4. Путь человека 1. Человек создан в свободе. Он должен был становиться в свободе. И пал он в свободе. Падение есть акт воли; и грех прежде всего в воле, - есть состояние, или образ, или установка воли... Человек есть свободное существо; это значит, что он есть волевое существо... И грех есть ложное избрание и ложная обращённость воли. Зло имеет "эллиптический" характер. Здесь преп. Максим очень близок к св. Григорию Нисскому (срв. и Ареопагитики). Зло не существует о себе. Зло реально в свободном извращении разумной воли, уклоняющейся мимо Бога и тем самым к не-бытию. Зло есть "не-сущее" прежде всего именно как это устремление или эта воля к не-бытию... Грехопадение проявляется прежде всего в том, что человек впадает в одержимость страсти. Страсть есть болезнь воли. Это есть утрата или ограничение свободы. Извращается иерархия естественных сил души. Разум утрачивает способность и силу контроля над нисшими силами души, - человек страдательно (пассивно, т.-е. "страстно") подчиняется стихийным силам своей природы, увлекаемый ими, - он кружится в безпорядочном движении этих сил... Это связано и с духовным ослеплением. Немощь воли связана с неведением разума (agnoia, как противоположность gnwsiV). Человек забывает и теряет способность созерцать и узнавать Бога и Божественное. Его сознание переполнено чувственными образами... Грех и зло есть движение вниз и от Бога. Человек не только не преображает и не одухотворяет мира или природы, где он был поставлен священником и пророком, не только не подымает природу выше её уровня. Но и сам снижается, опускается ниже своей меры. И призванный к обожению, он уподобляется скотам безсловесным. Призванный к бытию, избирает не-бытие. Созданный из души и тела, человек в грехопадении утрачивает свою цельность, раздвояется. Ум его грубеет, переполняется земными (или землистыми) и чувственными образами. И самое тело грубеет... - В этих общих заключениях о природе и характере зла преп. Максим только повторяет принятые и общие мнения. Оригинально у него только настойчивое ударение на волевых моментах. И это позволяет ему с большей последовательностью развивать аскетическое учение о подвиге, как преображении именно воли... Вообще в своей антропологии преп. Максим всего ближе к Григорию Нисскому. За грех (т.-е. за "грех произволения") человек облечён был в "кожаные ризы". Это есть немощь естества, - его страдательность, грубость, смертность. Человек вовлевается в самый водоворот природного тления. Страдательность его есть некое имманентное обличение страстности, разоблачение её внутренних противоречий. Тление человека всего яснее сказывается в его греховном рождении, - от семени, т.-е. от похоти мужеския и от сладострастия, по образу скотов безсловесных (срв. у Григория Нисского). Именно через это греховное рождение тление пктп и немощь естества распространяется и как бы накопляется в мире. Для преп. Максима "рождение" (gennhsiV в отличие от genesiV) есть некий синоним первородного греха (греховности). Объективно, грех есть безысходность страсти, - роковой круг: от сластного рождения (во беззаконии, грехе и через тление) до тленной смерти. И это прежде всего должно было быть исцелено, чрез новое оживление, чрез вхождение Жизни в область смерти. Однако, свобода человека не угасла в грехопадении и в грехе, - она только ослабела. Лучше сказать, очень возрасла инерция естества после грехопадения, - оно насквозь проросло побегами "неестественных" ("парафизических") страстей, отяжелело. Но способность свободного движения, обращения и возвращения, не изсякла и не была отнята. В этом залог возстания и высвобождения из под власти тления и греха. Избавляет и освобождает Христос. Но это избавление каждый должен воспринять и пережить в самом себе, творчески и свободно. Именно потому, что это есть освобождение, выход на свободу из под рабства и гнёта страстей, - переход от пассивности к активности, т.-е. от страдательности (включённость в круговорот безсловесной природы) к подвижности, - к творчеству и подвигу... Преп. Максим всегда ясно различает эти два момента: естество (природа) и произволение (воля). Естество исцелено и уврачёвано Христом раз навсегда, без актуального участия отдельных лиц, и даже независимо от их возможного участия (воскреснут и грешники!). Но освободиться каждый должен в личном подвиге. К этому освобождению и призывается каждый, - о Христе и во Христе.

2. Христианская жизнь начинается новым рождением, в крещальной купели. Это есть дар Божий. Это есть участие в непорочном и чистом рождестве Христовом, от Девы. Но к крещению надлежит приступать с верою, и только через веру воспринимаются преподаваемые дары Духа... В крещении преподаются силы для новой жизни, или возможность новой жизни, - dunamiV. Осуществление есть задача свободного подвига. Человеку даётся "благодать безгрешности" (thV anamarthsiaV), - он может уже и не погрешать, - но он должен и действительно не согрешить. Он должен усовершиться. Должен исполнить заповеди, одействотворить в себе добрые начала... Бдагодать через таинства освобождает человека, отрывает его от Первого Адама, и сочетает со Вторым. Она подымает его над мерами естества, - ибо уже начинается обожение... Впрочем, это есть только исполнение самого естественного призвания человека, - ибо и создан он затем, чтобы перерасти самого себя, чтобы стать выше самого себя. Именно поэтому действие благодати не может быть только внешним, и не бывает насильственным. Благодать предполагает взыскание и восприимчивость. И она пробуждает свободу, возбуждает и оживляет произволение. Именно "произволение" и есть хранитель благодати. Синергизм "произволения" и "благодати" преп. Максим считает самоочевидным. Дары, подаваемые в таинствах, должны быть удержаны и взращены. И только чрез произволение они могут проявиться, претвориться в действительность нового человека... Таинства и подвиг, это два неразрывных и неотделимых момента христианской жизни. Снова путь Божественного снисхождения и человеческого восхождения, и таинственная встреча Бога и человека, - во Христе. Это относится и к личной жизни каждого христианина, - и в каждой душе должен как-бы вновь родиться и воплотиться Христос (срв. у апостола: "но живёт во мне Христос", Гал. II, 20). И это относится к сложению Церкви, как Тела Христова. В ней Воплощение непрерывно длится и исполняется... Но Бог снисходящий и нисходящий должен быть узнан и признан. В этом тема подвига и истории, - движение навстречу, самоотречение ради обожения.

3. Подвиг есть, прежде всего, борьба со страстями. Ибо цель подвига есть именно без-страстие... Страсть есть ложная установка воли, обращённой к нисшему, к чувственному, вместо духовного и высшего. В этом смысле, - извращение естественного порядка, искажение перспективы. Зло есть пред-почтение чувственного; и именно в качестве ложно пред-почитаемого чувственное или видимое становится греховным, опасным, ядовитым, злым. "Видимое" должно означать и проявлять "невидимое", т.-е. духовное, - именно в такой символической прозрачности весь смысл и всё оправдание его существования. И, стало быть, "видимое" обезсмысливается, когда становится непрозрачным, когда оно заслоняет и закрывает духовное, когда воспринимается о себе, как нечто окончательное и самодостаточное. Не видимое, как таковое, но чрезмерная и ложная оценка видимого есть зло и грех. Страсть и есть такая пере-оценка, предпочтение, - известная прикованность или привязанность к чувственному миру. "Страсть есть не-естественное движение души, или по несмысленной любви, или по безрассудной ненависти к чему-либо чувственному, или ради чего-либо чувственного... Или опять: зло есть погрешительное суждение о познанных вещах, сопровождаемое их неподобным употреблением"... Преп. Максим повторяет обычную аскетическую схему развития страсти: вокруг внедрившагося в душу чувственного образа. Возникают как бы ложные точки кристаллизации в душевной жизни человека. И потому разлаживается весь душевный строй. Можно различать три типа страстей: самолюбие (плотское), насильничество (или ненависть) и неведение (духовная слепота). Но мир страстей очень пёстр и многообразен... В нём два полюса: удовольствие и слава... Вместе с тем, преп. Максим всегда подчёркивает, что человек постоянно находится если и не под властью, то под тайным влиянием бесовских действий. Многообразные демоны как бы кружатся или вьются вокруг каждой души, стараясь её завлечь, заинтересовать чувственным, усыпить ум и духовную восприимчивость... Это демонское воздействие есть очень мощный фактор. Но всё таки исход борьбы всегда зависит от воли и от конечного избрания... - И самое зло, и страсть имеют динамический характер. Это есть ложная расценка вещей, а потому ложное и вредное поведение, - ложное и вредное, ибо отводящее от подлинных целей и уводящее в пустоты и тупики небытия, - бесцельное и потому ничего не осуществляющее, а напротив растеривающее и разлагающее. Иначе сказать, - разлад, безпорядок, распад... Можно сказать, - беззаконие, anomia. И противовес беззаконию образует закон вообще. Отчасти "закон естественный", вписанный в самую природу человека, как требование жить "сообразно естеству"; чрез созерцание мира можно понять, что этот "естественный закон" есть воля и мера Божия, установленная для вещей. Закон есть именно порядок, мера, лад, склад, строй. Однако, в упадочной немощи человеку было очень трудно руководиться одним только этим "естественным законом". И ему был дан писанный закон, закон заповедей. По содержанию это есть тот-же закон естества, но иначе выраженный и изложенный, проще и понятнее, более доступный. Но именно поэтому и недостаточный. Это только прообраз, - прообраз евангельского и духовного закона, который и глубже, и выше естества, и непосредственно возводит человека к Богу. Вернее сказать, это три разных выражения единого закона, единого задания и призвания человеческой жизни. Важен уже самый мотив закона, какк меры (скорее внутренней, чем внешней). И одна из задач подвига - устроение души... Победа над страстями есть прежде всего устроение. Это формальный аспект. А по существу это есть очищение, катарсис, высвобождение из чувственных пут и пристрастий. Впрочем и катарсис есть устроение, - выравнивание и возстановление верной иерархии ценностей... - Аскетическое "делание" (praxiV или "практическое любомудрие") и есть преодоление или искоренение страсти в человеческой душе. Главное в нём не определённые внешние действия, но внутренняя борьба. И прежде всего желания и вожделения должны быть обузданы, - так сказать, вправлены в строгий строй души. Эти нисшие, но естественные силы души должны быть силой разумного усмотрения обращены к подлинным и Божественным целям. Ум должен стать действительно "владычественным" в человеке, средоточием всех сил души, - и сам должен получить своё средоточие и опору в Боге... Это момент воздержания. Часто приходится при этом прибегать к резким и хирургическим мерам врачевания, - отсекать и искоренять склонности и пристрастия, "вольные страсти" (т.-е. пристрастия воли)... Есть и другая сторона: "невольные страсти", т.-е. страдания (срв. у Марка Подвижника о "вольных" и "невольных" страстях). Лучше сказать, - искушение или испытание страданием, печаль от страданий; это дурная и мирская печаль, в сущности - прикрытая похоть, неудовлетворённая и зудящая, вожделение наслаждений. Эти "невольные страсти", т.-е. страдания, нужно терпеть, не огорчаясь лишением наслаждений... И ещё дальше и труднее преодоление ненависти и гнева, - стяжание кротости. Это есть некая нечувствительность к раздражениям... Так смиряются страстные силы души. Но остаётся ещё большее. Нужно заградить путь соблазнов. Это включает в себя, с одной стороны, упражнение чувств, и с другой, - мысленную брань, очищение и преодоление помыслов. Именно здесь решается аскетическая задача. Ибо иначе всегда вновь зарождается опасность греха. Нужно отгонять помыслы, сосредоточивая своё внимание на другом, собирая ум в духовном трезвении и молитве, - или, во всяком случае, нейтрализовать их, воспитывая в себе к ним некое безразличие... Здесь "делание" из отрицательного становится положительным. Нужно не только отсекать страсти, но и творить добро, - и безстрастие не исчерпывается только подавлением страстей, но означает и некое положительное состояние души. Начинается "делание" от страха Божия, и совершается в страхе. Но любовь изгоняет страх, - вернее, преображает его в благоговейный трепет. В то-же время прозревает ум, созревает до созерцания, чтобы быть способным восходить выше. Безстрастие и гнозис ведут вместе к любви Божественной. В ней есть ступени, и она есть самая стихия подвига, преуспеяния и совершенства. И стяжание чистой и нераздельной любви есть предел и задача аскетического "делания". По мере возрастания любовь разгорается и поглощает в себе все душевные движения. В любви завершается и как бы кончается подвиг. Любовь свободна.

4. Аскетическое делание есть преодоление и погашение греховного самолюбия. И завершается оно в любви. Любовь есть полное самоотречение и самозабвение, - "когда душа ничего не ставит выше, чем знание Бога". Эту любовь Максим называет agaph. Уже позже и на самых высотах таинственной жизни вспыхивает Божественный эрос... Любовь рождает знание ("гнозис"). Это знание есть созерцание, - "естественное созерцание", т.-е. усмотрение Божественных мер бытия. Есть пять основных тем познания (или созерцания): о Боге, о видимом, о невидимом, о Божием промысле, и о Божием суде (срв. у Евагрия; счисление пяти "созерцаний" восходит, кажется, к Оригену). И снова здесь есть свои ступени. Сперва познаются только основания ("логосы") естественного бытия, затем постигается мир мысленный или умный, - и только под конец закаленный в молитвенном искусе ум познайт Бога. "Богословское познание" (или "незабываемое ведение") осуществимо только в длительном созерцательном подвиге. Под созерцанием преп. Максим вообще разумеет не простое видение вещей, как они даны в повседневном опыте, но своего рода духовную прозорливость и дар благодатного озарения. Созерцание есть познание в Слове, видение мира в Боге (или Бога в мире), как он укоренён в непостижимой Божественной простоте. Только через духовное озарение ум и получает способность распознавать энергии Логоса, скрытые и потаённые под чувственными покровами. И созерцание неотделимо от молитвы. В созерцательном проникновении к истокам и зиждительным основам бытия человеческий ум уподобляется Божественному, - становится малым логосом, отображая в себе великий Логос. И это есть второй этап духовного возстановления ("апокатастазиса")... Но это ещё не вершина и не предел духовного восхождения. В созерцании ум познаёт умный мир и Бога, как Творца, и Промыслителя, и Судию. Но ум должен выйти и из умного мира, взойти ещё выше, в самый таинственный мрак Божества. Это цель и задача подвига: встреча с Богом, вкушение (или, точнее, пред-вкушение) Божественного блаженства. Это ступень и состояние чистой молитвы. Ум подымается выше форм и идей, и приобщается Божественного единства и мира. В этом мире он познаёт Пресущую Троицу. И сам становится и обновляется по образу Троицы. На высотах подвижник становится храмом и обителию Слова. Он упокояется на всеблагом ложе Божием, и совершается таинство неизреченного единения. Это брак и обручение Слову... В сущности весь свой путь христианин проходит вдвоём со Христом. Ибо живёт во Христе, и Христос в нём. Исполнение заповедей соединяет со Христом, ибо они суть его энергии. И созерцание приводит ко Христу, Воплощенному Слову, как к источнику и средоточию идеального мира... Преп. Максим много и подробно говорит о таинственном вселении и жизни Христа в верующих душах. Он опирается при этом на Григория Богослова (в его словах на Рождество и на Пасху). Это один из мотивов аскетики преп. Максима: жизнь во Христе. Другой мотив тоже восходит к Григорию Богослову: созерцание Троицы. Но здесь Максим ближе к Евагрию. Через Евагрия он получил Оригеново наследие. К нему он отнёсся свободно. Учёл и претворил в своём синтезе опыт и благочестие Оригена. И решительно отверг его метафизические домыслы и выводы... Вообще преп. Максим не очень оригинален в своей аскетике. Все его мысли можно встретить и найти у более ранних учителей и писателей. Максим и хочет только повторять принятое учение. Но он даёт синтез, а не компиляцию.

5. Судьба человека решается в Церкви... Церковь есть образ и подобие Божие. Уже потому, что она едина. "Ибо и она благодатию веры совершает в верующих такое же неслиянное единение, какое производит в различных существующих вещах Своим безконечным могуществом и мудростью Творец, всё содержащий в Себе". Церковь соединяет в себе верующих. Или вернее, сам Христос соединяет и возсоединяет в ней с Собою свои создания, от Него-же получившие и самое бытие... И в то-же время Церковь есть образ и подобие всего мира, есть некий микрокосм. Церковь есть подобие человека, и как бы некий "макро-человек"... Церковь слагается и возрастает, пока не вместит в себе всех призванных и предопределённых. И тогда наступит кончина мира. Тогда прекратится время и всякое движение, - всё остановится, ибо устоится. Мир умрёт, ибо одряхлеет; умрёт видимой своей стороной, но и воскреснет из устаревшего снова новым, в день чаемого воскресения. И человек воскреснет в мире или с миром, как часть с целым, как великое в малом. Воскресение будет обновлением и одухотворением. Не будет больше тления. Тварь получит приснобытие, нерушимость, - ради человека. Бог будет всем во всём. Всё станет совершенным символом единого Божества. Всё будет проявлять только Бога. Ничто не останется вне Бога (ektoV Qeou). Преп. Максим напоминает известную аналогию раскалённого железа. И однако, в этом Божественном пламени не сгорит ни природа, ни человек, ни даже "самовластие" или свобода человека... В своих эсхатологических размышлениях преп. Максим очень близок к Григорию Нисскому и чрез него к Оригену. И вся схема мысли у него та-же: распад и возстановление исконного лада, т.-е. апокатастазис. Но это апокатастазис природы, а не свободы. "Естество" будет возстановлено вполне и всецело. Но это ещё не значит, что и свобода всецело переопределится к добру. Ещё не значит... Ибо свобода или воля есть особая и на иное никак несводимая реальность... Можно думать, из опыта аскетической борьбы Максим узнал об этом своеобразии и об иррациональности воли. Узнать добро не значит ещё возлюбить (или избрать его). Человек способен и не полюбить опознанное добро. Здесь преп. Максим прямо расходистя с Григорием Нисским... Логос будут всем для всех. Но не для всех это будет блаженной субботой и покоем. Для праведных огнь Божества откроется, как свет просвещающий; для нечестивых, как пламень опаляющий и жгучий. Для подвизавшихся и собравших в подвиге свои естественные силы это будет радость и покой. Для неготовых это может оказаться только безпокойством и болью... Вся природа будет возстановлена в её изначальных и естественных мерах ("неопустительный апокатастазис"). Бог в Своей неизмеримой любви обымет всё творение, добрых и злых; но не все, и не все одинаково или подобно ("аналогично"), получает участие в Его любви и радости. Преп. Максим различает: обожение по благодати (kata carin) и соединение без благодати (para thn carin). Всё существующее причастно Богу, поскольку имеет от Него самое бытие свое и содержится Его действующими силами. Но это ещё не есть благодатное причастие. Во исполнении судеб Бог возстановит всю полноту Своего творения не только в бытии, но и в присно-бытии. Однако, не в благо-бытии. Ибо благо-бытие не может быть дано извне, вне взыскующей и восприемлющей любви. Бог подаст и вернёт грешникам всё, чего они лишились через грех, возстановит их души в полноте естественных сил и способностей. Они получат способность духовного ведения и нравственной оценки. Они познают Бога. Может быть, они даже потеряют память греха и придут к Богу, - в некоем разумении, th epignwsei. Но не примут причастия Его благ, ou th meqexei twn agaqwn. Только праведные способны вкусить и насладиться, только они причащаются Жизни. А люди дурной воли, распадающиеся в своих помыслах и пожеланиях, далеки от Бога, чужды жизни, постоянно умирают (тлеют). Они не вкусят жизни. И будут томиться запоздалым раскаянием, сознанием безсмыслицы пройденного уже до конца пути. Это будет неизглаголанная скорбь и печаль... По мысли преп. Максима, не Бог, но сам грешник уготовляет себе муку и скорбь на день суда. Ибо блаженство и радость возможны только через свободное согласование воли человеческой с Божественной, чрез вольное и творческое исполнение Божественных определений, чрез освящение и преображение самой воли в творении заповедей Его. Преп. Максим не предполагает, что ясное познание истины неизбежно должно определить волю к истине... Максим прямо отвергает Оригеновскую концепцию апокатастазиса. Конечно, зло и грех только в воле; но это не значит, что они разсеятся как призрак. Как аскет и как богослов, защищающий реальность человеческой свободы (воли) во Христе, Максим не мог не противоречить Оригену и оригенистам в их интеллектуализме... - В различии загробной судьбы последнее обоснование и оправдание подвига. Он входит слагающей силой в последний суд. Ибо человек призван именно к творчеству и делу. Призван к тому, чтобы вместить в своей воле волю Божию. И только люди доброй воли (т.-е. праведных стремлений) найдут в судьбах Божиих удовлетворение, найдут в любви и радости Богообщения предел и исполнение своей жизни. Для других воля Божия останется внешним актом... Обожение есть цель твари; и ради него всё создано, что стало быть. И всё будет обожено, - Бог будет во всём и всем. Но это не будет насилием. Самое обожение должно быть принято и пережито в свободе и любви... Преп. Максим делал этот вывод из точного христологического учения о двух волях и двух действованиях...