2. В своих богословских размышлениях преп. Максим примыкает к Ареопагитикам. В учении о Богопознании он почти повторяет Евагрия... В Своём безпредельном существе, в преизбыточной полноте Своего бытия Бог непостижим для человека и для всякой твари. Для тварного ума доступно только познание о том, что Бог есть, - и есть, как Перво-Причина всего сущетворимого. И вовсе недоступно познание существа Божия. "Веруем, что Он есть, но никак не дерзаем исследовать, что есть Он по естеству, как то делает демонский ум" (конечно, безплодно)... О Боге тварный разум достойно свидетельствует только в отрицаниях, тем исповедуя совершенную неприложимость к Божественному бытию каких-либо логических категорий и понятий. Ибо Бог выше всего, выше всякой сложности и множественности... И, однако, познание Бога в Его превысшем бытии возможно. Но не в понятиях разума, а в сверх-мысленном видении, в экстазе... Самое апофатическое отрицание есть вместе с тем и отречение. Отречение и умолкание мысли, отречение и высвобождение её из категориального строя дискурсивного познания. Иначе сказать, исхождение или исступление мысли, т.-е. экстаз. Весь смысл апофатического богословия в том, что оно напоминает об этом экстатическом опыте ("мистическое богословие")... Как и у мнимого Дионисия, у Максима апофатика не диалектична. Это "не" сверх диалектических антитез и даже выше антиномий. Это "не" требует полного молчания, призывает к самоопределению изрекающей и изрекаемой мысли. И вместе с тем, это есть призыв познать Бога, но не как Творца, и не в тех Его совершенствах, которые открываются в делах и творении... Прежде всего можно и нужно познавать Бога "из величия дел". Но это ещё предваряющее познание. И предел и цель Богопознания в том, чтобы увидеть Бога, - чтобы в подвиге и творческом порыве, чрез самоотречение и любовь, ум воспарил в премирный мрак Божественной Тайны, и в молчании встретил Бога лицем к лицу, и жил в Нём. Это есть некое "возвращение" ума (epistrofh). Бог выступает в мир, в неких познавательных образах, чтобы явить Себя человеку; и человек выступает навстречу, выступает из мира, чтобы найти Бога, как Он пребывает вне мира. Это возможно. Но только в экстазе. Иначе сказать, чрез превышение меры естества ("сверх-естественно"). По естеству тварный ум не в силах непосредственно познать Бога. Но это ему подаётся свыше... "Душа никогда не может проторгнуться к познанию Бога, если Сам Бог, по благоснисхождению к ней, не коснётся её и не возведёт её к себе. И ум человеческий никогда бы не смог настолько подыматься, чтобы воспринимать некое Божественное озарение, если бы Сам Бог не восторгал его, насколько возможно для человеческого ума быть восторженным, и не просвещал его Божественными осияниями"... Однако, никогда не действует Дух Святый вне познавательных сил человека, и не отменяет, как и не поглощает их Своим действием, но возвышает их. Экстаз возможен только через подвиг. Путь Богопознания есть лестница, уходящая верхом своим в Божественный мрак, в "место безвидное и беспредметное". И постепенно нужно забывать обо всём. Нужно забыть о всей твари, отвлечься от всего тварного, даже и в качестве сотворённого Богом. Нужно погасить в себе любовь к твари, хотя она и создана Богом. Ум слепнет в "таинстве любви" ко всему кроме Бога. "Когда, по влечению любви, ум возносится к Богу, тогда он ни самого себя и ничего из сущего совсем не ощущает. Озаряемый безмерным Божественным светом, он бывает безчувствен ко всему сотворённому, как чувственный взор не замечает звёзд по возсиянии солнца... Блажен человек, который, минуя все твари, непрестанно услаждается Божественною красотою"... Это есть именно отречение, не только отвлечение... И это есть преображение самого познающего... Экстаз есть прямая и непосредственная встреча с Богом, поэтому познание Его по существу. И вместе с тем - обожение ума, преображение самой стихии мысли... Дух Святый охватывает всю душу и как бы претворяет или "прелагает" её. Это состояние благодатного усыновления, и душа приводится к единству сокровенного бытия Отца... В чистых сердцах Бог силою Духа начертывает свои письмена, как писал некогда на скрижалях Моисеевых. В святых вселяется ум Христов, - "не по лишению собственной нашей умственной силы и не как лично или по существу переходящий на её место, но как Своим качеством освещающий силу нашего ума и к одному с Собою приводящий его действие" (срв. дальше об уподоблении Христу и о мистическом вселении Христа в человеческие души...). "Озаривший сподобляется совозлежать с Женихом - Словом в сокровещнице тайн"... Это высшая и последняя ступень (предел обожения в Воплощении Слова и в том ведении, которым обладал ум человеческий во Христе по силе ипостасного единства). Но и возвращение к первому и начальном... В этой жизни немногим дано было достигать этих таинственных высот, - великим святым и тайновидцам, Моисею на Синае, апостолам на горе Преображения, Павлу в его восхищении до третьяго небесе. Полнота Богопознания осуществится и станет доступна уже за гранями этого мира, в веке грядущем. Однако, именно в экстазе всё оправдание познавательного подвига... - Путь к экстазу есть "чистая молитва" (срв. у Евагрия). Это, прежде всего, совершенная собранность и обнажённость духа, - обнажённость от всякой мысли, от всех умственных образов вообще. Такая обнажённость есть дар и благодать. "Благодать молитвы соединяет наш дух с Богом. И соединяя разобщает от всяких мыслей. И живя с Богом становится он богообразным"... Обнажённость ума означает восхождение выше всяких образов ("эйдосов") и соответственное преображение самого ума, достигающего тоже простоты, единовидности и без'образности... "И когда в молитве имеешь ум, отрешённый от материи и от образов, знай - ты достиг в меру безстрастия и совершенной любви"... Движущая сила подвига и есть любовь (agaph). "Любовь есть такое расположение души, когда она ничего из существующего не предпочитает познанию Бога. И в такое состояние любви невозможно придти тому, что имеет пристрастие к чему-либо земному"... О высших ступенях любви преп. Максим говорит часто уже как об эросе ("Божественный Эрос", o qeioV erwV)... - Об этих несказуемых тайнах священного изступления и любви апофатическое богословие только свидетельствует. Вся апофатика в этом смысле насквозь символична. И к тому-же Богопознание есть всегда путь, непрестанный и нескончаемый, где конец всегда означает начало, и где всё пока только отчасти и в зерцале или в гадании... Однако, основная тайна "мистического богословия" открыта каждому и для всех, ибо это есть преводогмат христианской веры. Это есть тайна Троичности. И весь пафос Богопознания в уразумении это тайны. Ибо это есть уже знание о Боге в Его собственном существе. Эта тайна изречена и сказуема в словах. Но должна быть постигнута в опыте, как таинство совершенного Единства (срв. у Каппадокийцев, особенно у Григория Богослова, и у Евагрия). Иначе сказать, она должна быть постигнута через опыт обожения, через жизнь в Боге, через явление Троичности в самой познающей душе. И снова вполне дано это будет уже только некогда, в последнем обожении, как совершенное явление Троицы. - Тайна Троичности есть тайна внутри-Божественной жизни. Это есть Бог вне Откровения, Deus Absconditus. Но узнается она только через Откровение, через Богоявление (теофании), - через явление и нисхождение Слова в мир. И в Слове и через Слово познается Бог Троица. Через Слово весь мир таинственно пронизан Троическими лучами. В каждой вещи можно узнать неразлучные действия Трёх Ипостасей. Всё есть, разумно и живёт. И в Божественном Бытии мы созерцаем безначально рождаемую Премудрость и вечно источаемую Жизнь. Так Божественная Единица открывается, как Троица, - Триипостасная Монада, "Трёх Безпредельных сращенность безпредельная"... Не "одно в другом", и не "одно и другое", и не "одно сверх другого"... Но Троица сразу есть и Единица. Бог весь есть Троица без разделения, и весь Единица без слияния... И этим снимается и ограниченность эллинского политеизма, и сухость иудеского монотеизма, тяготеющего к некоему безбожию. О Христе Иисусе несть эллин, ни иудей. Это значит, что через Христа сняты противоречия в учениях о Боге, - в откровении Троицы... Особо нужно отметить, что преп. Максим учил об исхождении Духа от Отца "чрез рожденнаго Сына" (срв. у каппадокийцев). Это есть ничто иное, как утверждение неизреченного (но необратимого) порядка ипостасей при совершенном единосущии Троического бытия. Очень любопытно, что преп. Максиму пришлось высказаться о западном filioque(в письме к кипрскому пресвитеру Марину; сохранилось только в отрывках, читанных на Флорентийском соборе). Успокаивая восточных, Максим объяснял. что "западные не представляют Сына причиной Духа, ибо знают, что Отец есть единая причина Сына и Духа, Одного по рождению, Другого по исхождению, и лишь показывают, что Он чрез Него исходит, обозначая тем сродство и неразличность сущности". Здесь преп. Максим всецело в кругу древней восточной традиции. - Тайна Троичности выше познания. И вместе с тем именно в ней опора познания.

3. Всё в мире есть тайна Божия и символ. Символ Слова, ибо Откровение Слова. Весь мир есть Откровение, - некая книга неписанного Откровения. Или, в другом сравнении, - весь мир есть одеяние Слова. Во многообразии и красоте чувственных явлений Слово как бы играет с человеком, чтобы завлечь его и привлечь, - чтобы он поднял завесу, и под внешними и видимыми образами прозрел духовный смысл... Бог Слово есть Бог Откровения, Deus revelatus. И всё, что говорится о Божестве в Его отношении к миру, сказуется именно и прежде всего о Боге Слове. Божественный Логос есть начало и конец (цель) для мира, arch и teloV, его зиждущая и хранительная сила, - предел всех тварных стремлений и "движений". И мир существует и стоит именно чрез это "причастие" Божественным "логосам" или "энергиям", чрез некое участие в Божественных "совершенствах". И вместе с тем движется к Богу, к Богу-Слову. Весь мир в движении, в стремлении. Бог выше движения. Не Он движется, но к Нему движется Им созданный, воздвигнутый и подвигнутый тварный мир (срв. Ареопагитики)... Задача познания именно в том, чтобы увидеть и распознать в мире его первотворческие основания, опознать мир, как великую систему дел Божиих, как систему изначальных Божественных действий, изволений и прообразов. Ум должен выйти из чувственного плана, высвободиться из условностей внешнего, эмпирического познания, - и взойти к созерцанию, к "естественному созерцанию" (fusikh qewria), то-есть к созерцанию "естества" (или природы) в его последних Божественных определениях и основаниях. "Созерцание" у преп. Максима есть именно это искание Божественных "логосов" бытия, созерцание Слова в творении, как Зиждителя и Творца. Это снова возможно только чрез подвиг. Увидеть всё в Слове и прозреть всюду свет Слова может только преображенный ум. Солнце Правды просиявает в очищенном уме, и всё для него выглядит иначе. Не подобает человеку дерзновенно обходить эти косвенные пути знания и своевольно прорываться к Неприступному и Невместимому. Есть своя постепенность в духовной жизни. "Созерцание" есть высокая ступень в духовном становлении, предпоследняя (и неизбежная) ступень, на самом пороге таинственного изступления, восторгающего душу в пресущественный мрак Троического бытия. И обратно. Откровение есть некая ступень вниз, из "естественной откровенности" Божества, от полноты Божественного Триединства к многообразию и множественности творений. Вслед за Григорием и Дионисием, и Максим говорит о благотворящем излиянии или источении Блага (неоплатонический образ; срв. у Оригена о Слове, как "Едином и многом")... Путь Откровения и путь познания соответствуют друг другу. Это единый путь, но в двух направлениях. Апокалипсис и Гнозис. Нисхождение и Восхождение... И познание есть ответ человека. Познание природы, как создания Божия, имеет свой особый религиозный смысл. В созерцании умиротворяется душа (впрочем, самое созерцание возможно уже чрез безстрастие). Новый мотив творчески вносится в гармонию космоса. - Мир тварен, т.-е. сотворен и возник. Сотворен волею Божией. Воля Божия есть самое отношение Бога к миру вообще, точка касания и встречи. Для преп. Максима воля всегда означает отношение к "другому". И собственно только о мире Бог и изволяет. Нельзя говорить о внутри-троической воле, - воля Божия всегда есть нераздельная воля Св. Троицы... Тварность мира по Максиму означает прежде всего ограниченность и конечность (ограниченность, ибо определённость). Мир не безначален, но начинается. Преп. Максим решительно возражает против догадки о вечности или "со-вечности" мира Богу (ex aidiou). При этом он имел в виду вряд-ли только Прокла (срв. книгу Иоанна Филопона "О вечности мира, против Прокла"). Нужно думать, ещё и Оригена. "Не вопрошай: как же это, будучи благ всегда, творит Он теперь?.. Как и почему так недавно, сего не изследуй"... Это прямой отвод недоумений Оригена: как это можно представлять себе Божескую природу "бездейственной и праздной"? Можно-ли думать, что благость некогда не благотворила и Всемогущество ничем не обладало? и неужели Бог "становится" Творцом, и начинает творить?.. Преп. Максим строго различает: изволение Божие о мире и самое существование мира... Изволение это, конечно, извечно ("предвечный совет Божий"). Но это ещё никак не означает вечности или из-вечности самого мира ("естества" мира)... "Ведение о всём сущем, предсуществующее в Нем от вечности, Творец извел и осущетворил, когда восхотел"... Возникновение мира есть осуществление предвечного замысла Божия о нём. Иначе сказать, создание самого тварного субстрата... "Мы говорим, что Он есть не только создатель качества, но и самого окачествованного естества. Именно поэтому творения не сосуществуют Богу от вечности"... Преп. Максим подчёркивает ограниченность тварей. И напоминает, напротив, о безграниченности Божией: "ибо неизследимая премудрость Безпредельного Существа недоступна человеческому разумению"... - Мир есть "другое". Но держится он своими идеальными связями. Эти связи суть "действия" или энергии Слова. В них Бог касается мира, и мир соприкасается Божеству... Преп. Максим говорит обычно о Божественных "логосах" или "словах", logoi. Это очень сложное, многозначное и насыщенное понятие (срв. у каппадокийцев и у Евагрия, в Ареопагитиках; особенно у Августина: rationes seminales, logoi spermatikoi). Это, во-первых, - Божественные мысли и изволения, предрешения или "предопределения" Божией воли (proorismoi), - "вечные мысли вечного Ума", в которых Он измышляет и познаёт мир. Как некие творческие лучи, "логосы" расходятся от Божественного средоточия, и снова собираются в нём. Бог Слово есть некий таинственный круг сил и мыслей (срв. ещё у Климента Александрийского)... И, во-вторых, это - прообразы вещей ("парадигмы"). При этом, - прообразы динамические. "Логос" вещи есть не только её "истина" или "смысл", и не только "закон" или "определение" ("орос"), но прежде всего её образующее начало... Максим различает: "логос естества" (или закон), "логос промышления" и "логос суда" (logoV thV krisewV). Так охвачена вся судьба всех вещей и каждой вещи, от её возникновения до разрешения мирового процесса. В онтологии преп. Максим близок к Григорию Нисскому. И для него чувственный мир не-веществен в своих качественных основах. Он есть некое таинственное "уплотнение" (или даже "сгущение") духовного мира. Всё в мире в своих глубинах духовно. И всюду можно распознать ткань Слова... В мире два плана: духовный или умопостигаемый (ta nohta) и чувственный или телесный. И между ними есть строгое и точное сответствие... Чувственный мир не есть преходящий призрак, не есть распад или умаление бытия, но принадлежит к полноте и цельности бытия. Он есть образ, "тип" (tupoV) или символ духовного мира. И в сущности мир един и один. "Ибо весь умопостигаемый мир таинственно и символически ("в символических эйдосах") отображается в чувственном, tupoumenoV fainetai, - для всех, кто умеет видеть. И чувственный мир своими основаниями (toiV logoiV) всецело содержится в умопостигаемом (enuparcwn). Наш мир заключается в том, в своих логосах. И тот мир в нашем, об образах (toiV tupoiV)"... Связь двух миров неразрывна и неслитна, - Максим определяет её, как "тождество по ипостаси". "Мир умопостигаемый находится в чувственном, как душа в теле, а мир чувственный соединён с умопостигаемым, как тело соединено с душой. Оба мира составляют единый мир, как из души и тела составляется один человек"... Сама по себе "вещественная сущность" (т.-е. материя) есть начало "небытия" (mh on). Но она вся пронизана "духовными словами" ("логосами"), и "являемое" ("феномены") хорошо укреплено в "умопостигаемом" (в "ноуменах"). Постольку и весь вещественный мир приобщён и причастен Слову. И только чрез это приобщение он и изникает из не-бытия... Умопостигаемое бытие существует вне времени, но это не значит: "в вечности", а значит: "в веках". Умопостигаемое не безначально, но "берёт начало бытия в веках", en aiwni... Оно начинает быть, происходить, приходить из не-бытия в бытие. Но не положено ему конца чрез разрушение. От Бога Творца дана ему неразрушимость. В этой "не-кончаемости" и состоит "вне-временность" умопостигаемого бытия, т.-е. не-захваченность временем. Однако, en aiwni никак и никогда не значит aei... Преп. Максим так определяет: "Эон есть время без движения, и время есть эон, измеряемый движением". При этом не снимается их взаимное соответствие и со-измеримость ("симметричность", говорит сам Максим). А подлинная вечность Божества не-соизмерима и с эонами; здесь безусловно неприложимо всякое "как" и "когда"... - На вершине тварной лествицы стоит ангельский мир, мир чистых духов. Об ангельском мире преп. Максим говорит по Ареопагитикам, и не очень много. Не ангельский мир есть средоточие твари, - именно потому, что ангелы безплотны (только падшие души вовлекаются в вещество силою своего нечестивого вожделения и пристрастия). Средоточием твари может быть только человек, реально смыкающий в себе оба мира: духовный ("бесплотный") и вещественный (срв. у Григория Нисского). И в учении о человеке у преп. Максима с особой силою выражен символический мотив. В силу своего двуединства человек есть по преимуществу символическое существо... Принцип взаимного символического отображения одних частей мира в других очень характерен для всей системы преп. Максима. В сущности, это не что иное, как принцип гармонии и лада, как и у Дионисия. Но у Максима больше динамизма. Лад и дан и задан. Мир слажен, но должен быть ещё более слажен и собран. И в этом задача человека, как поставленного в средоточии творения. В этом содержание тварного процесса... Потенциально весь мир отражён и как бы вписан и в тварный разум, - в этом обоснована возможность познания вообще. Но сам из себя человеческий разум познать ничего не может, возможность познания одействотворяется только в дествительном отношении к внешнему миру. Необходимость это связи человека со средою преп. Максим всегда подчёркивает. Потому, что видит в человеке "малый мир", средину и средоточие тварного бытия вообще. И цель человека полагает в том, чтобы обнять и объединить в самом себе весь мир (enosiV) и возсоединить его со Словом, содержащим в себе от вечности животворящие основания основания всяческого бытия. Человек должен в себе объединить всё и чрез себя соединить с Богом. К этому он призван от творения. И в этом призвании уже заключена тайна Богочеловечества.

4. Человек создан, как микрокосм, - "в великом мире малый". Тайна миротворения и мироздания открывается именно в человеке. И вместе с тем именно человек есть живой образ Слова в творении. Человек есть образ Божий, и в нём таинственно сосредоточены все Божественные силы и энергии, открывающиеся в мире. Он должен сам стать "умным миром". По самому устроению своему он призван к обожению и к тому, чтобы именно в нём совершилось обожение всей твари, ради которого она измыслена и сотворена... Прежде всего человек призван соединять. Он должен снять и погасить в самом себе все "разделения" тварного естества ("разделения", diaireseiV; не "различения", основание которых в Слове; срв. ещё у Филона учение о Слове-делителе, LogoV-to meuV). Сам в себе человек должен преодолеть разделение полов, ибо в предназначении своём он един ("единый человек"), - в этом отношении Максим вполне напоминает Григория Нисского. И вместе с ним он отвергает оригенистическое предположение о предсуществовании душ. Человек никогда не был "безплотным" (asarkoV или asomatoV), хотя по природе своей душа и не зависит от тела (и потому нетленна) и обладает способностью равноангельского Богопознания. Но человек не есть душа, включённая в тело, - не слагается из души и тела. Душа возникает (и рождается) вместе с телом. Человек от начала создан был таким, каков он теперь (может быть, "в предведении" грехопадения; срв. у Григория Нисского и ещё у Немезия "О природе человека"). Но без греха низшее подчинялось бы высшему. Грех разрушил эту возможную и преднамеченную симфонию и гармонию. Начался разлад, - и в нём вся острота грехопадения. Ибо это есть прямая противоположность призванию человека... Он должен был соединить в себе весь мир, и всю полноту сил своих направить к Богу. Чрез осуществление подлинной иерархии и согласованности космических сил человек обратил бы весь мир в целостный и единый организм. И тогда излились бы на мир затопляющие потоки благодати, и Бог явился бы во всём вполне, даруя твари непреложное и вечное блаженство... Вот эта цель не исполнилась. Грехопадением разорвана цепь бытия, - взошла в мир смерть, разъединяющая и разлагающая... Этим не изменён план и строй мира. Задача осталась та-же. И неосуществлённая чрез творчество первого человека, она разрешается Божественной силой, через "обновление естества", в Новом Адаме, в Воплощении Слова... Для преп. Максима характерно, что о Ветхом Адаме он судит по Новому (о "начале" по "концу", "телеологически", как сам он отмечает), и призвание человека разгадывает по Богочеловеческой полноте. Ибо к ней человеческое естество предназначено изначала, по перво-замыслу и перво-изволению Божию. В этом смысле человек есть по преимуществу Откровение Божие... Это есть тварное подобие Логоса. Этим уже предуказуется Вочеловечение Слова, как исполнение превечного совета Божия о мире... И в образе Христа сочетается полнота Божества и полнота твари... - Воплощение Слова по Максиму входит в первоизволение Божие о творении мира. И Премудрость Божия различает твари. А Божественная Любовь соединяет их между собою и с Богом. Слово воплощается, и тварь восходит к Богоподобию. "Воплощение" и "обожение" (sarkwsiV и qewsiV), - это два сопряжённых движения. В известном смысле Слово воплощается всегда и во всём, ибо в мире всё есть отражение Слова, - особенно в человеке, поставленном на грани мира, как приемник Божией благодати. И Воплощение Слова завершает нисхождение Бога в мир, и создаёт возможность обратного движения. Бог становится человеком, вочеловечивается - по Своему человеколюбию. И человек становится богом по благодати, обожается - чрез своё боголюбие. В любви происходит "прекрасное взаимовращение", kalh antistrofh... Христос-Богочеловек есть начало и конец всего домостроительства, - средина и средоточие всех веков и всяческого бытия... Божественное домостроительство независимо от человеческой свободы, от её избраний и согласия, - ибо это есть первичный творческий замысел Божий. И он осуществился бы и помимо грехопадения. "Слово плоть бысть" не только для искупления. В действительной истории Божие смотрение осуществляется уже в падшем и расторженном мире. И Богочеловек оказывается Искупителем, Агнцем закланным. Осуществившаяся история есть история падшего и возстановляемого из падения мира, исцеляемого от зла и греха. Но тайна Богочеловечества, тайна Божественной любви шире и глубже искупительного милосердия... - Всё Откровение есть Боговоплощение и Вочеловечение Слова. Всё Откровение в этом смысле антропоморфично... Это прямо относится к писанию. Оно всё написано о Нём, - о Христе Богочеловеке, не только о Слове. Потому и недостаточно и даже превратно прямое и буквальное понимание Писания. Ибо самая история всегда есть только символ, являющий и прикрывающий духовную реальность. То-же относится и к богослужению, где всякое действие есть тайнодействие, символически означающее и осуществляющее определённые события в незримом умопостигаемом плане... Поэтому буквальное и прямое разумение Писания есть как бы убиение Христа, обитающего под буквой Писания. И запоздалый иудаизм, - ведь "буква" Закона упразднена, с пришествием истины и благодати. Буквализм в экзегетике есть иудаистическое нечувствие Воплощения... Ибо в целом Писание есть некое Воплощение Слова, - это есть "смысл (сила) всех гаданий и образов Писания и познание видимых и невидимых тварей"... Непосредственно от Слова научаются и богомудрые отцы, помазуемые Духом... От Слова и духовные озарения древних патриархов и всех святых... Так у Максима оживает отчасти архаическая идея о "семенах Слова"... Всё учение преп. Максима о Богопознании существенно христоцентрично. Во-превых, вся задача познания в том, чтобы распознать осуществляемое Богочеловечество, как основную тему тварного бытия и жизни. Во-вторых, самое познание возможно только потому, что Бог Слово нисходит в некие познавательные образы, а человек создан по образу Слова, в предварение Его предизволенного вочеловечения. Человек создан по образу Божию, а потому истина человекообразна.