О творчестве
Этот пост представляет собой небольшое размышление о творчестве.
Отец Софроний в книге «Видеть Бога, как Он есть» приводит удивительное понятие – «благодать смертной памяти», которая была дарована ему еще в детстве. И он откликнулся на этот дар поиском смысла жизни и смерти.
Я помню себя мальчиком, когда перед сном до меня впервые дошло, что когда-нибудь я умру также, как все умирают. Осознание смерти пронзило меня, как молния. Это было первое озарение благодати смертной памяти. Сердце в груди сжалось от ужаса. Я познал тленность моего Я и конечность бытия. Как? Неужели я больше ничего не увижу? Неужели это навсегда? Сердце не могло смириться с этим откровением истины и успокоилось только после того, как не поверило в смерть души. Тогда я решил, что тело умирает, но Я все равно буду жить. Не знаю как, но буду! Вот оно ведение, заложенное от природы Создателем при творении человека. И тогда я впервые ощутил, что мое Я важнее моего тела. Детскому сердцу открылось ведение, что тело умирает, но Я может жить вечно. Но для вечности моего Я надо что-то делать. И я решил, что я обязательно раскрою эту тайну. Наверно, поэтому меня увлекали точные науки и я поступил сначала в физмат школу, а затем в физико-технический институт. Но изучение наук не приближало меня к вечности.
Следующим благодатным откровением было мое неожиданное увлечение искусством, которое можно назвать «благодатью стремления к вечности». Я также, как и отец Софроний увлекся живописью. Удивительно совпадение его творческого поиска с моим. Нас обоих вдохновляла красота видимого мира, но мы видели за ней невидимого Создателя, тайна бытия которого влекла к себе неудержимо. Наверно, это свойственно художникам-символистам, которые через некие символы пытались проникнуть в вечное и беспредельное. Ощущение вечности бытия свойственно всем людям, но у художников оно приобретает обостренную и явно выраженную форму в виде образов.
Мой ум в студенческие годы тоже не соглашался со смертью и искал вечное. Сначала он жадно впитывал произведения искусства, в которых ощущалась вечность. Это были картины и поэзия французских символистов, Чюрленис, а затем музыка классиков Бетховина, Моцарта, Брамса, поэзия Блока, Бодлера, «Саламбо» Флобера и т.д. Я тоже, как и отец Софроний жадно впитывал в себя вечное и торопился жить. Как сказал отец Софроний, «Мой дух нуждался в вечности, и вечность, как я понял позднее, стояла предо мною, действительно перерождая меня».
О как близки и понятны мне его слова:
«Красота видимого мира, сочетаясь с чудом возникновения самого видения, — влекла меня. Но за видимою действительностью я стремился ощутить невидимую, вневременную, в моей художественной работе, дававшей мне моменты тонкого наслаждения».
Когда я поступил в институт, то казалось, что мой жизненный путь обретает определенность и я стану физиком-исследователем. И было совершенно неожиданно для всех, что я увлекся искусством, стал рисовать и уже на третьем курсе сделал персональную выставку картин в стенах студенческого клуба. Тогда декан факультета заметил, что не ошибся ли я в выборе института. И я был готов бросить институт и всецело посвятить себя живописи. Так она увлекала меня. Руки горели от желания воплощать на холстах красоту и вечность жизни. «Происходившее со мною не было следствием моей инициативы, совсем нет. Но Бог, по Ему единому ведомому Промыслу о нас, благоволил посетить меня и допустить меня прикоснуться к Его Вечности. Его святая рука беспощадно бросала меня ничтожного в неописуемые бездны».
Никто не мог понять откуда это вдруг появилось во мне. А теперь ясно, что это была призывающая благодать, которая давала творческую силу для познания вечности. Ее уроки не пропали даром. И хоть я вернулся к обычной студенческой жизни, закончил институт, начал работать по специальности и жил за свинцовой стеной быта, но как сказал отец Софроний, «совсем нежданно для меня, некая тонкая игла как бы проткнула толщу свинцовой стены, и чрез создавшийся волосной канал проник луч Света».
Этот луч Света пришел ко мне вместе с Иисусовой молитвой. И с тех пор мне стала открываться благодать, как заботливая рука Божья и радость наполняла сердце горением к молитве. Благодать дала мне вкусить Любовь Христову и познать чистую молитву. Это не было сплошным наслаждением. Наоборот, каждое новое приближение благодати сопровождалось ее удалением и испытанием. Я падал, я предавал благодать, отчаивался, слезы лились ручьем, но продолжал молиться, влекомый молитвой в неизведанное.
Однажды, мне открылось ведение вечности во Славе Света и Любви. И тогда новая волна творчества захлестнула мой ум. Я просто захлебывался от потока творческой силы, открывающей уму логосы вечности. Я снова стал творить, но уже не в живописи, а в стихах. Они лились потоком прославления и изумляли красотой, но я не успевал их записывать, а что успевал, то не было похоже, на то, что слышал. Не я творил, хоть и моим умом творилось.
Но тонки подмены лукавого. И я возлюбил не Творца, а сладость творчества. И мой ум стал искать пути приближения к Творцу, подражая свойствам единения – безмолвию, бесконечности, вечности, покою. Это ложный путь ума, устремляющий ум к подражанию вечности. На этом ошибочном устремлении лукавый незаметно подсовывал подмены благодатных свойств молитвы. И подбрасывал преждевременные наставления типа «возлюби безмолвие». И мой ум заглатывал наживки и падал в услаждение, не видя подмены. А лукавый давал ложное ощущение безмолвия и покоя. И зрение грехов не просветлялось, а застилалось плотной завесой самомнения и превозношения, пока однажды, не услышал я вместо молитвы: «Не хочу смерти грешника».
Долог путь к вечности и проходит он через познание благодати смертной памяти, поиска вечности, познание Христовой Любви и Света.
Поэзия, живопись, философия, размышления приближают к познанию вечности, но только благодать может дать молниеносное озарение ведения вечности, которое было дано мальчику еще не знавшему грамоты и в простоте ума уверовавшему в вечную жизнь. И только благодать Святого Духа может во истину творить. Одному Богу известно «Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?» [Иов] и не сотворил человека бестелесным, чтобы он мог видеть Творца в вечности, как ангелы [Мф.18:10].
Да будут все во Свете вечной Любви Творца!
