предлагаю ознакомиться со статьей, в которой рассматривается учения св.отцов о страстях и их взаимосвязи с учением о человеческой природе, полный текст здесь -
http://www.bogoslov.ru/text/1245518.html#_ftn25, также можно скачать в формате pdf -
Учение св.отц. восточной церкви о страстях.pdf..
изложение довольно стройное (имхо), однако там не все моменты освещены, например о центрах страстных сил там не говорится, поэтому дополнения приветствуются..
Учение святых отцов Восточной Церкви о страстях (в его взаимосвязи с учением о человеческой природе и призвании ее к обожению)Малков Петр Юрьевич
Две важнейшие составляющие святоотеческого учения о страстях: взаимосвязь с учением о природе человека и о людском призвании к обожению. Именно к этим аспектам привлекает внимание доцент П.Ю. Малков, выдвигая на первый план «антропологическое» измерение понятия «страсть».
Изложение аскетического святоотеческого учения о страстях в современной православной так называемой «популярной» (пусть и вполне добротной) литературе обычно исчерпывается характеристикой страсти как овладевающего человеком и властвующего над ним начала греха, констатацией рабства грешника по отношению к этой духовно-губительной привычке, а также известным перечнем восьми основных страстей, с указанием на необходимые пути борьбы как с каждой из них, так и со страстным началом в человеке в целом. При этом в подобной литературе, к сожалению, обыкновенно не учитываются две важнейшие составляющие святоотеческого учения о страстях, а именно: его взаимосвязь со святоотеческим учением о природе человека и о людском призвании к обожению. В сегодняшнем докладе мне бы хотелось кратко затронуть обе эти существеннейшим образом взамозависящие темы.
1. Понятие «страсть» и человеческая природаПрежде всего нас будет интересовать именно «антропологическое» измерение понятия «страсть»: то есть вопрос о том, как же страстное начало в человеке и рождающиеся в нас страсти взаимосвязаны с содержанием и устроением людской природы — сначала сотворенной Богом «хорошо весьма» (Быт 1, 31), а затем поврежденной — через райское преслушание — и порабощенной прародительскому греху. Является ли страстное начало в человеке по отношению к его естеству чем-то абсолютно посторонним, чуждым — привнесенным извне, всеянным через бесовские прилоги — и лишь затем уже «старательно» культивируемым эгоистическими устремлениями нашей воли? Или же это страстное начало все же имеет свое органическое основание в человеческом естестве, оказываясь, тем самым, пусть и искаженной, но все же реализацией реализацией наших собственных онтологических сил и способностей, заложенных в нас Создателем при творении?
В первую очередь следует подчеркнуть, что аскетическая христианская традиция всегда понимала любую греховную «страсть», живущую и действующую в человеческой душе, как ненормальное и губительное явление, требующее его немедленного преодоления, и решительной победы над ним. Древние Святые Отцы согласно утверждают опасность и гибельность всякой греховной страсти для человеческой души. По яркому слову преподобного аввы Исаии, «страсти суть раны души, которые отделяют ее от Бога. Блажен, кто чист и свободен от страстей…»[1].
Однако подобные утверждения не препятствуют древним Святым Отцам и учителям Восточной Церкви зачастую использовать это понятие — «страсть», «πάθος» не только в подобном негативно-отрицательном смысле, но и в, если так можно выразиться, «нравственно-нейтральном» контексте и даже в значении оценочно-положительном. Что касается положительного значения этого понятия, то к нему нам предстоит вернуться несколько позднее. Теперь же обратимся собственно к святоотеческим определениям «πάθος».
Следует отметить, что святоотеческие определения понятия «страсть» (очень схожие между собой — к какому бы столетию они ни относились) в значительной мере оказываются заимствованы Отцами и учителями Восточной Церкви из эллинской философской традиции. Встречающиеся в наследии таких видных христианских авторов, как Немезий Эмесский, преподобный Иоанн Дамаскин и целый ряд других Отцов и учителей Церкви общие характеристики термина «πάθος» зачастую практически дословно повторяют древних языческих мудрецов. Так, например, давая определение понятию «страсть» в его «общем» смысле, преподобный Иоанн Дамаскин воспроизводит не только схожее высказывание, встречающееся у Немезия[2], но и (в первой половине своей фразы) «Никомахову этику» Аристотеля[3]: «Вообще же и в общем смысле страсть живого существа есть то, за чем следует удовольствие или печаль — ведь за страстью следует печаль; и не сама страсть есть печаль, потому что бесчувственное, претерпевая, не испытывает боли»[4]. Следует отметить, что в этом определении понятие «страсть» еще отнюдь не выступает в привычном для читателя аскетической литературы своем яркоокрашенном «нравственно-негативном» значении; определение это отражает совсем иное значение данного слова — «страсть», «πάθος» — как претерпевание чего-либо.
Другое, также отчасти заимствованное христианскими писателями (и Немезием, и преподобным Иоанном Дамаскиным, и целым рядом других авторов) у античной традиции, на сей раз вероятно у Галена[5], определение понятия «страсть» целиком касается уже душевных страстей: «страсть есть неразумное движение души по причине представления блага или зла. Представление блага возбуждает вожделение, а представление зла — гнев»[6]. Параллельно с этим в святоотеческой традиции фигурирует и другое определение душевных страстей: «страсть есть чувственное движение желательной способности[7], вследствие воображения блага или зла»[8]. Отметим, что и здесь, исходя из данных определений (равно как и в первом случае, где «πάθος» выступает всего лишь как страдательность), понятие «страсть» не может рассматриваться как обозначающее некую греховную реалию. Это тем более очевидно, что присутствующие в одном из приведенных выше определений термины «вожделение» (ἐ̓̓πιθυμία) и «гнев» (θύμος), также не имеют в данном контексте какой-либо нравственной окраски, но лишь именуют изначально заложенные Богом в человеческую природу — еще при творении Адама — силы, способности души.
Подчеркнем, что, тем самым, в святоотеческой письменности понятие «страсть» (вслед за античной традицией) может порой обозначать и вполне естественное, нормальное и «неукоризненное» для людской природы движение той составляющей неразумной (ἄλογον) части души, что терминологически определяется как «страстная». Эта «страстная» составляющая, если она естественным, «нормальным» образом приводится в движение высшей разумной частью души, а не действует сама по себе, как бы «вырываясь» из подчинения высшему началу, — оказывается способна осуществить свое предназначение в согласии с силами, возможностями и призванием человеческой природы, с Божественным замыслом об образе ее жизни и существования. Такая «душевная страсть», о которой собственно и говорят два приведенных выше святоотеческих определения — как естественное движение неразумной части души — безусловно не может быть обозначена нами как греховная, ведь сам термин «πάθος» здесь всего лишь описывает вполне характерные и закономерные процессы бытия и деятельности человеческого естества.
