Чтение святых отцов первых веков христианства поражает простотой. Их пути конкретны и прямы, общее в них - постижение истины через практику: воздержание, послушание, молитва. Их богословие - о преодолении страстей. Умозрительные вопросы возникали и тогда: вспомним случай, который произошёл, кажется, с преподобным Антонием, который усильно молил Бога, о том, чтобы он открыл ему истину о спасении многих. На это Господь ответил ему: "Антоний, внимай себе". Это был пример и указание на то, что в деле спасения вопросы человека должны относиться к спасению и ограничиваться областью, в которой человек имеет возможность что-то сделать и изменить. Слова, мысли и дела были и должны быть рядом даже географически.
К установлению же догматов Церковь принуждаема появлением в мире ересей - ложных взглядов на истину. Иной причины и оправдания, по видимому, нет. Вот случай, когда преподобный (кажется авва Пимен) отвернулся и отказался говорить с пришедшим старцем по причине предлагаемых ему вопросов догматического характера. И он же с радостью принял его в следующий день, когда, после вразумления от учеников, гость заговорил о страстях и добродетелях. Пустыннику чужды искусственно возникающие и культивируемые запросы разума (рассудка), которые сами собой уходят вместе с порождающими их страстями по мере очищения сердца.
Современное богословие, похоже, исходит из наличия, помимо живой Истины, иной истины, логической по природе, которую можно постигнуть путём умозаключений. И вот, оно бывает озабочено проблемами, которые не имеют практического отношения к спасению и даже не желают притязать на это. Их назначение иное, о немже можно гадать. Это заметно на примере русского богословия (или того, что им называется не по праву) последних 2-х веков. Есть ли у такого богословствования право на существование? История как будто отвечает положительно, но, кажется, это право продиктовано не столько развитием богословской науки, сколько дальнейшим изнеможением и низложением человеческой природы, развитием греха. Всё более лёгкими, а по сути - превратными и сложными, путями хочет приходить человек к истине. Вслед за общим направлением эпохи, духовная жизнь и путь спасения перемещаются из области реальной в область умозрительную, вместо же подвига предлагается размышление, рассуждение.
В Оптиной Пустыни пожилой послушник старца удивлялся притекающим к о.Амвросию: "что и спрашивать-то, - всё и так ясно." - пожимал он плечами. Есть Евангельские заповеди - исполняй их и спасёшся. Есть писания Отцов, где нет учения о личности, как с трудом относящемся к делу спасения, но есть помощь в борьбе со страстями (что к относится делу спасения). Отцы, видимо, думали, что "истина познаётся праведной жизнью", и человек, очищаемый от страстей, бывает просвещаем истиной естественным способом в меру их умаления. Сегодня об этом редко упоминают в среде крупных богословов, и, наверное, эта мысль косвенно обличает мыслителя в маргинальности и недобросовестности разума. Сейчас, как в былые времена язычества, умные люди более склонны доверять индивидуальной одарённости, религиозному или философскому гению человека (богослова), чем Богу, провещающему разум праведника. Никого не удивляют современные критерии оценки истинности учения - каждый склонен выбирать себе учителей по собственному сердцу ("по собственным прихотям будут избирать себе учителей" - говорил ап. Павел). У этой точки зрения, конечно, есть оправдание, что не всякий бесстрастный и святой по жизни православен, а то, что возможно освободиться от страстей также в практике иных вероисповеданий, известно уже всем. При этом идут разговоры о каких угодно отличиях учений буддизма или ислама от Православия, кроме того, что в первом непреодолима и властвует страсть гордости, а во втором - страсть гнева, тщеславия (преодолеваемые разве только в суфизме, который, как кажется, сводит учение ислама к естественной мистике и вырождению самого вероучения ислама) и неведения, например.
Каковы достижения современного богословия? В пример возьмём богословие брака. Ясно и просто изложен взгляд св.отцов на брак, как на средство рождения детей и дань телесной природе человека. Однако, сегодня стремятся дать более возвышенное толкование брака, которое в смысле спасения не добавляет чего-либо существенного, но нагромождает много слов о каком-то "метафизическом единении двух", необходимости и иногда даже желательности выражения его в том, что ранее считалось "данью природе", и т.д. Зато этот лес смыслов позволяет при желании оправдать многое из того, что сейчас уменьшительно называют слабостью. Такое возвышенное богословие брака вряд ли возвышает человека (скорее - служит самооправданию), но наоборот, по свойству греха, - принижает его, бросает тень на воздержание в браке и т.д.
Много современных вопросов продиктовано нежеланием идти простым путём веры. Например, вопрос о земном предназначении не занимал ум подвижников прошлых веков, а сейчас, по мере всё большей любви к миру и себе в этом мире, мало кто о том не размышляет, пытаясь по признакам и свойствам души угадать то единственное дело, которым он может послужить Богу и людям в этом веке. Размышление заканчивается (и нет пути, кроме чуда, избежать этого) тем, что человек выдумывает себе жизнь в соответствии со своими желаниями. Постановка такого вопроса или попытка "знать времена и сроки" может говорить о незрелости веры, о странном направлении духовной жизни, любопытстве и планах нечистых страстей, о чём угодно, кроме истины. Какая разница тому, кто ежедневно повторяет "да будет воля Твоя яко на небеси, и на земли", что делать через год или два? Никто не обещал, что мы будем живы завтра и "довлеет дневи злоба его". Святые отцы ясно дают понять, что призвание каждого человека - спасение, заключающееся не в том, чтобы мы выдумывали себе хотя бы и похвальный путь жизни, а в том, чтобы исполнять волю Божию, становясь постепенно "единым духом с Господом", чтобы не думать более нужного или пристрастно о земном (призвание же относится именно к земному и подразумевает различие ценности "преходящих образов" для человека).
Владимир Даль в словаре русского языка указал следующие степени совершенства для человека:
1. человек плотский, мертвый едва отличается от животного, в нем пригнетенный дух под спудом;
2. человек чувственный, природный признает лишь вещественное и закон гражданский, о вечности не помышляет, в искус падает;
3. человек духовный, по вере своей, в добре и истине; цель его - вечность, закон - совесть, в искусе побеждает;
4. человек благодатный постигает, по любви своей, веру и истину; цель его - царство Божие, закон - духовное чутье, искушенья он презирает.
В этой классификации нет указания на какую-то особую роль разума и необходимости постижения умозрительной истины (что есть, например, в буддизме), но всё укладывается в простую жизнь по вере и совести (исполнение заповедей), в стремлении к вечности, а постижение приходит от любви (естественно стяжаемой подвигом). Нужно ли тогда псевдобогословие о.Павла Флоренского, не желавшего очищаться от страстей, о.Сергия (Булгакова), чей ум метался из крайности в крайность в поисках истины, постигаемой преимущественно смирением и подвигом, многих др. публицистов (от богословия) собственных мнений (сомнений)? Впрочем, здесь слишком широкое обобщение неуместно. Конечно, богословие должно быть, но каким оно должно быть? Мне почему-то приходит на ум только одно слово - истинным, деятельным, когда используется хотя бы (т.е. это мне кажется минимальным требованием - на 3-йку) "принцип редукции к конкретному" В.Лосского с тремя аспектами (по о.Клеману):
1) историчность Откровения,
2) практических характер, определяемый его сотериологическими задачами,
3) "момент актуальности" - соответствия конкретной текущей жизни людей*
Впрочем, это просто эссе дилетанта, навеянное чтением книги Н.К. Гаврюшина "Русское Богословие. Очерки и портреты" (Н.Новгород, Изд-во "Глагол", 2005).
Вот я написал небрежно, не утруждаясь на поиски цитат из источников, и думаю - не легче ли было прочитать вечернее правило и спокойно лечь спать, тем исполнив истину, вместо бдения у компьютера и разговора о ней? Прошу прощения, братья и сестры.
