Погожеве, известном более под псевдонимом "Поселянина". Он пишет статьи духовно-нравственного содержания.
— Вы себе представить не можете, какая громадная разница между теперешним его лицом и прежним. Ничего нет общего...

Я помню был он у нас в скиту за трапезой лет 15—17 назад. Я сидел в уголке около портрета о. Паисия Велич-ковского, а он сидел на первом месте около иеромонаха. Я залюбовался им. Не подумайте, что я говорю про телесную красоту, нет, я говорю про внутреннюю красоту, которая выступала наружу в выражении его лица и даже во всех его движениях.

Было лето, окна в трапезе были растворены. Он сидел как раз перед окном, спиною к читающему. Помню, подали уже второе или третье, он скушал две-три ложки, и, положив ложку, устремил свой взгляд в окно, и чувствовалось мне, что смотрел он на храм, на чудные сосны, затем все выше и выше в голубые небеса с мыслью о великом и бесконечном Боге. Я подумал тогда:
— Господи, каким же должен быть внутренний мир этого человека?... До тех пор я уже знал его по сочинениям, а тогда и просто полюбил его. Я попросил о. Иосифа благословения познакомиться с ним, и о. Иосиф прислал его ко мне в келию, и там была у нас беседа с ним первая и последняя...

Вот я ему и говорю теперь, когда он был у меня:
— Вы помните тогдашнюю нашу беседу?
—О, да, она вся у меня здесь, — он прижал руки к сердцу.
—Помните, я тогда говорил о внутреннем или, как его называют иногда, о мистическом монашестве, которое вам собственно и нравится... Так вот поступайте к нам в скит, вам еще не поздно. Но только не думайте, что сразу нужно на небо возлетать и мертвых воскрешать. Нет, сначала нужно упражняться во внешнем монашестве, перешагнуть его, а приступать сразу ко внутреннему нельзя, нужно потерпеть всякие скорби, унижения и озлобления и внутри себя от дйавола, и совне от неразумных собратий. Сначала нужно пройти весь искус. Иногда даже будете чувствовать отвращениеи ненавистькмонашескойжизни. Нужно испытать борьбу со страстями, стяжать смиренное о себе мнение и многое другое. Поступайте к нам в скит, дам вам келию. Будете ночью выходить любоваться чудным звездным небом... И сами посудите, что принес вам мир? Какую получите вы от него пользу?
— Хорошо. Теперь я буду приезжать в скит. Ну, а если я поступлю в скит, то меня заставят бревна таскать, а я этого не могу...
—Нет, вас не заставят бревна таскать, прежде всего потому что вы не сможете ни одного бревна поднять. Послушание всегда дается сообразно с силами...
— Видите, вот в этом у него дикое понятие о монашеской жизни, хотя про монашество он всю жизнь писал. А почему? — потому что не проходил личным опытом монашеской жизни.

Когда Батюшка кончил говорить, я спросил:
— А что нужно относить к внешнему и что к внутреннему монашеству?
— Над этим вопросом потрудились много и еп. Игнатий, и еп. Феофан. Еп. Игнатий написал об этом отдельную статью во втором томе, а еп. Феофан отдельную книгу "Внутренняя жизнь". Внешнее монашество — это упражнение в подвигах: пост, бдение, сюда же относится исправноеповнешностипосещениецерковныхслужб, трезвенность и пр. А внутреннее монашество — это борьба со страстями, очищение сердца.

Запишу некоторые слова Батюшки. Помнится, однажды, перед вечерними молитвами, Батюшка сказал так:
— Долго я не понимал слов псалма: "Глас Господа, посещающий пламень огня", и уже в монастыре я подумал так: на земле мы имеем огонь, пламень которого имеет и жар, и свет. Но между адом и раем огонь разделяется так: свет находится в раю и веселит праведников, а жар без всякого света жжет грешников в аду, ибо пишется, что бездна адского пламени находится во тьме, и даже грешник не может видеть никого другого... Господи, спаси и помилуй. Чем хочешь накажи, Господи, здесь, только помилуй там.

Сейчас приходил Иванушка. Он в очень опасном положении: он все хочет уходить, сам не знает куда, говорил, что на Афон. А мне думается, что это просто вражье искушение. Он ухватился за одну мысль, что если не получаешь пользы в известном месте, то ищи другое. Да спасет его Господь.

Вчера вечером я оставался у Батюшки до полчаса первого ночи. Пока Батюшка слушал вечерние молитвы, я пошел в моленную справлять пятисотницу, как вдруг меня Батюшка быстро позвал к себе и сказал так:
— Адские муки несомненно существуют, и эти муки будут вещественны. Души праведников и грешников имеют даже одежду. Например, ведь святители являлись в святительских одеждах. Там, может быть, будут города и т. п. Все видят адские муки в условиях земного существования, только там будет не это грубое тело, а более тонкое, вроде газообразного. Но все это будет до Страшного суда, а что будет после него, того никто не знает, даже ангелы. Это тайна...

...Недавно Батюшка подвел меня к иконам и говорит:
—Помолимся, — помолились, и Батюшка опять: — У вас есть от естества миролюбие...азвивайте его в духовном направлении.Из вас может выйти хороший монах. — ...Спаси, Господи и помилуй Батюшку.

Провел день у Батюшки за письменными работами. Сейчас уже 12 часов — полночь. Под конец немного побеседовали. Батюшка выразил мне свои самые искренние чувства отеческой любви и вдруг добавил:
—Вот ведь и о. Анатолий, великий старец, был как-то особенно расположен ко мне. Быть может, он и подозревал, что я буду на его месте и старцем, и начальником скита. Ведь его пророчества и поныне сбываются...

Затем я стал одеваться, чтобы идти в свою келию, а Батюшка говорит:
— Не думайте, что вы случайно попали сюда. Нет, ваше поступление в скит глубоко промыслительно. Что бы я стал делать без вас? Конечно, дело бы шло, но не так...

Была чудная, тихая, ясная морозная ночь. Часов в 8 я лег, около 12 часов встал и пошел к Батюшке. Батюшка решил в монастырь не ходить, а править утреню у себя. Оба келейника, о. Кукша и я остались при Батюшке. Отправив утреню, мы разошлись. Обедня началась в 7 часов. После обедни пошел я, как обычно, в трапезу, от трапезы к старцам на могилки. Затем к Батюшке, уложил его отдыхать, а сам ушел в келию, затопил печь, поручил ее Иванушке и пошел готовить общий чай. После общего чая опять к Батюшке, он дал мне книгу "На горах Кавказа", я почитал ее до вечерни. Придя до звона к вечерне, я сел, творя молитву, — и тихо стало у меня на душе... После вечерни — на трапезу и к Батюшке. Батюшка завтра опять служит.

И я теперь в келий у себя. Перед образами горит лампада. Тихо кругом. За все слава Богу. Вот и Иванушка, как будто, образумился.

Вчера утром я пришел к Батюшке после чая. Мы немного побеседовали. Батюшка говорил о трудностях спасения в нынешнее время.
—А вы, — сказал Батюшка, — избрали благую часть. Желал бы я видеть вас в рясофоре и мантии, но не знаю, буду ли жив.

Но недолго пришлось нам беседовать. Батюшка прилег немного отдохнуть, а я сел читать "Отечник" еп. Игнатия Брянчанинова.
—Вы хорошо сделали, что стали читать эту книгу. Она составлена так: еп. Игнатий выписывал то, что отвечало на волнующие иноческие вопросы. С этой стороны, этот труд его незаменим. Многие недоумения сразу разрешаются какой-либо выпиской. — Это мне Батюшка сказал, когда встал.

Тут начали приходить исповедники, монашки, нищие, славильщики-мальчики, а там пришло и время трапезы. Другая часть дня прошла после трапезы быстро, ибо было повечерие и бдение.

Была у меня беседа с Батюшкой...
— Когда скончалась моя мать, я не поехал ее хоронить, я был уже в скиту, а поручил все сделать одному доверенному лицу. После ее похорон мне переслали тысячу рублей, и я решил эти деньги дать о. Иосифу на вечный помин родителей.

Я был тогда уже рясофорным. Не знаю почему, меня записали на главную таблицу, как и Следует по сумме вклада, как раз после о. Иосифа. И я, и все, конечно, слышали, как всегда поминали: "Иеромонаха Иосифа, монаха Павла" и далее. И вот мне помысл говорит:
—Ты будешь после него начальником и старцем, ты будешь его преемником... — Я отвечаю:
—Как я могу им быть, когда я всеми унижаем, презираем, гоним и неспособен по болезни глаз? — Проходят годы, я остаюсь таким же бедным послушником... Проходят годы, настает японская война, и я еду на войну, по назначению за послушание и говорю своему помыслу:
— Ну вот, как же я буду старцем? Когда возвращусь? Потом оканчивается война, и я возвращаюсь в скит.

Когда я приезжаю в скит, то узнаю, что о. Иосиф так заболел, что до утра даже, кажется, не доживет... И действительно, меня назначают духовником, старцем и начальником скита.

Вот я и говорю вам, что нет ничего случайного в жизни нашей. Даже то, что кажется пустяком, имеет свой смысл... Но если бы я не был начальником скита, вас бы не приняли в скит...

Я никому не говорил никогда, а вам скажу: когда я был у о. Варнавы, он мне многое предсказал, и многое уже исполнилось. Он сказал мне:
— Будут тебе все кланяться. Будешь жить и творить молитву Иисусову.

Вышел я от Батюшки, иду под впечатлением беседы, а вокруг меня поющая и ликующая ночь. Тихо и ясно. Полная луна освещает наш укромный скит. Все блестит и торжествует. Сосны и все деревья, покрытые белым инеем, недвижно стоят в своем уборе, в безмолвии своем славя Бога; оба храма: и старый, и новый — словно дворцы какие стоят, облитые лунным светом... Все очень хорошо...

1910 год

Главный престольный праздник скитский. Был на водоосвящении, потом за обедней. Служил о. архимандрит. Когда Батюшка ложился отдыхать, он мне сказал:
—Да, все чему учит св. Церковь, истина. И загробные муки существуют.

А сейчас на благословении я сказал Батюшке, что замечаю в себе рассеянность и нерадение. Когда я это сказал, Батюшка прижал мою голову к своей груди, положил свою руку и накрыл своей полумантией, и, осеняя меня и мою голову крестным знамением, прочитал псалом 90 "Живый в помощи Вышняго".

Сейчас пробило 12 часов. Полночь. Я только что возвратился от Батюшки. Сначала мы занимались письмами, а потом беседовали. Между прочим, Батюшка говорил, что в его положении, т. е. старца и аввы скита, он замечает не только ежедневно, а ежечасно козни врага, от которых может укрыть только Господь.

Иванушка опять хочет уходить. Батюшка сказал мне сегодня:
—Будем же плакать и молиться о нем. — И мне стало страшно за него. А после трапезы, когда Батюшка ложился отдохнуть, он мне сказал:
— Уж вы-то не уходите, будем вместе жить.

Пришел Иванушка и не дал ничего записать. Упорно настаивает на своем желании уходить из скита.

19 числа, в день памяти пр. Макария, до обеда я был у Батюшки. Батюшка сел на диван и посадил меня рядом, как раз под портретом о. Макария. Я читал книгу "На горах Кавказа". Эта книга написана с целью уяснить желающим заниматься молитвой Иисусовой путь ее прохождения, цель и плоды.

Между прочим, я прочел там место о том, что хорошо трудиться на молитвенном пути, созерцая "несозданную красоту" Бога в тишине, удаляясь от всякой Суеты. Это место очень глубоко, и я прочел его Батюшке. Батюшка ответил, что это, вероятно, из творений пр. Макария (19 беседа).

21 числа, когда я утром пришел к Батюшке на занятия, он, благословив меня, спросил:
—Сегодня какого святого память? Пр. Максима Исповедника? — Я ответил:
— Да.
— Обратили ли вы внимание на кондак этому святому? — Я говорю:
— Нет.
— Дайте мне псалтирь. Читайте. — Я начал:
—"Свет трисиянный всельшийся в душу твою, сосуд избран показа тя, всеблаженне..."
—Здесь говорится про молитву Иисусову, — прервал мое чтение Батюшка, — теперь дальше читайте.
—"...являюща Божественная концем неудобопости-жимых разумений ты сказуяй, блаженне, и Троицу всем, Максиме, воспроповедуй ясно присносущую, безначальную".
—Ну вот, теперь понятно, почему о. Амвросий всегда под подушкой имел творения св. Максима Исповедника. Его творения очень глубоки и таинственны. — Батюшка добавил:
— Прежде было так: кто замечал, что он нужен обители, тот смирялся и более всех, а теперь лишь заметят, что нужен, возгордятся и тронуть его нельзя. — И еще сказал Батюшка:
— Да, вот теперь мне становится понятным, как прежде жили старец и ученик единодушно. Как старец говорил с учеником, так я только с вами говорю.

Глубокая истина. Ученик должен быть всегда при старце, который должен знать и чувствовать все, чем дышит и что переживает ученик. При многолюдстве это невозможно. Не потому ли такой преданный ученик, как еп. Игнатий покинул своего старца, о. Льва?

27 января вечером Иванушка уехал в Москву. Что скажет еп. Трифон?

В этот вечер мы с Батюшкой сначала писали письма и проч., а потом беседовали. Батюшка говорил о страстях и особенно о блудной, о том, что блудная страсть и сребролюбие одинаково сильны, от них никто не застрахован, хотя, конечно, каждому возрасту соответствует преимущественно одна страсть. У старых — обыкновенно скупость и сребролюбие, а у молодых — блуд.

28 числа вечером я спросил Батюшку:
—Вы мне сказали, что молитву Иисусову за церковной службой надо творить только тогда, когда не слышишь, что читают, или когда плохой чтец, так что трудно разобрать. Также и относительно пения. Когда вы мне это говорили, то специально упоминали, что так учил о. Амвросий. Но вот я прочитал у еп. Игнатия и у преп. Серафима Саровского, что надо молитву Иисусову творить за службою все время. Здесь я чувствуют разногласие, а потому хочу понять, как примирить между собою оба эти учения?
— Прежде всего, каждый учит по своему личному опыту, кроме о. Амвросия, так учили о. архимандрит Моисей и о. Макарий. А несомненно они были опытны и имели внутреннюю молитву. Затем, одно приличествует новоначальному, другое уже приобретшему внутреннюю молитву. Имеющему внутреннюю молитву, молитва также свойственна и естественна, как дыхание. Что бы он ни делал, молитва у него идет самодвижно, внутренне. Так и за службой в церкви молитва у него идет, хотя он в то же время слушает, что поют и читают. Этого не понимал ученик одного старца и просил его разъяснить, как же это так: и слушает, и молитву творит.

Старец отвечал:
—Скажи мне, брат, что мы сейчас делаем?
—Беседуем.
—Да. А скажи, мешает ли нашей беседе то, что мы дышим?
—Нет.
— Ну вот, также и молитва идет у тех, кто стяжал молитву внутреннюю. Она им так же естественна, как и дыхание. Поэтому сказано: "Молитва да прилепится дыханию твоему". Даже когда человек спит, молитвенное действие не прекращается у него в сердце по слову: "Аз сплю, а сердце мое бдит". Но этого мы не имеем. Мы просыпаемся, и не имеем даже на устах имени Господа Иисуса.

Теперь скажу и о службах. Наша молитва не получила еще такой собирательной силы. Наши мысли не имеют еще сосредоточенности. Мы еще не можем так глубоко вникать в молитву Иисусову, а поэтому мы за службой, если будем творить молитву, то будем плохо слушать, что читают и поют, да и в самой молитве будем окрадываться рассеянностью, и получится, что ни к тому, ни к другому не пристали. И ничего не выйдет.

Внимать словам читаемого и поемого легче, нежели охранять себя от расхищения мыслей во время молитвы Иисусовой. Поэтому и следуйте этому правилу. Конечно, иногда бывает, что полезнее человеку творить молитву, нежели слушать службу, вследствие каких-либо внутренних обстоятельств. Здесь надо иметь рассуждение.

Батюшка это очень хорошо говорил, но я не в состоянии передать все так, как оно было сказано. Также я сказал Батюшке, что мне приходят тщеславные помыслы, что я буду то старцем, то игуменом и пр.
— Да и я так думал, — ответил Батюшка, — желать этого не следует, а, конечно, все может быть, и поставит вас Господь на это место, а возможно что и укроет вас где-либо в келий. Но простите меня Господа ради, я считаю последнее выше.

Еще Батюшка говорил мне:
—Всякому человеку нужно претерпеть время искушения и борьбы — тяжелое болезненное состояние... Кто не испытал этих болезней, рождающихся до монастыря в миру, то ему необходимо испытать их в монастыре. И вам это предстоит, ибо вы не испытали этого в миру.

Затем, когда ложился отдохнуть, Батюшка сказал:
—Вот видите, через какие горнила приходится проходить монаху на иноческом пути с начала и до конца. Вот тут-то и нужна молитва Иисусова, и без нее ни одна душа не выдержит. Пока я жив, — сколько продержит меня Господь, — вам ничего, а когда меня не будет, вы будете предоставлены самому себе. Поэтому запасайтесь терпением заранее. А созерцанием всего этого не смущайтесь и не унывайте.аскройте пр. Феодора Студита и увидите, что все это и тогда было. А теперь запасайтесь терпением.

Неоднократно приходилось мне слышать от Батюшки, как он говорил мне и другим:
— Лицемерие, двойственность, лукавство вообще погре-шительны, а на монашеском пути — это погибель. Надо твердо идти по пути, никуда не сворачивать, не служить и нашим и вашим.

Вчера получил от Иванушки письмо, которое сжег, так как он не желает, чтобы кто-нибудь знал о том, что там написано. Батюшке показал. Пишет, что в Оптину не вернется, едет а Афон по благословению еп. Трифона.

Все это время было очень много занятий по разным отчетам, каких прежде никогда не требовалось. Так было много работы, что сейчас ничего не помню из того, что можно было бы записать.

Сейчас мне Батюшка говорил о том, как он переносил скорби, когда был послушником, рассуждая так:
— Должно быть, я достоин всех этих скорбей. Значит все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти.

Переносил Батюшка скорби, никому не говоря о них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков.

Мало только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанесшего оскорбление.

Сейчас пришел от Батюшки. Открывал свои помыслы. Сначала сказал свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысл, особенно за службой, на правиле, что монашеская жизнь безотрадна, идет день за днем, и главное — ожидать впереди нечего, все те же службы, та же трапеза и пр.
— Это один из самых ядовитых помыслов, — сказал Батюшка. — Монах все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в меру возраста совершения Христова. А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием..., и что теперь для такого человека отяготительно, то впоследствии будет для него великим утешением, например, хождение к службам и утрени. Тогда применимо будет к такому человеку псаломское слово: "Возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем". Тогда уже в нем будет все исполнено светом и радованием о Господе.

Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал, так и уходили из обители...

Все эти дни был очень занят, иногда и нужно было бы что-нибудь записать, да нет времени.
— Иногда бывает, — говорю я Батюшке, — что читая что-либо, никак не могу понять, что читаю, — я говорю не про внутренний смысл, а про внешний. Словно какой туман найдет: читаешь, перечитываешь, и ничего понять не можешь.
— Тогда нужно, — отвечал Батюшка, — закрыть книгу, сесть и сотворить сто молитв Иисусовых. Можно и встать, и даже поклоны положить, а можно и по скиту пройтись с молитвой Иисусовой.

Все эти дни ночевал у Батюшки. Как-то Батюшка сказал:
—Вход в рай, в вечное блаженство открывается не нашими трудами и добрыми делами, а заслугами и искупительной жертвою Спасителя Христа Бога нашего. Прежде всего это совершается через таинство крещения, которым смывается первородный грех Адама, и человек становится способным к принятию Божественной благодати Господа Иисуса Христа, которою мы вводимся в жизнь вечную. А наши добрые дела, т. е. совершение Евангельских заповедей, нужно только как доказательство нашей любви к Господу, ибо сказано в Евангелии: "Любяй Мя, заповеди Моя соблюдет". Без любви к Господу невозможно блаженство, нельзя войти в рай, обязательно спросят: — "А ты любил Господа?" — "Любил." — "А чем ты это докажешь?" — "По силе моей, сколько мог, исполнял заповеди Божий, которые и есть доказательство любви." — "Ну, иди.")

А если бы вход в рай открывался не заслугами Спасителя, то тогда (не) могли бы войти в него язычники, магометане, евреи и пр. Поэтому мы должны надеяться не на свои дела, а на милосердие Божие...
—Одна мысль постоянно стоит передо мной, — сказал Батюшка, — как спасти мне свою душу? Нет во мне ничего доброго. Вам все известно: получаю благодарственные письма, да и лично получаю благодарности. Но я тут не при чем. Это действует на них через меня благодать Божия по вере их... И благодарю Бога, что хоть это сознание своей греховности есть. И надеюсь, что по Своему милосердию Господь спасет меня: не уничижит сердца сокрушенного и смиренного.

Утешаюсь я еще словами о. Анатолия -- великого старца: "Ничего не имеет грешный Анатолий, разве только кто вздохнет о нем к Богу?" И я искренно прошу всех помолиться обо мне и вас прошу: помолитесь. Я сравниваю себя с моими предшественниками — старцами о. Макарием, о. Амвросием, о. Анатолием, и вижу все свое ничтожество, а до других, поверьте, мне дела никакого нет...

Несколько раз был у Батюшки. Пришел однажды, когда Батюшка только что окончил исповедь.
— Очень утомился, — сказал Батюшка. — Как будто ничего не делаешь: сидишь да разрешаешь от грехов, так может показаться со стороны. А на самом деле не так: исповедь ведь очень утомляет. Если Господь сподобит вас, то убедитесь в этом из личного опыта.

За утреней слушал молитвы к исповеди, как и вся братия. К вечеру за день устаю, да и ноги утомляются. Самый трудный пост в скиту — это 1-я седмица св. Великого поста. Но и она, по милости Божией, не особенно отяготительна для меня. Кроме того, помогает сознание, что велики дни сии, что иначе и быть не может. И удивляюсь я тому, что делал я раньше, нарушая святой пост, не понимая и не сознавая его святости и необходимости. Мне часто приходилось слышать от Батюшки, что "от невоздержания всякое зло происходит", что "пост возбуждает к молитве", "мы познаем силу поста и его значение хотя бы из того, что он как-то особенно ненавистен врагу: "Приходят ко мне на совет и на исповедь — советую соблюдать святые посты. Со всем соглашаются, а как дело коснется поста: не хочу, не могу и пр. Враг так возбуждает, не хочется ему, чтобы соблюдались святые посты".

Все эти дни ночевал я у Батюшки, да почти целые дни проводил там, только часа на два приходил в келию. Может быть, что-либо и записал бы, да совершенно не было времени. Сегодня буду ночевать в келий.

Вчера Батюшка говорил, что доживем мы до страшных времен, но что благодать Божия покроет нас. Это он сказал под впечатлением разговоров о новейших изобретениях, которые, имея как бы и добрые стороны, всегда оказываются вредными более, чем полезными. Так же помню, как Батюшка говорил:
— Гипноз, т. е. открытие много сделало. Конечно, он был и прежде, но теперь про это все узнали. Судя по всем открытиям, я думаю, что недалек и конец...

Вечером.

Получил письмо от Иванушки с Афона, и забилось мое сердце и почувствовал я к нему жалость. Он написал из Пантелеймонова монастыря о том, между прочим, что очень сильно расхворался.

Сегодня все время до трапезы провел у Батюшки. Вчера мы занимались обычными, но весьма нужными делами. Однажды я сказал Батюшке:
—Пока вы живы, я всегда могу спросить, что читать и как читать. Ну, а когда вас не будет, что тогда? Что мне читать и в каком порядке читать? Ведь обратиться не к кому. Вот я и хотел вас спросить об этом, не можете ли вы указать мне порядок чтения?
—Здесь быть определенного ничего не может. Общее правило такое: вначале надо прочесть книги, учащие о деятельной жизни, а потом уже о созерцательной... Вас Сам Господь будет учить...

Был за обедней в монастыре, как это полагается для всех. Утомился несколько от долгой службы. После монастырской трапезы зашел к Батюшке, После благословения братии Батюшка немного говорил. Мне понравилось, как между прочим Батюшка рассказал, что когда он был маленький, лет 7-8, ему очень понравилось житие пр. Малха, память которого 26 марта- Однажды после чтения этого жития отец сказал ему, что, если он будет любить Бога, Господь спасет его от видимых и невидимых врагов. И в этот же день, 26 марта, Батюшка был пострижен в рясофор.

Почти целый день писал, но все же урвал времечко сходить в рухольную. Сейчас пришел от Батюшки. Под конец Батюшка сказал мне так:
— Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жизни заключается в этих словах: "Смирихся и спасе мя Господь". Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе мир имейте. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай...

Сегодня аз, грешный, сподобился пострижения в рясофор. Хотелось бы описать все подробно, но сегодня не смогу, Бог даст потом, аще жив буду. Сегодня память св. мучениц Агапии, Ирины и Хионы.

Опять к нам приехал Иванушка и принят в скит. Вчера день прошел тихо, слава Богу. Весна в полном разгаре. Деревья распускаются, кусты уже зеленеют нежной зеленью, а зеленый ковер уже давно разостлан по скиту. Птички поют, бабочки порхают, и вообще вся природа ожила.

Все собираюсь описать пострижение в рясофор и не могу найти времени, опишу хотя бы часть.

Утром 10 апреля я пришел к Батюшке и получил от него благословение идти в монастырь к часам, после которых и назначен был постриг. Итак, я пошел, со мною пошел из скита брат Иларион, впоследствии монах Ириней. Из скитских нас было двое: он и я. Зашли на могилки старцев.

В 9 часов ударили к часам. Они правились в Казанском Соборе. После часов мы пошли в храм пр. Марии Египетской, там все уже было приготовлено для пострига. Вскоре пришел о. архимандрит. Мы стали по очереди подходить под благословение. Когда все получили благословение, о. архимандрит спросил нас: "Желаете вы получить пострижение в рясофор? "— На это мы отвечали, что желаем. Тогда начался чин пострижения. Передо мной шел брат Мирон (впоследствии Мельхиседек), а за мной брат Митрофан.

Архимандрит сказал нам слово. Главное, на что он обращал наше внимание — это смирение и старческое руководство.

Все пошли из храма в скит к Батюшке. Подхожу и я к выходу из храма, а здесь стоит брат Игнатий (юный кано-нарх), монастырский послушничек, и поздравляет меня. Это было первое поздравление после о. архимандрита. Я поклонился ему и сказал: "Спаси Господи", — и пошел дальше. Нужно было зайти в рухольную за камилавкой... Из рухольной быстро пошли на могилки к старцам принять благословение, а потом догнали монастырских. Пришли в скит. У ворот встречает нас (меня и о. Илариона) вратарь о. Алексей. Он поздравил нас. Вошли в скит, я положил земной поклон и пошел к Батюшке. Здесь меня поздравила вся монастырская братия. Я был очень рад, что не опоздал, и вместе со всеми вошел к Батюшке.

Все вошли и встали на колени. Батюшка сказал: "Положите три поклона". Потом он стал молиться. Затем Батюшка начал свое слово:
— Прежде я говорил вам и теперь повторяю: смирение — это все. Есть смирение — все есть, нет смирения — ничего нет. Вы получили рясофор. Это не есть какое-то повышение, как например, в миру, когда дают офицерский чин. Там получивший считает своим долгом гордиться этим повышением. А у нас не так. На монашеском знамени написаны слова: "Кто хочет быть первым, да будет всем слуга". Смиряйтесь и смиряйтесь. Теперь вас более будет утешать благодать Божия, но и враг будет озлоблять.

Припомните, как вы поступали в монастырь, какие препятствия строил вам враг, чтобы не дать вам возможности поступить в св. обитель. Но Богу угодно было, чтобы вы поступили в монастырь, и враг как бы ослабил свою борьбу с вами, вас стала более утешать благодать Божия. А теперь враг опять с большей силой будет нападать на вас. Поэтому предупреждаю вас — будьте готовы к скорбям и искушениям. Надо все терпеть.

Более не помню сейчас. Затем Батюшка приветствовал нас с пострижением, и начал благословлять не по старшинству, а кто как стоял. И когда всех благословил, пожелал нам всякого успеха и сказал, чтобы зашли к о. Иосифу на благословение, что мы и сделали. О. Иосиф только благословлял и давал листочки.

Далее я поклонился у церкви до земли, пошел и у корпуса встретил о. Нектария и о. Иоанна-пономаря, они оба очень ласково поздравили меня, но слов я не помню. И наконец, я пришел в свою келейку, сотворил поклоны поясные и земные и возблагодарил Создателя за Его ко мне милости.

По немощи своей мы сели за стол подкрепиться чаем, хлебом, огурчиками и капустой. Вскоре я остался с Батюшкой один...
— Батюшка, года полтора или два тому назад вы дали мне по моей просьбе листики со стихотворением: "Молитва Иисусова". Я говорю: "Зачем так много?" А вы мне ответили: "Я хочу, чтобы вы шли этим путем, т. е. молитвой Иисусовой". Потом я говорю вам: "Вы мне дали эти листики и сказали, чтобы я шел этим путем, а одет я в подрясник 29 января, в день памяти св. Игнатия Богоносца". А вы мне ответили: "Больше сих узриши".
— Право, я совсем об этом забыл. Конечно, на вас теперь действует особая благодать... Вот и продолжайте путь молитвы Иисусовой... Я уже говорил вам, что монашество есть внешнее и внутреннее. Миновать внешнее нельзя, но удовлетвориться им одним тоже нельзя. Внешнее монашество можно уподобить вспахиванию земли. Сколько ни паши — ничего не вырастет, если ничего не посеешь. Вот внутреннее монашество и есть сеяние, а пшено — молитва Иисусова, которая освещает всю внутреннюю жизнь монаха, дает ему силу в борьбе, в особенности она необходима при перенесении скорбей, искушений...

Потом вот еще что. В Великую Субботу перед Светлой заутреней я был около Батюшки. Вот Батюшка мне и говорит:
—Вы, быть может, заметили, что я теперь стал к Вам строже. Мне, когда я был пострижен в рясофор, о. Анатолий в свое время сказал так: 'Теперь для вас начинается новая жизнь. И какое дает себе направление и настроение монах в первое время по пострижении в рясофор, то останется у него до гроба".
—Вот как, — я говорю, — а я думал, что настоящая монашеская жизнь начинается с пострижения в мантию.
—Да, время пострижения в рясофор имеет великую важность в жизни монаха. Поэтому вам надо быть теперь особенно внимательным к себе и избегать смехотворства, это я вам говорю.

Вчера бдение провели у Батюшки. Сегодня ходил к ранней обедне в монастырь, а сейчас только что вернулся с крестного хода на Пафнутиев колодец.

Погода чудная. Все ликует. На небе ни облачка. Скит просто радует. Красота.

День прошел тихо. Читал преп. Марка-подвижника.

3мая в понедельник вечером Батюшка оставил меня у себя. Батюшка сказал, что когда он был послушником, всеми гонимым и презираемым, настроение его было более радостное и светлое, чем теперь... Теперь ему приходится читать иные книги — книги душ человеческих. Затем Батюшка говорил мне:
—Не слушайте врага, внушающего вам, что впереди то время, когда вы по-настоящему займетесь чтением. Для вас теперь-то и идет самое учение.

Однажды Батюшка спросил меня:
—Когда вас постригали в рясофор?
—16 апреля.
—Каких святых?
—Св. муч. Ирины, Агапии и Хионии.
—Что значат эти имена? — Я посмотрел:
— Агапия — любовь, Ирина — мир, Хиония — снежная.
— Это значит, что вы должны иметь, по слову апостола, мир и святыню со всеми. Кроме этих добродетелей мира и любви, должны очиститься от страстей, Хиония — значит снежная. Вот и вам надо очистить свою душу, чтобы она была белоснежная, как сказано в псалме: "паче снега убелюся". А что дальше сказано? "Слуху моему даси радость и веселие". Это есть предвкушение блаженства по мере очищения, а потом уже "возрадуются кости смиренные". Здесь в псалмах тонкая последовательность...

Как-то на днях мне Батюшка сказал: "Вас Господь привел сюда. Словно вы для Оптиной, а Оптина для вас..."

В пятницу 14 мая Иванушка написал Батюшке письмо, а я это письмо передал. Прочитав его, Батюшка назвал это письмо страшным и решил, что Иванушке лучше жить в Москве, конечно, в монастыре. И вот на днях служили молебен напутственный, потом панихиду по старцам, а вчера Иванушка уехал. Мне его сердечно жаль.

Не помню хорошо — записаны ли у меня приблизительно такие слова Батюшки или нет:
— Доживу ли я до того времени, когда вы будете в мантии? Да... а тогда бы я сказал: "Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко..." Все это доказывает великую любовь ко мне Батюшки.

Есть немного времени, запишу то, что хотел. 26 октября 1909 г. я остался у Батюшки, стали мы читать книгу "На горах Кавказа" о молитве Иисусовой, необходимость которой Батюшка признает. Начали беседу, я почти ничего не говорил, а только слушал.
—Псаломское слово — троекратное повторение слов: "Обышедше обыдоша мя и именем Господним противляхся им" (пс. 117 ст. 10—12) вполне понимают делатели молитвы Иисусовой, хотя бы им этого никто не растолковывал... Это одно из самых ясных мест о молитве Иисусовой, коих очень много в Псалтири...

Томительное, часто безотрадное состояние, предваряющее получение молитвы Иисусовой внутренней, не бывает обязательно с каждым... Но общий порядок стяжания молитвы Иисусовой тот, что достигают ее трудами и скор-бями, в числе которых имеет себе место томительное состояние духа.
— В Казани, когда я был еще на военной службе, митрополит Петербургский Анатолий прислал мне только что вышедшую в печать книгу: "Откровенные рассказы странника". Я прочитал ее и говорю себе: "Вот еще путь спасения, самый краткий и надежный — молитва Иисусова. Надо принять это к сведению".

Достал я себе четки и начал Иисусову молитву. Вскоре начались разные звуки, шелесты, удары в стену, окно и проч. явления. Их слышал не только я, но и мой денщик. Мне стало страшно и ночевать одному, я стал звать к себе денщика. Но эти устрашения не прекратились, и я через четыре месяца не выдержал и бросил Занятия молитвой Иисусовой. Потом я спрашивал о. Амвросия об этом. Он мне сказал, что не должно было бросать.

Сегодня утром Батюшка взял Библию, раскрыл 3-ю книгу Ездры и, указывая на место, отмеченное синим карандашом, сказал мне: "Читайте". Я прочел: "ибо век потерял свою юность и времена приближаются к старости: так как век разделен на двенадцать частей и девять частей его и половина десятой части" (гл. 14, 10—12).

Батюшка закрыл Библию и начал говорить:
— Вообще эта книга таинственная. Многие делали вычисления, и у большинства конец падает на наше время, т. е. на 20-е столетие...

Под св. Пятидесятницу правили бдение у Батюшки. Во время правила Батюшка после чтения синаксаря немного с нами побеседовал. Между прочим Батюшка объяснил нам, что значат слова псалма: "Молнии и дождь сотвори". Под молнией разумеется гнев Божий на людей за грехопадение их в лице праотца Адама. И этот гнев продолжался до воплощения Христа Спасителя, когда была дарована людям благодать, которая в псалме названа "дождем". Вот вкратце беседа Батюшки.

В день Св. Духа беседовали с Батюшкой о молитве Иисусовой. Началось с того, что он задал мне вопрос:
— Какой признак Промысла Божия о человеке? — Я не умел ответить. Тогда Батюшка начал говорить:
—Непрестанные скорби, посылаемые Богом человеку, суть признак особого Божия промышления о человеке.

Смысл скорбей многоразличен: они посылаются для пресечения зла или для вразумления, или для большей славы... Но приобретение внутренней молитвы необходимо... Одна устная не достаточна, а внутренюю получают весьма немногие. Вот некоторые и говорят: "Какой же смысл творить молитву? Какая польза?" — Великая, только не надо ее оставлять.

Был у нас в скиту иеромонах Михаил. Он творид молитву, это я знаю, хотя и не входил с ним ни в какие отношения. Когда он скончался, и все ушли из его келий, я обратился к нему и говорю: "Батюшка, Батюшка. Помолись ты за меня". И вдруг я вижу: он улыбнулся. Сначала я испугался, а потом ничего. И это была такая улыбка, которую я никогда не забуду... Он читал Псалтирь.. Я подошел к аналою, взял псалтирь и развернул, где у него была закладка, т. е. где он кончил. Последний псалом в жизни он читал 117-й. Там говорится: "Отверзите врата правды, вшед в ня исповем ся господеви". Так может говорить душа, обретшая внутреннюю молитву...

Мы раскрыли псалтирь, и стали читать этот псалом. Он мне всегда нравился, а здесь еще более понравился. Затем Батюшка дал мне книгу Паисия Величковского, указав, что именно прочитать в ней.

10 июня Батюшка делал мне напоминание, что со сном надо бороться.
— Надо иметь желание и решение встать, тогда вы встанете вовремя. А если нет желания и решения встать во что бы то ни стало, то если бы над тобой колокольня была, и то проспишь.

Кроме того, молитесь своему ангелу-хранителю, а также св. Варсонофию Тверскому и Казанскому, которому дана благодать помогать от многоспания.

И еще говорил мне:
—Я вам и раньше говорил, что нужно приходить к службам до звона, чтобы звон заставал вас уже в храме. Почему так? Потому что в это время Матерь Божия входит в храм. Это я читал где-то прежде, Потом читал про Киевского о. Паисия... Это был подвижник-монах юродствовавший. Однажды он пришел к вечерне, отзвонили. В храме нет никого. Пономарь, оправив все, вышел из храма. Остался он один. Вдруг он слышит шелест, как будто кто идет. Он посмотрел и видит Величественную Жену высокого роста в сопровождении св. ап. Петра и еще кого-то. Она оглянула храм и произнесла такие слова: "К вечерне отзвонили, а монахов нет". Затем, обратившись к о. Паисию, благословила его, осенив широким крестным знамением, и пошла из храма, подымаясь в то же время от земли. О. Паисий вышел за Ней из храма, провожая ее взглядом. Она поднималась все выше и выше, пока не исчезла совсем из глаз о. Паисия...

Когда и о. Анатолий — великий старец — обращался к о. Макарию, то он ему тоже сказал, что необходимо ходить к службам до звона, что это очень важно.
— Почему? — спросил о. Анатолий.
—Потом скажу, — отвечал тот и через несколько лет сказал:
— Потому что в это время Божия Матерь входит в храм.

Также 11 июня Батюшка дал мне записочку с напоминанием, что надо читать письма о. Макария. Батюшка служит в монастыре.

Мы все готовимся. Сегодня Господнь сподобил меня исповедаться. В рясофоре я исповедуюсь в первый раз.

Сегодня Господь сподобил меня принятия св. Христовых Тайн. До трапезы я читал Батюшке из книги "На горах Кавказа" о третьей степени молитвы Иисусовой.

Вчера перед повечерием немного почитал дневник Батюшки. Я думаю внимательно его прочитать, ибо он есть отображение жизни и поступков Батюшки, которые для меня весьма важны.

Сейчас немного походил с Батюшкой по скиту. Погода чудесная. На душе спокойно. Слава Богу. Необходимое дело — откровение помыслов и дел. Необходимость эту я ясно вижу на самом деле.

Сегодня Батюшка мне сказал:
—Дал бы Господь пожить мне еще хотя до вашей мантии, чтобы вы укрепились в духе. Есть мантия вещественная, и есть мантия духовная. Надо, конечно, укрепляться в духе.
— А в чем же состоит это укрепление в духе? — спросил я.
—В самоотвержении Господа Иисуса Христа. В отвержении чего бы то ни было. Во вменении всего, яко уметы ради Господа. Это очень сложная психика духовной жизни.

Недавно я заметил, что пятисотница умиротворяюще действует на душу. Однажды я встал на совершение пятисотницы недовольный чем-то, с некоторым ропотом, осуждением и неразлучным с ним самооправданием. Когда же я кончил ее, что почувствовал в теле некоторую усталость от поклонов, а в душе умиротворение.

Был за бдением у Батюшки, обедня была в скиту и после нее молебен. А после молебна — общий чай по случаю мирских именин Батюшки — св. ап. Павла.

После чая я пошел к Батюшке. Батюшка сказал:
—Когда я учился, нас посылали в кузницу делать подковы. Там я видел, как мастер, сделав для ружья какую-то часть, начал ее закаливать, чтобы она не испортилась, когда ее будут пускать в дело.

Так вот и я хотел бы закалить вас, ввиду ожидающих вас впереди скорбей и искушений от демонов-бесов, от человеков, от соблазнов мира, которые вы должны будете перенести, пока не выйдете на широту христианской любви и свободы. — Я, помолчав немного, сказал:
— Батюшка, я прежде думал, что иноку бывают искушения только в начале или в половине его подвига, а недавно я прочел у еп. Игнатия, что монаху от начала его иноческой жизни и до гроба нужно быть готовым к перенесению скорбей и искушений. — Не помню, что на это сказал Батюшка. Вскоре я начал читать книгу "На горах Кавказа'* о молитве Иисусовой. Между прочим я прочел следующее: "Иноку, решившемуся проходить молитвенный подвиг, предстоят немалые труды, постоянные и многолетние, а также и разные скорби, но придет время, когда молитвенник увидит "Утро Воскресения Христова" и получит отраду." Как только я прочел это, Батюшка и говорит:
— Вот вы сейчас говорили, что всегда будут скорби. Да, но внутреннее состояние человека будет уже другое... — Я понял так, что хотя скорби и будут, но достигший молитвы будет их переносить легко, ибо с ним будет Христос, Который будет наполнять неизреченною радостию сердце подвижника, и эту радость о Господе не пересилит никакая скорбь.

В трапезу ходил в монастырь разговляться, ибо конец Петрова поста.

Последнее время я очень занят послушанием, мне даже временно дали помощника из монастыря — брата Игнатия. Ходил два раза к о. архимандриту и в монастырь по разным делам.

Давно не писал, и многое нужно записать. 5 июля я спросил Батюшку о значении и смысле заключения 5-го тома сочинений еп. Игнатия. Не берусь описать этот разговор, скажу только следующее:
— Пятый том сочинений еп. Игнатия, — говорил Батюшка, — заключает в себе учение св. отцов применительно к современному монашеству и научает, как должно читать писания св. отцов. Очень глубоко смотрел еп. Игнатий и даже, пожалуй, глубже в этом отношении еп. Феофана. Слово его властно действует на душу, ибо исходит из опыта...

10июля пошел с Батюшкой ко бдению, но Батюшка постоял очень немного и, позвав меня, пошел из храма домой и сразу лег в постель. Сначала я почитал ему немного из книги "На горах Кавказа", потом немного поговорили.
—Хорошо мне сейчас с вами, истинно говорю вам, ибо души у нас звучат в один тон... Ничего я не ищу, только Господа Иисуса. А что мне в том, что все мне кланяются... — Потом Батюшка перестал говорить, ему становилось все хуже и хуже, был сильный жар и лихорадило.

11 июля к обедне мы не пошли. Батюшка лежал. Послали за фельдшером о. Пантелеймоном. Приходил о. Феодосии и о. архимандрит. Вечером часов в 7-8 пришел опять о. Феодосии. Батюшка позвал меня, велел найти чины пострижения в рясофор, мантию и схиму, а затем позвать о. Нектария и о. Кукшу, что я и исполнил. Начали все готовить для пострига Батюшки в схиму. Когда я был один с Батюшкой в его кабинете и доставал разные вещи, Батюшка сказал:
—Должно быть, придется нам расстаться: что я не докончил, пусть совершит благодать Божия... — Слезы подступили у меня к горлу...

Наконец, все было готово и начался постриг. Я пел, но очень слабо вместе с другими, потом держал книгу Батюшке, чтобы давать ответы на вопросы. Потом держал книгу о. Феодосию.

Наконец, надели на Батюшку схиму, я взглянул, и слезу опять начали подступать к горлу, но я удержался. Постриг кончился, мы все подходили поздравлять и принять благословение. Затем Батюшка дал по баночке варенья всем, участвовавшим при постриге, кроме нас. Когда все вышли, Батюшка сказал: "Теперь должна начаться другая жизнь". Часам к 10-ти все окончили, прочли вечерние молитвы и легли спать.

12 июля Батюшка приобщился св. Христовых Тайн, ему стало легче. 13 июля навещал Батюшку о. Иосиф. В тот же день Батюшка говорил мне:
— Схима — это край: или смерть или выздоровление. Я чувствую, схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка. О. Нектарий теперь мой восприемный отец. Приходит он сегодня и говорит, между прочим, следующее: "А вот на трапезе сегодня читали: один монах умер и ожил, и рассказал братии, что ему было сказано, что дается отсрочка на 15 лет. И ровно через 15 лет в этот день он действительно скончался...

Затем о. Феодосии говорил, что замечал у меня уже недели три опухоль на лице, и поэтому сразу предложил мне схиму, указывая на опухоль, как на признак смерти. Я сказал: "Да будет воля Божия", ибо страшно отказываться от схимы. Схима дает прощение всех грехов. Кроме того, у меня было чувство смерти, а о. Феодосии говорит: "Кто может ручаться, что вы останетесь живы эту ночь?" Я согласился, и о. архимандрит охотно согласился, и вот я пострижен. — Потом Батюшка сказал:
— Да воздаст вам Господь, что ходили за мной. 14 июля, между прочим Батюшка сказал:
— Я чувствую, что началась во мне новая жизнь: в чем она, я и сам хорошо не знаю, чувствую усиление бурь... — А в другой раз сказал, что чувствует в себе прилив новых сил.

Все эти дни я ночевал у Батюшки. Вчера ходил в больницу, нога опять что-то заболела. Правили у Батюшки сокращенное бдение. Он хотя и оправился, но не совсем. Слава Богу за все, что будет дальше.

22числа Батюшка дал мне голубой шелковый поясок с белыми украшениями и словами: "Боже во имя Твое спаси мя", и благословил надевать его по праздникам и когда буду приобщаться.

23июля к Батюшке приезжал из Шамордина убогий и блаженный Гаврюша. Он — мантийный монах. Батюшка говорил, что его постригал о. Амвросий. На меня он произвел хорошее впечатление. Приезжал он к Батюшке поздра-вить с принятием схимы. Очень мне понравилось, как он обрадовался и даже засмеялся чисто по-детски, когда Батюшка дал ему конфет и пряников. В тот же день Батюшка говорил, как глубоко таинственны события нашей жизни.
— Я сейчас вдруг вспомнил: когда я ездил из скита в Воронеж к святителю Митрофанию, меня позвал к себе пить чай иеромонах, стоявший у мощей Святителя. Я пошел. Он очень радушно принял меня и между прочим взял и надел на меня схимническую шапочку свят. Митрофания, которая у него хранилась, как святыня. Вот, значит, когда я был уже предназначен к схиме. Затем я спрашиваю: "Как ваше святое имя?" А он отвечает: "Грешный Варсонофий". Конечно, я тогда из этого ничего не понял. Вот видите, какая глубина, к чему не коснись.

Также помните, мы разбирали обстоятельства вашего поступления в скит относительно иконы Божией Матери "Нечаянная радость". Какая нам тогда открылась глубина... И будет вам эта радость при кончине. Та радость будет уже началом вечной радости...

Был за обедней, стоял довольно легко, хотя экзема на ногах не прошла еще, а расширение вен дает себя знать. Полагается крестный ход. Монастырские ходили на свой колодезь, а мы — скитяне — на свой Амвросиев. Был водосвятный молебен, и я читал Апостола.

После молебна пошли на трапезу. Трапеза была очень вкусная: на первое вместо винегрета были жареные грибы с картофелем. После трапезы читал. Окончил 5-й том еп. Игнатия. Да, у него был ангельский ум. Осталось окончить выписки из этого тома. Погода осенняя. Дождь идет целый день.

Сегодня ходили принимать св. воду в монастырь. Затем я сподобился исповеди. Еп. Игнатий пишет, что покаяние, кроме того, что очищает соделанные согрешения, открывает глаза, так что человек начинает видеть другие свои согрешения, которых прежде не замечал или забыл. Это я теперь испытываю на опыте в своей личной жизни.

Скитская братия приобщалась св. Христовых Тайн, а я не сподобился. Батюшка благословил готовиться на завтра. Вчера за бдением устал порядочно.

Иногда я чувствую, что молитва Иисусова легко творится, а иногда — трудно, чувствуется сухость, и себя приходится принуждать к молитве. Я сказал об этом Батюшке. Он ответил, что это ничего, что это принуждение себя и понуждение на молитву очень нужно в молитвенном подвиге.

Сегодня сподобился принятия св. Христовых Тайн. Ходил в монастырь поклониться св. иконе Божией Матери Калужской.

Батюшка и вся братия пошли в монастырь на постриг, а мне Батюшка благословил остаться и заняться одним весьма нужным делом. По окончании решил воспользоваться временем для записи беседы.

Итак, по открытии Батюшке своих немощей за день, я что-то спросил о молитве, и Батюшка начал говорить:
— Первый от Господа дар в молитве — внимание, т. е. когда ум может держаться в словах молитвы, не развлекаясь помыслами. Но при такой внимательной, неразвлекательной молитве сердце еще молчит. В этом-то и дело, что у нас чувства и мысли разъединены, нет в них согласия.

Вторая молитва — второй дар — это молитва внутренняя, т. е. когда мысли, чувства в согласии направлены к Богу. До сих пор всякая схватка со страстями оканчивалась победой страсти над человеком, а с этих пор, когда молятся ум и сердце вместе, т. е. чувства и мысли в Боге, страсти уже побеждены. Побеждены, но не уничтожены, они могут

ожить при нерадении. Здесь страсти подобны покойникам, лежащим в гробах, и молитвенник, чуть только страсть зашевелится, бьет ее и побеждает.

Третий дар есть молитва духовная. Про эту молитву я ничего не могу сказать, здесь в человеке нет уже ничего земного. Правда, человек еще живет на земле, по земле ходит, сидит, пьет, ест, а умом и мыслями он весь в Боге на небесах. Некоторым даже открывались служения ангельских чинов. Это молитва — молитва видения. Достигшие этой молитвы видят духовные предметы, например, состояние души человеческой так, как мы видим чувственные предметы, как будто на картине. Они смотрят уже очами духа, у них смотрит уже дух. Постоянно ли они находятся в видении, или по временам, — не знаю. Они не говорят о том, что видят, редко открывают другим свои видения. Как-то, помню, Батюшка говорил, что схимник называется "молитвенником за весь мир".

Все эти дни было много дела, и особенного ничего не припомню.

Уже две недели ничего не писал. Эти дни я открывал свои помыслы Батюшке ежедневно. Потом я сказал Батюшке, что получил от Иванушки письмо, ответил ему и послал ему то, что он просил. Батюшка сказал, что ему жаль Иванушку. Поговорили о нем немного, и Батюшка сказал мне:
— Нет, Вы уже нас не оставляйте. — А перед этим, после откровения помыслов, Батюшка сказал:
— Святые отцы учат: со всякой страстью борись, но от блуда спасайся бегством... Да, а нам приходится почти от всякой страсти спасаться бегством. Под бегством здесь разумеется не буквально бегство: ощутил в себе блудную страсть — так и уходи из обители. Нет, под бегством разумеется имя Господа Иисуса, молитва Иисусова, ибо сказано: "камень прибежище заяцем". Под зайцами разумеются все робкие, слабые и смиренные, которые не могут бороться со страстями своими силами...

Сегодня день кончины старца о. Макария. 50-летний юбилей со дня его блаженной кончины. После трапезы Батюшка сказал нам краткое слово.
— На каждом из нас лежит обязанность подражать тем святым, имена которых мы носим. Батюшка о. Макарий носил имя преп. Макария Египетского, житие которого сейчас читалось. Вы слышали, когда читали, как сказал преподобному диавол: "Ты мало спишь, а я вовсе не сплю; ты много постишься, а вовсе не ем. Одним ты меня побеждаешь". — "Чем?" — спрашивает святой. "Смирением", — отвечает диавол".

Вот эту-то добродетель смирения, подражая житию своего святого, и положил в основание своего подвига наш приснопамятный старец Макарий. Ибо, если смирение необходимо для всех христиан вообще, то для иноков в особенности. Есть смирение — все есть, нет смирения — ничего нет. Смиренный высок перед Богом, хотя бы он был и совершенно неграмотный.

У о. Макария в письмах постоянны напоминания о смирении. Будем почаще заглядывать в них и учиться смирению сперва из книги, а потом, по милости Божией, понемногу будем вводить его и в свою жизнь... Да поможет нам Господь молитвами приснопамятного старца о. Макария и да утвердит в этой высокой добродетели смирения.

Праздникождества Пресвятой Богородицы. Мы все пошли ко бдению в монастырь. Когда я вышел из храма, была чудная ночь. Необыкновенная картина: облитые лунным светом памятники и могилки. Тишина, лишь слышится из храма пение Божественных словес. Я пошел поклониться могилкам этих великих старцев.

Около могилки о. Льва стоял недвижно монах, опершись на решетку соседней могилы. Лица его я не разглядел. Быть может, этот монах — молитвенник с поэтической душой, погруженный в молитвенный восторг.

Наконец, я пришел в скит и пошел в келию, творя молитву Иисусову. Скит был тоже, как и лес, необычайно красив.

9 сентября, когда Батюшка перебирал свои разные священные предметы, например, образочки, четки, разные вещицы от мощей и пр., я напомнил Батюшке, что он хотел дать мне четки. Батюшка достал и подарил мне четки. Спаси его Господи.

Вчера за бдением Батюшка читал выписки из св. отцо.в, главным образом, о молитве, немного поясняя их своим рассуждением. Мне очень понравилось. Записать трудно по недостатку времени.

Сегодня воскресенье, и я все время читаю хорошую книгу "Путь ко спасению". Эта книга была первой, которую я читал в жизни, когда возбудила меня благодать Божия от спокойного желания во грехе. Поэтому Батюшка мне однажды сказал, что эта книга должна быть моей настольной книгой.

Редко приходится писать. Жизнь, в особенности внешняя, идет обычно, ровно. Недавно Батюшка сказал мне:
— В Евангелии сказано: "молитесь за врагов ваших" — и действительно, враги наши, желая нам досадить и сделать что-либо злое, делают это исключительно по своему нерасположению к нам, но по большей части своим злом пресекают еще большее зло, которое грозило нам.

Например, один человек, узнав про другого, что тот хочет жениться на хорошей девушке, написал ложное письмо этой девушке, в котором всячески очернил его, и этим расстроил партию. Проходит несколько лет, и этот человек, который хотел жениться, ушел в монастырь Богу служить.

А если бы он женился, то, будучи связан, не мог бы этого сделать. Вот и спрашивается, что клеветой принесено: вред или польза? — Конечно, польза, — клеветник оказался этому человеку благодетелем.

Я прочел у еп. Феофана в "Пути ко спасению", что надо отыскивать в себе главную страсть. Я подумал и не смог остановиться ни на какой страсти. Я сказал об этом Батюшке, и он мне ответил, что "надо молиться, чтобы Господь открыл эту главную страсть, сам ее не найдешь. А найти ее очень важно для того, чтобы знать, куда направить свои силы, т. е. знать, с какой страстью преимущественно бороться".

Сегодня день моего рождения, мне исполнилось 22 года. Батюшка служил. В конце обедни, когда Батюшка вышел с крестом животворящим, сделав отпуст, он сказал:
—Честные отцы и братии. Вот я с животворящим крестом в руках прошу и умоляю вас прекратить между собой неудовольствия. Неудовольствия, если не сказать вражда, увеличиваются. Если это так в миру, то да не будет сего между нами в обители. Первая заповедь — любовь. Ап. Павел сказал: "Если я говорю языками ангельскими и человеческими, но любви не имею, то я — ничто; если я имею дар пророчества, а любви не имею, то я кимвал звенящий". Любовь выше всего. Я вам решил это напомнить в день памяти св. Иоанна Богослова — апостола любви. Не останавливайтесь на одной внешней исправности, хотя и она нужна, но главное — это искоренение из сердца страстей, в особенности злобы...

Вот общий тон и содержание сказанного Батюшкой.

26 сентября вечером на откровении помыслов Батюшка сказал по поводу читанного на трапезе о талантах.
—В Евангельской притче о талантах сказано, что один раб закопал свой талант, данный ему от Бога, в землю. Некоторые понимают слова "закопал в землю" буквально, как есть. Весь свой талант, данный Богом, человек употребил исключительно на приобретение земного, суетного, тленного — ничего для жизни будущей, вечной он не приобрел. Так, например, профессора, ученые, если они ограничились только научными знаниями, ничего не делая полезного для своей души, то, конечно, они зарыли свой талант в землю. А вы, оставив весь этот тлен, ушли во святую обитель, значит не зарыли свой талант. Это я говорю вам для укрепления Вашего...
— А вот, Батюшка, в поучении, которое я читал, сказано, что если человек имеет возможность или дар проповедовать, учить и этого не делает, то значит он зарывает талант в землю. А из жития святых и современных подвижников известно, что многие, например, преп. Арсений Великий, имели возможность учить и проповедовать, но молчали по смирению. Как это примирить со сказанным в поучении?
—Кому что дано: кому деятельность, кому безмолвие, даров Божиих много. Преп. Арсению дано было равноангельское житие — служить Богу в безмолвии. Другие, наоборот, служат Богу в кипучей деятельности. Но уподобляются зарывающим свой талант те, которые отказываются от того, куда их поставляют, согласно воли Божией. Например, преп. Серафим Саровский отказался от настоятельства, и что же? Едва не впал в отчаяние, перенес великие скорби и искушения. Ему потребовалось подъять на себя великий подвиг — трехлетнее стояние на камне, чтобы побороть эти искушения. Вот что значит отказываться.

Так вот и я стою на этом месте. Боюсь отказываться. О. архимандрит говорил мне: "А перенесете ли вы то, что может случится, если Вы откажетесь?" Вот я и стою...

Еще Батюшка рассказывал мне, какие у него были скорби, и как Господь всегда избавлял его Своею благодатию.
— Это я вам говорю для того, чтобы поселить в вас веру в Господа, потому что вам придется ее впоследствии показать. Одна у меня надежда — на Бога, истинно говорю вам: "не надейтеся на князи, на сыны человеческие..."

Еще как-то Батюшка сказал мне:
— Вы поступаете в монашество при самых благоприятных условиях, потому что позже будут вам великие скорби, но вы их перенесете, ибо уже окрепнете, и они послужат для прославления имени Божия и для получения венцов...

Иногда из слов и дел Батюшки я вижу, насколько мне доступны, мудрость и рассуждение Батюшки, вера в Бога, надежда на Его милость и другие иноческие добродетели, а я истинно нищ и убог есмь. Далеко не всегда сознаю я это, но бывают минуты. Господи, даждь мне смирение.

Вчера ко бдению я пришел во время литии, был задержан Батюшкой. Когда я шел от бдения, была прекрасная лунная ночь, но я мало обращал внимания, так как ноги очень устали, и было морозно, думал как бы поскорее в келию придти.

К обедне меня разбудил мой сосед Григорий, спаси его Господина то проспал бы. Пришел в церковь минут за пять до звона. Люблю я придти в храм за 15—10 минут до звона и сесть, творя молитву Иисусову. Я замечал, что после этого всегда уже и за службой легко творится молитва Иисусова. А если придешь не заблаговременно, то иногда очень долго не наладишь себя на молитву Иисусову.

Вечерком ходил с Батюшкой немножечко по скиту и на ходу открывал помыслы.

Бдение правили у Батюшки. Батюшка служит в монастыре. Я к обедне не ходил, а в 6 часов утра поехал на скитскую дачу по поручению Батюшки. Скорбь всем истинно любящим обитель нашу святую... Пока скит еще стоит в стороне. Но вот сию минуту комиссия пришла осматривать наш новый храм. Как и зачем — не знаю.

Как-то Батюшка сказал мне, что о. Макарий — великий старец — через каждые три года перечитывал Авву Дорофея и Лествицу и находил все новое и новое, ибо рос духовно. Перечитывал их Батюшка, и мне сказал, что надо через каждые три года.

Батюшка благословил мне прочитать житие преп. Никадима Кожеезерского чуд. (3 июля), а потом благословил начать изучение устава Богослужения. Батюшка прибавил, что это нужно для всякого послушника. За разрешением недоумений Батюшка благословил обращаться к о. Кукше, а в пособие взять из библиотеки книгу Булгакова. Праздники Батюшка благословил употреблять на чтение, так как это единственно свободное у меня время, но благословил делать и проходки по скиту или за скитом, сказав, что это для меня будет полезно.

Читал письма старца Макария. Батюшка говорил мне, чтобы в один день я не брал разных книг: то ту, то другую — а чтобы читал что-либо одно.

Вчера приехал в Оптину Иванушка, ночевал у Батюшки. Сегодня был я на водоосвящении в новом храме. Иванушка почти весь день был у меня, ночует опять у Батюшки. Не знаю, что про него сказать. Спаси его, Господи, и помилуй, ими же веси судьбами.

Приезжал к Батюшке некто Е. Н. Погожев, про него мне Батюшка неоднократно говорил, а ему говорил про меня, как принадлежащего прежде к интеллигентной среде, бросившего все это и пришедшего в скит. Вот он и попросил Батюшку, чтобы нам познакомиться и побеседовать, что Батюшка и разрешил, послав меня к нему в приемную. Это было перед самой трапезой, и нам не удалось побеседовать. Тогда он просил Батюшку дозволения придти перед бдением. Батюшка дозволил. В начале 6-го часа я опять пришел, и мы беседовали до самого благовеста ко всенощной. Он много меня расспрашивал о причинах и обстоятельствах моего поступления в скит. Касались монашества, св. отеческих писаний и вообще духовной жизни. Е. Н. обещал мне прислать книгу своего составления "Современные подвижники". Спаси его, Господи.

29 числа Батюшка объявил сначала мне, а потом Иванушке, что о. архимандрит согласен опять принять его. Сегодня он уехал по своим делам в Москву, где хочет выждать время, не освободится ли келия, так как двоих будут призывать через неделю.

Открываю помыслы и чувствую благотворность сего. Спаси Господи, Батюшку.

28-го поздно вечером скончался о. Пимен. Говорят, что он сковырнул прыщик на лбу, от чего начало опухать лицо, и скончался он не то от рожи, не то от воспаления, которое передалось в мозг. Дай Бог ему царство Небесное. Батюшка его любил и мне говорил, что о. Пимен был действительно монах.

Эти дни я был занят составлением ведомостей. Сегодня читал на трапезе. Батюшка на трапезе не был. Чувствую общую слабость. Читаю письма о. Макария.

28 октября приехал в Оптину граф Лев Толстой. 29 числа уехал из Оптиной, не побывав ни у о. архимандрита, ни у батюшки, ни у о. Иосифа. Доехав до ст. Астапово, он почувствовал себя нехорошо и далее не поехал.

Подробностей не знаю, только св. Синод благословил о. Иосифа (так как граф знал и был у о. Иосифа) ехать к графу для убеждения его в истинах Св. Православной Церкви. О. Иосиф хотел ехать, но почувствовал сильную слабость, отказался. Тогда телеграммой было дано благословение Батюшке ехать вместо о. Иосифа. Вчера вечером Батюшка начал собираться. Я почему-то волновался внутренне, но после чтения канонов и акафистов и вообще вечернего молитвенного правила, я успокоился. Батюшка сказал мне, что полагает меня взять с собою.

Около 12 часов ночи мы, все уложив, разошлись по келиям. Встал я сегодня в 4 часа утра, в шестом часу я с пономарем и о. Нектарием отправили молебен. Батюшка стоял в алтаре. Затем, после молебна, все пошли к Батюшке. Позже я пошел в келию, окончательно собрался и, наконец, пошли в монастырь к о. архимандриту. Батюшка с о. Феодосием шли впереди (о. Феодосии пришел к Батюшке для исповеди его и вообще как духовник). Я шел сзади, брат Григорий рядом со мной нес сумку. Придя к о. архимандриту, все пошли по своим делам, а я с братом Григорием дожидались.

Вдруг меня позвал Батюшка, объявил, что я остаюсь и простился со мной. Я все-таки дождался отъезда Батюшки, и когда он уехал, я пошел на могилки к старцам, помолился за Батюшку и за себя и пошел в скит. Зайдя в келейную Батюшки, я напился чаю, отпустил закупщика и пришел в келию. Волнения не чувствовал. Я помолился о благополучии Батюшки и сел писать этот дневник. А вчера чувствовал волнение, не то грустно, не то скорбно мне было. Господи, спаси Батюшку, и буди воля Твоя.

Вчера написал Иванушке письмо, а от него получил 31 октября. Особого ничего не было в письме.

Вчера Батюшка дал мне четыре носовых платка. Принеся их в келию, я сам себе сказал:
—Платки, платки, не придется ли мне вами утирать слезы во время скорби?

Сегодня с утра занимался письменными работами. На душе покойно. За Батюшку по силе молюсь. Как и что с Батюшкой, пока еще ничего не слышно. Читал сегодня за обедней Апостола.

Бдение в телесном отношении было нетрудно стоять, и молитва шла довольно легко. Сегодня обедню также стоял легко. Правили службу воскресную и Божией Матери Скоропослушнице.

Я по силе помолился о Благополучии Батюшки перед Ее святой иконой. Чувствую в теле слабость, хотя и небольшую. Думаю записать то, о чем с Батюшкой говорил на днях.

Я спрашиваю Батюшку:
—Исповедь и откровение обязательно должны быть у одного лица или можно у одного исповедоваться, а другому открывать помыслы?
— Конечно, исповедь — одно, откровение помыслов — другое. Св. отцы пишут: когда не к кому обратиться, то избери себе единодушного брата и ему Открывай свои помыслы. Помыслы можно открывать даже не имеющему священного сана... (о. Иосиф, о. Нектарий).

2-го ноября также немного побеседовали. Между прочим, Батюшка рассказал, как он первый раз приехал в Оренбург, когда ему было лет 8-9. Был он и ранее, но совсем младенцем, вследствии чего ничего не помнит. Приехал Батюшка с отцом своим и попросился походить по городу. Отец дозволил.

Вот побежал отрок Павел, нынешний Оптинский старец, бежит и видит собор Спас Преображенья, прекрасный собор, громадная колокольня. Посмотрел, бежит далее, видит другой собор — Введенский, посмотрел и далее бежит мимо губернаторского дома к Троицкому собору, а от Троицкого собора выбежал на площадь. На площади многолюдство, базар. Пробираясь сквозь толпы народа, он вдруг увидел карлика, махающего длинной палкой. Испугавшись этого карлика, он спрятался за народ.

"Вот", закон.......................................

Дальнейшие сведения очень кратки. Известно, что он был пострижен в мантию 24 мая 1915 года. Посвящен в сан иеродиакона 10 апреля 1916 года, в сан иеромонаха 3 ноября 1917 года.

Сохранилось единственное письмо его к матери от 1922 г. уже после революции и нескольких его проповедей.

СОДЕРЖАНИЕ	ВПЕРЕД

http://www.hesychasm.ru/index.htm