События в ХХС, который является еще и символом симфонии государственного и церковного института, обрушивает "священную" оболочку и выявляет (для сознания масс) гниль и пустоту внутри этого сосуда.
И вот, как обычно, появляются "жуки-точильщики" и прочие "комиссары" и "хомячки" и допиливают, а потом это все со зловонием рушится...Но ведь это – естественный природный процесс, когда валится большой и такой могучий с виду ствол, но изъеденный внутри в труху. Ему не устоять...
±
Засада в том, что в России так и будут по кругу бессмысленно воспроизводить прогорклую византийскую модель.
Нет. Ну так нельзя. Вы думаете византийская модель (и в церкви и в государстве) в России воспроизводится без всякого осмысления?
Вы глубоко заблуждаетесь! Все происходит сугубо осмысленно! Но почему так, все же происходит? Ответ прост. Это единственный вариант сохранения самоидентификации (и в государственном смысле и в церковном). <...>Есть ли другой вариант сохранения идентичности - сохранения сердечности и искренности быти народов и человеков? Увы, нет. Раннехристианская парадигма бытийствования не выдержала испытания государственными объятиями и христианство было интегрировано в государство. Это факт и факт неоспоримый.
Сергий, я хотя и с опозданием, отвечу Вам – по поводу того, какая при этой модели у нас сохраняется идентификация, имо. И по поводу того, с каким осмыслением
у нас воспроизводится византийская мдель.
"Так нельзя", говорите Вы. Что нельзя? Обсуждать изначально ущербную “византийскую” модель, которая во многом сослужила дурную службу и государству, и церкви, но которая, став российским архетипом, бесконечно тиражируется во все более и более карикатурном виде?
Изложу все прелести византийской модели, как вижу это в настоящий момент.
Россия взяла у Византии принцип симфонии священства и царства.Но этот принцип проявился в форме цезарепапизма: светская и духовная власти сраслись. Светская власть прельстилась тем, что ее глава (великий князь/царь/ император) мог теперь совмещать функции правителя и первосвященника. Такое совмещение в принципе уже было заложено в цезарепапизме, но далее этот принцип в России исказили изрядно. Доктрина “Москва-Третий Рим” придавла обоснование великокняжеским амбициям и подняла их на новый вселенский уровень – хранить Божий престол, блюсти православную веру на всей земле. А затем власть светская стала доминировать, все больше силовыми действиями подавляя власть духовную. Петровские реформы, отмена патриаршества и введение Синода, а затем – секуляризация закабалили церковь, сделали ее верной подпевалой верховной власти. По сути, сделали церковь рабой власти. Для народа же в целом – духа творческой евангельской свободы, справедливости в церкви не осталось – ведь она сама была издавна отравлена духом рабства, поскольку еще до татаро-монголов привыкла быть рабовладелицей (а при татаро-монголах лишь укрепила свои владения и вплоть до самой секуляризации только богатела крепостными и угодьями).
Государственная составляющая в России все крепла, а церковная все хирела. Причем, не только государство отрицательно влияло на Церковь. В этой “византийской” модели и церковь внесла свою лепту – своим консерватизмом она лишила государство динамизма в его реакциях на общественно-политические события, что задолго до 1917 привело к окостенелости и недееспособности российского государства.
При патриархе Фотии в Византии появилось богословско-правовое сочинение «Эпинагога». В нем государство сравнивалось с живым организмом, состоящим из многих членов. Указывалось, что у этого организма две головы, одна из которых символизировала власть императора (кесаря, царя), другая — власть патриарха. На практике в симбиозе обе головы российского государственного организма влили в тело худшее, что имели.
Из Византии же, по наследству нам достался и целый букет “общественных грехов”, как назвал их Вл.Соловьев:
1) отсутствие высшей задачи перед обществом и государством, которая соответствовала бы христианским идеалам;
2) отсутствие явно выраженного стремления к совершенствованию;
3) равнодушие государства к неформальной религиозно-гражданской, религиозно-нравственной жизни людей и к развитию ее проявлений;
4) первостепенная забота не о душе народной, а о социальном теле государства, об упрочении его организации;
5) резкое несовпадение деятельности русских царей с идеалом христианского государя и все глубже проникающее в народное сознание ощущение отступления правителей от этого идеала;
6) зависимость высшего начала, христианской Церкви, от начала низшего, государства.
На протяжении веков после принятия “византийской” модели государство всей своей силой укрепляло свое собственное тело, свой гигантский эгрегор. Подавляя при том частную жизнь личности, вторгаясь в права и свободы этой личности, не давая развиться гражданской ответственности личности и ее достоинству. Взамен государство вместе с церковью формировало у народа востребованную рабскую психологию. А личное начало вообще подавлялось – соборным,корпоративным, государственным.
Неудивительно, что и в наши дни мы имеем все те же гротескные вариации на тему симфонии, когда вполне окрепшая материально формально независимая от государства церковь в то же время рабски пресмыкается пред “властями мира сего” и абсолютно неспособна быть духовным и моральным авторитетом и ориентиром в решении больных вопросов общества, даже неспособна дать трезвый ответ на эти вопросы. Корни не позволяют...
